Неугомонный Ершов

                Рассказ


  Летом  Петр Ершов просыпался рано, когда еще  только светало,   и   нежно  алела  на  востоке предрассветная полоса.   Потом  звонко  голосили  деревенские петухи,     медленно  поднималось  над  лесом  солнце,  и   начинались   обычные  утренние  дела,  а  сначала  надо было подоить  рыжую корову Зорьку и отправить ее в табун  к пастуху Алексею.
 
   Петр жалел будить   жену  Наташу. Она так сладко спала на его руке, разметав  темные волосы на белой  подушке.  Петр любил свою жену.  У  нее  были такие мягкие,  шелковистые волосы  и нежная атласная кожа!
 
    Ершов  тихонько освобождал  свою  руку из сладкого плена, хотя возбуждался от одного взгляда на  любимую  и  хотел  интимной   близости,  но  пора  было вставать. Петр   натягивал футболку,   трико  и на  цыпочках выходил  из  комнаты,   попутно  заглянув    в детскую, где крепко  спали его сыновья - погодки  Павлик  и Ванюшка, сбросив с себя одеяло. Петр укрывал  детей,  умывался  на кухне  холодной водой,  отрезал   кусок   хлеба  и  выходил  во двор с подойником  к буренке.
  Корова  тянулась  к  хлебу и  жадно   жевала,  а  Петр,  присев на  низкую скамеечку  и  тщательно  протерев   вымя  влажной марлей,  привычным  движением  доил Зорьку,  и белые струйки молока звонко падали в подойник,  пока не  образовали пышную  пену, которая поднималась всё выше и выше.
 
  Молока было много, чуть не целое ведро. Подоив корову Ершов  проводил   ее  к  пастуху,  который гнал, звонко щелкая бичом,  уже целое стадо деревенских кормилиц  на  луга.   Петр цедил молоко через чистую марлю, разливал в  банки и ставил  в холодильник, а одну  банку оставлял для завтрака на столе. Управившись с  дойкой,  Ершов  брал тяпку и  шел в огород,   где  буйно раскинулись  кабачки,  на длинных плетях выглядывали  огурцы,  спели помидоры,  и высоко поднимали  лохматые головы цветущие  подсолнухи.  По углам огорода  краснела  малина, щедро одаривая  ребятишек  сладкой ягодой.
 
   Петр  ловко орудовал тяпкой, убирая  сорняки, а солнце тем временем поднималось всё выше, становилось  жарко,   и Ершову  пришлось  снять майку.  Загорелое тело  его  уже  блестело  от пота, а он работал пока  не  проголодался,  и пошел  в  дом, где   на  кухне  в  коротком ситцевом халатике  уже  хозяйничала Наташа.  На сковородке шипело масло, жарились  блины,  закипая,  пел  свою  заунывную песню  блестящий   электрический чайник, а румяная Наташа  резала помидоры на салат и  ласково  улыбалась мужу:
 -   Петенька, умывайся,   завтракай  да   иди на покос.  Трава  по пояс. Соседка  Чернова   приходила, они   косят  второй день.
 - Хорошо, поем и пойду. Ребятишки спят еще?
 - А чего им делать?  Спят. Садись.
Она подала мужу тарелку с горячими блинами и густую сметану,  налила в большой бокал ароматный чай с душицей и смородиновым листом,   сама  присела рядом,  а  Петр  торопливо ел.
 Потом поцеловал жену в   щеку, надел кепку и сказал:
- Ну,  я пошел, Натуся.
 -  Как пошел? Еду с собой возьми, а то голодный  будешь целый день!  - беспокоилась  Наташа.
 -   Я  сегодня пораньше приду – кино же в клубе.  Да еще какое!
 -  Ой, а я и забыла. Я тоже хочу пойти!  А кто с ребятишками будет?
 -  К бабе Шуре отведи.
 -  Ладно, давай, иди уже, - сказала Наташа,  и Петр вышел  во двор,   взял остро отточенную  литовку из сарая и отправился  на луга,   где был отведен ему  участок для покоса.

   День выдался жаркий.  Пока  Петр  дошел до  покоса, солнце   уже палило  нещадно.   Ершов  напился  воды   и  принялся  за работу. Он косил ряд за рядом луговую траву. Чего  тут  только не было  -   кровохлебка,  зверобой,   душица,  донник,  клевер,  мышиный горошек, тысячелистник, иван-чай, таволга,  пижма   и  еще   какие-то травы.     А   по краям  опушки,   возле деревьев,   росли целые заросли  серебристой, словно седой полыни.
 
  Петр вырос  с  бабушкой, а та знала великое множество трав и свои знания с детства передала внуку.  Особенно  бабушка  уважала и  любила  полынь.   Она отламывала верхушку растения, растирала в  руке и говорила  внуку:
 - Вот смотри, Петя,   понюхай, как пахнет!  Это чернобыл, полынь, вдовья трава. Она от многих болезней помогает.
 - От каких,  бабуля? –  интересовался внук.
 -  От всяких, Петенька, -  и  бабка  перечисляла, загибая пальцы, натруженные работой.
  Пучок  травы  она приносила домой и  сушила в прохладных сенях.  А потом пила от своих болезней и давала соседкам, растирала  сухую траву  в порошок и добавляла   немного в суп в конце варки для аромата.
 
   Больше всего на свете   бабушка любила  единственного внука.  Она с раннего возраста выпестовала  его на своих руках,  была ему за мать и  за отца.  После школы  Петя   попал   в армию, а   потом  закончил   курсы   киномехаников   и  работал  в  сельском клубе, но была  у парня мечта стать агрономом - любил он землю и поступил  Ершов  в сельскохозяйственный техникум .   Петр работал и учился заочно,  а тут  вдруг    влюбился   в   молоденькую  учительницу  русского языка и литературы  Наталью Александровну  Соловьеву, она приехала  в Алексеевку  по распределению после института.
 
   Петр  полюбил  Наташу сразу раз и навсегда. Он  ухаживал за девушкой, как настоящий кавалер –  дарил цветы и конфеты.  А потом купил в городе дорогой подарок - золотое кольцо высокой пробы  в бархатной  синей коробочке и,  заикаясь   от волнения,    после кино  предложил выйти   девушке замуж. Наташа предложение Петра приняла, и они стали готовиться к свадьбе.
 
    Свадьба получилась веселая,   собралась молодежь  - Петины друзья да учителя - коллеги,  из города приехали  мать и сестра Наташи, привезли  в подарок сервиз  на двенадцать  персон. Пришлось   после свадьбы  молодым покупать сервант для такой дорогой посуды. Жить молодые стали в центре села – Наташе, как молодому специалисту дали квартиру в новом доме.
 
  И  зажили  Ершовы  не  богато, но дружно, потихоньку свили  своё уютное гнездышко. Наташа оказалась хорошей и экономной хозяйкой и отличной матерью. Родила одного за другим  сыновей  и  в декрете не засиделась. Благо,  баба Шура помогала молодой семье, чем могла.
     Она  жила на другом конце села, но  часто приходила к Ершовым, нянчила детей, помогала Наташе  по хозяйству, когда Петр уезжал на сессию.   
 
 Алексеевка,   в которой они жили, была большим селом.   Это  был    совхоз  с  множеством  техники, огромными полями,  фермами и  молокозаводом.  В селе было несколько  длинных улиц, медпункт, три магазина,  универмаг и пекарня, средняя  школа  и  много хороших добротных  двухквартирных домов .   Петр любил свое родное село,   в котором  родился  и  вырос. 
    Мать родила его в  семнадцать лет   от приезжего  тракториста,  а потом  оставила трехлетнего сынишку с  матерью и уехала покорять Москву. Сначала писала письма, а потом лишь изредка  посылала   матери открытки с поздравлением к  празднику.  А сын между тем рос, как на дрожжах. Он любил парное молоко с  теплым хлебом, ходил с бабушкой в лес  за ягодами и грибами, помогал бабуле, которую очень любил.  К любой  крестьянской работе  Ершов  был приучен.  И вымахал парень на родной земле высокий, крепкий, косая сажень в плечах, кудрявый и красивый. Одни глаза бирюзовые,  как небо в июльский день,  чего стоили,   и силушкой бог парня наградил немерянной.
   
  Вот и сейчас   Петр   косил, словно играючи,  и  трава  послушно  ложилась ровными рядами,  а  он  без устали  делал прогон за прогоном и  быстро скашивал поляну за поляной.
 
     День между тем близился к обеду.   Над  рекой  друг за другом кружились два  ястреба, широко распластав  крылья.  Кругом было ни души, лишь вдалеке  виднелись и какая-то женщина в  белой косынке  и темный силуэт  мужчины. Они тоже косили траву.
 
 Наскоро пообедав  и искупавшись  в  реке,   Петр опять принялся  за работу.   Ему был дорог каждый погожий денек  этого  жаркого августа.   По вечерам   Петр   показывал кино в сельском клубе,   а  до этого был помощником агронома.   Ершова  сняли с  должности после неоднократных конфликтов с руководством.   Неуживчивым и скандальным человеком считал его директор совхоза Амосов   и   всего через несколько месяцев Ершова   снял  за критику  в адрес руководства.   И Петр   стал работать киномехаником, но мечту стать агрономом не оставлял.  С детства он полюбил  землю и работал на ней с удовольствием,  и считал несправедливым  свое увольнение.  Но что поделаешь? Надо было кормить жену и детей.
 
  Народу летом в клубе собиралось много.      Тогда   в  кино   ходили  от мала  до  велика,   а после кино были танцы,  на которые собиралось  много  молодежи,   так что в клубе было не протолкнуться.
 
 Вечером   Ершов    должен  был показать  сельчанам  новый  индийский фильм "Танцор диско"  с  Митхуном Чакраборти   в  главной роли,   и  Петр   после покоса заторопился домой.
     В  клубе   опять  был  полный  зал народа.   Перед показом фильма  завклубом   Люба   Мальцева    - молодая,    красивая   брюнетка   с  пышным бюстом   и  большими черными, словно бархатными глазами,   продала все билеты  и села недалеко  от   входа  на свое постоянное место. Она строго следила, чтобы не было пьяных,  чтобы шутники   не разговаривали   и не курили в зале.   И если  вдруг  кто  - нибудь  из  ребят нарушал  эти правила,  крепкая   и строгая  Люба быстро выводила нарушителя  из  зала,  и порядок воцарялся.  Сельчане,  целый день трудившиеся  на полях или на ферме,   любили бывать здесь. Тут же  проходили большие собрания, праздничные концерты,  встречи с депутатами, репетиции самодеятельных артистов.
 
  И всё   было хорошо, но  сегодня  пошло не так.  В кинобудку  к  Петру   последнее  время   зачастил   соседский парнишка лет  четырнадцати  Саня Морозов.  Он помогал крутить пленку, а Петр в  это время с друзьями   играл  в  бильярд.  Игра так захватывала Ершова, что он на время забывал всё на свете  за бильярдным столом.   То и дело слышались   голоса  игроков :
  - Лёха,  ты куда целишься?  Режь свояка!  А тот резонно отвечал  баском:
  - Кий не лопата  – денег не загребешь,  -   и  шар ударялся о борт, а затем катился в лузу.
 Игра продолжалась до начала фильма,  потом  все заходили  в кинозал,  и начинался  показ фильма.
 
   Банки с пленкой привозили   в Алексеевку  на газике из соседнего села. Иногда их надо было перематывать.   В этот вечер пленку Петр не успел перемотать, а   Саня  начал крутить с конца фильма.
  Молодежь в зале  вдруг   зашумела,  затопала, засвистела,  закричала: « Сапожники!»  - а потом включила  электрические  фонарики.  Как на грех в этот вечер посмотреть фильм пришли  и директор совхоза Амосов  с  женой. Он недовольно посмотрел в сторону завклуба и  строго сказал  ей:
 - Беспорядок   у   тебя!  Что Ершов там чудит?
 Люба   поднялась  и громко сказала:  «Спокойно, товарищи. Не шумите. Сейчас  всё наладится, -  и побежала в будку к Петру.
 -  Петя! Ты чего там вытворяешь? Опять у тебя   Сашка  крутится?   Сколько раз говорила  –посторонних  в  будку не пускать! – закричала она.
Петр покраснел и промолчал,  второпях перематывая  пленку,  потом  включил аппарат и  начал показ  фильма,  в котором  бушевали нешуточные страсти, и   все зрители успокоились,  а   некоторые женщины  вытирали  платочками  глаза  в  остросюжетных местах…
 
  После кино   почти  до рассвета  неугомонный Ершов   сидел  на кухне и  писал в заветной коричневой толстой тетради новые стихи.    Он  торопливо записывал  строчки шариковой ручкой, пока не иссякла   волна  вдохновения  и   отяжелевшая голова забылась  сном прямо за столом.

  Ершов  часто  печатался в районной газете  «Трудовая жизнь», а несколько раз  -  даже в  областной. И все заметки его были  острыми и  даже скандальными.   Его волновало  всё  в  родном совхозе.  Ершов  постоянно находил серьезные ошибки в организации совхозного производства  -  сельское  хозяйство   он  знал  хорошо  и крепко любил  свое родное село, землю, на которой вырос.
 
  Иногда  после ужина Ершов  говорил  жене,     отчаянно  жестикулируя,      ему  казалось,  что  она   до конца  его   не понимает:
 - Знаешь,  Наташа,  сельское хозяйство –  это важнейшая продовольственная база для народа, а машинная техника  –  главное средство роста производительности, но как ей распоряжается завгар Крылов? Частенько для своих личных целей использует. А бригадир Черкасов приписки делает своим родственничкам. Никогда мы с такими людьми к коммунизму не придем .
 
    Ершов беззаветно верил в победу коммунизма и всеми силами старался его приблизить, хотя бы в своем селе.
Он  горячился и доказывал Наташе:
   - Да у нас есть современная техника отечественного производства, но  много разгильдяйства   и пьянства. Вот на днях механизаторы  Зимин  и Новиков  устроили сабантуй прямо в поле.  А еще хотим увеличить посевные площади зерновых культур!  Вот я о них такую статейку напишу!
 Ершов говорил жене и  брал  ее за руку, гладил нежные  тонкие пальцы и горячился, словно мальчишка,  а   она   ласково  успокаивала:
 - Тише, тише,  Петенька,  не нервничай.  Уймись,  дети еще  только-только   заснули.  Я их  кое-как  уложила. 
   И  Наташа   тянулась  к  мужу,    и  вскоре губы  их  сливались  в  долгом поцелуе,  и снова у молодых супругов  была медовая ночь,  полная жаркой взаимной любви.

  Но,   как   ни успокаивала    Ершова   Наташа,  он  не унимался, выступал   с   критикой и  писал свои заметки в газету.   Он постоянно находил серьезные ошибки в организации совхозного производства.
И после публикации очередной статьи любимого внука   по  утрам приходила  баба Шура с газетой в руках и говорила  Петру,   подавая ему свежую  газету:
 -  Вот,  Петя,   Амосов  уже прочитал,   небось,   и лютует. Смотри, как бы  и с киномехаников тебя не сняли.  Куда пойдешь  тогда  работать?  Чем семью кормить будешь?  -  и  бабка вытирала кончиком платка набежавшую слезу с  увядших щек. Она сильно беспокоилась за внука, а Петр  смотрел на неё, замечал новые морщинки,  жалел  всей душой и думал  с любовью.
 Старая уже  стала,  вся седая, а когда-то, говорят,  была первой красавицей на деревне. Всю свою  жизнь она прожила здесь в Алексеевке, и  с   молодых лет,   как  мужа проводила на фронт, так и осталась одна…
И  прожили они  всего  три счастливых года вместе  душа  в  душу, а потом началась война,   мужа забрали сразу  на войну.  Ох,  и голосила  она тогда!  Словно чувствовала, что больше не увидятся.
 
  Так и случилось.  Осталась Шура Ершова с  дочкой годовалой   Анютой  на руках. Хватила потом горюшка, но  пережила  и  военное лихолетье,  и горькое вдовство. Дочь вырастила, а потом и внука, когда  Аня  уехала. Свою личную жизнь устраивать.   А теперь вот и правнуков довелось понянчить, на руках подержать.  Это и было  теперь ее    самым большим  счастьем.  Потому и волновалась она так.   Горяч ее Петя. Ох, и горяч!  С кем задумал воевать,  с начальством.

  А Ершов не успокаивался, всё писал и писал свои заметки  с  критикой  руководства.  Ненавидело его начальство, а сельчане любили за правду и прямоту, но иногда   мужики  беззлобно подтрунивали над  Ершовым  в клубе, когда  играли с ним бильярд.
- Чего ты свои статейки,  Петя,  в  районку  пишешь? Ты лучше в Кремль  напиши. Сразу ответ придет.
  - Придет время,  и напишу,  - огрызался Ершов и  ловко ударял кием, загоняя шар в лузу.
 
    Но дни шли за днями,  и всё оставалось по-прежнему, а потом грянула перестройка.  И время словно остановилось.  Всё также катила свои воды  быстрая  река,    а  совхоз  их разваливался   прямо   на глазах.  И больно было  Ершову  видеть,  как разрушают  еще  недавно богатое хозяйство,  в  котором   фермы  пустели одна за другой,   а  поля  почти не засевали.  Тракторы и комбайны  ржавели  под  открытым небом,  а  главное богатство –  землю сначала разделили на паи, а потом отдали в аренду. Маслозавод  закрыли, так как не стало хватать для него молока. Люди потеряли  работу  и постепенно  стали   уезжать из села в поисках лучшей доли.  И друзья Петра   покатились по свету,  словно шары с зеленого  бильярдного стола…
 
   Ершов бился  с начальством  без толку.  А редактор газеты  «Трудовая жизнь» Виктор Иванович Косинцев, встречая  Ершова,     устало  отводил глаза, разводил руками  и не  брал очередную статью у Ершова в номер, а   лишь  советовал:
 -  Ты стихи  новые  неси  или  пиши рассказы,  детективы. Вот,  что сейчас востребовано. Криминал всюду гуляет по России. Ты хронику смотришь?  Вот и пиши  по горячим следам,  так сказать.  Это  теперь  актуально.  А жить многим трудно сейчас. Ничего, ты  парень крепкий, перебьешься,  - и редактор   по-дружески хлопал его по плечу.
И Ершов перебивался, как мог.   Выручало своё  хозяйство, а  еще   и  небольшая зарплата.
 
   Но   клуб  вскоре  закрыли, а однажды осенней глухой ночью он сгорел. Пока вызывали  и ждали пожарную машину,  огонь разгорелся с такой силой, что   от  крепкого  деревянного здания  к утру остались  одни  дымящиеся  головешки. Люди ахали,  качали головами и говорили:
 - Как это могло случиться? Не иначе, как поджег кто-то.
  Так Ершов потерял  работу.  В школе  оставили  только начальные классы,    Наташа   тоже осталась  без работы  и  вскоре говорила мужу:
- Уедем отсюда,   Петенька, не будет нам здесь счастья. Детей надо учить,  дать  им  образование. Поедем  а?
 
 Баба Шура плакала и ругала новую власть:
  -  Амосов-то землю арендовал, теперь он жирует, а мы нищаем. Соседи разъезжаются.  Вот и Черновы уехали.  Никому не нужна наша  здешняя красота.  При Союзе такого бардака не было.  Тружеников  уважали. Я вот медаль получила за работу  в  военные годы.   Наши чиновники другим странам помогают, а свои старики в нищете живут. Почему так?
- Что теперь поделаешь?   Союз  развалили, и нас никто не спросил, - отвечал  Петр, потупив голову,  и крепко задумался. Как дальше жить?
 
   А  бывший директор открыл акционерное общество,   набрал возле себя крутых мужиков и стал хозяином окрестных мест.  Ершов   занимался  охотой, ловил рыбу, сажал   двадцать  соток картошки,   держал хозяйство –   в  общем,  крутился,  но учебу не бросил. Получил диплом,   а работы  нет.   Денег в семье не стало совсем.   Жена уговорила    мужа  пойти наняться   к  Амосову. Петр  скрепя сердце пошел.  Амосов   встретил   Ершова в конторе, но узнав, зачем   тот  пришел, разгневался, побагровел и закричал прямо в лицо:
  - И ты еще   просить  работу  пришел? Да сколько ты из меня крови выпил своими писульками, гаденыш!   
 Амосов  стукнул  кулаком по столу так, что графин с водой зазвенел  на столе.  Петр сжал крепко кулаки,  побледнел,  хотел  броситься на обидчика, но взял себя в  руки и вышел из конторы.

   Вскоре пришла новая беда.
   Баба  Шура крепко переживала за внука,  захворала осенью  и медленно  угасала. Она сильно похудела  в последнее время,   совсем  высохла  и,   словно  прощаясь  с миром,  еле ходила в своем неизменном  синем  платочке  с   палочкой  в руке и кротко глядела  на близких,  выцветшими от старости  добрыми,  голубыми глазами.   Петр  и  Наташа уговорили ее пожить у них , и она поселилась  в  маленькой комнатке за печкой.
 
   В осеннюю пору листопада  баба Шура сидела на лавочке и  глядела   вокруг на синее небо, на  стройные березы, которые стояли  прямо,  словно свечки в  церкви  -  все в золотом наряде,   и листочки у них позванивали, ветерок  их  шевелил,   срывал,    и летели  они золотым дождем.  Солнышко кротко сияло,  и  хорошо было вокруг.  Старушка   подумала:  « День  - то  какой хороший».  Хотела встать, а ноги подкашивались от слабости.  В   голову полезли навязчивые мысли:  «Какой толк  от  меня  Пете  с  Наташей?  Теперь буду им только в тягость».    И  так горько  стало  -   за спиной  большая трудная жизнь,  а  умирать не хотелось…
 
 Ночью приснился  ей  странный  сон:   будто  в  церкви   она,  и кругом горят свечи, а она в белом платье и  молодая  совсем, а рядом муж Петенька.   Проснулась,  перекрестилась,  полежала, снова  уснула  и  больше не проснулась -  умерла  во сне легкой смертью, сердце остановилось.
 
   Утрата   любимой  бабушки   больно  ударила по Ершову  –  она  была ему вместо матери...
Но надо было жить дальше и растить детей. Похоронив бабу Шуру, Ершовы решили уехать из Алексеевки.
Наташа просила  мужа:
  - Поедем к моей маме. Она давно нас ждет. И мне будет с  ребятами легче. Снова выйду на работу, она за сыновьями  приглядит.  Первое время поживем у нее, а потом  посмотрим  -уговаривала мужа Наташа. И уговорила!  Тогда,  в начале  90-х,   многие покидали  родное село.

  А  дружок закадычный Леха Кузнецов остался в Алексеевке:   « Здесь корни мои  -  тут и судьба, -сказал на прощание Ершову.   И устроился к Амосову водителем,   стал молоко в город возить на продажу.
 
 Ершов   долго  думал, чем заняться на новом месте  и   завел  пасеку. И с годами так повел  дело,   что   из города к нему за медом приезжали люди,  а   еще сад  яблоневый вырастил. Каких там только сортов не было! Правильно говорят:  талантливый человек, талантлив во всём.   Вот  только агрономом  Ершов  не стал, хозяином полей,  как в юности хотел. Что ж? Не судьба…
Но Алексеевку Петр не забывает. Приезжает изредка, могилку бабы Шуры прибрать,  где скромный памятник ей, вечной труженице,  поставил.  С  другом да родными местами повидается, порыбачит, поохотится и домой.

  С  годами  Ершов солиднее стал, поправился, поседел.   Дети выросли,   внуки у него с женой появились. 
 
   Этой осенью в октябре,  накануне  очередной  годовщины смерти бабушки Ершов  тоже собрался в   Алексеевку. Летом приехать не получалось   –  мешали дела на пасеке.  Сегодня  выехал рано утром  в  сырость,  холод,  туман, который сливался  с  низким,    серым  небом,  а потом  полил дождь.  Казалось,  небо плакало  об  ушедшем  лете.  Капли дождя падали на лобовое стекло, пустые поля,  золотую листву,  встречных людей,  серую  дорогу, которой,  казалось, не будет  конца.   И   только  радовали     щедро  разбросанные   повсюду  краски осени разных тонов  - от изумруда до охры,  ярко-оранжевого и золотого.  Красотища!
 
   Ершов ехал и любовался поневоле. Словно природа устроила  ему  осенний карнавал  под открытым небом, золотое дефиле из берез, рябин, кленов  и тополей.
  Он  был за рулем   целый день, торопясь на родину,  а когда часов в  шесть  подъехал,  наконец,   к  Алексеевке, тучи раздвинулись, их  вдруг  прорвало     солнце  и осветило  серый простор реки,  дома, тесно притулившиеся друг к другу,  деревья и на пригорке, где раньше был клуб,  новую деревянную   небольшую церковь. 

 Родная земля  встречала  его  сиянием  солнца.
 Ершов приехал к Алексею, давнишнему другу юности, с которым так азартно играли они в клубе в бильярд…

 При    встрече друзья обнялись, крепко  пожали  руки.  Ершов привез другу в подарок большую  банку  свежего  золотистого меда.  Сели   на   кухне у  Алексея.   Жена его собрала на стол.  Тот спросил:
  -  Ну,  как ты живешь? Писать не бросил?
  -  А я теперь в новом звании –  пенсионер,  дед,   но   и литературу не бросаю. Дома и на пасеке кручусь. Детям помогаю. Они выучились. Оба в Москву уехали, семьями обзавелись.  Там и мать моя  живет.  Теперь  мы  вдвоем  с  Наташей  остались.  Она  -  мой талисман на всю жизнь.  Вот книгу  новую начал писать. Роман о нашей Алексеевке.
  -  А ты  заметил, что  церковь у нас в селе появилась? – спросил Алексей.
  -  Кто же построил?
  -  Да всё Амосов. Грехи отмаливает. Он и батюшкой там.
  - Да,  вот это новость, - сказал  Ершов  и обрадовался, что село его не умерло совсем, а живет.   Потом сказал  Алексею:
 - Надо будет завтра сходить в  церковь, свечи за упокой бабы Шуры поставить. Она верующей была, всё  молилась, и икона  у неё была старинная, еще  моей  прабабушки Матрены.
  Ершов посмотрел в окно  на  родные  просторы,   синее небо,  березу под окном,  дома    со старыми крышами,     вздохнул  и  сказал твердо:
  -   Ничего, мы еще повоюем. Списывать рано,   -  потом плеснул водки  себе и Алексею.
 -  Выпьем  что ли за жизнь хорошую, Леха! – чокнулся с другом и выпил до дна.