Справедливость и права человека

Видеоформат: https://youtu.be/P4R0YlP7fis

Cправедливость имеет отношение, в первую очередь, к праву, как к одному из важнейших социальных регуляторов. Справедливость – это то, каким должно быть право. Но как нам понять, в чем состоит справедливость? Не является ли это понятие насквозь субъективным?
В этом вопросе я придерживаюсь неокантианской позиции, которую разделяли вслед за Штаммлером многие русские правоведы, например Новгородцев и Кистяковский. Согласно этой позиции мы вообще не можем делать никаких осмысленных суждений о правильном и неправильном праве, если не имеем каких-то объективных критериев сравнения. Поэтому либо мы считаем справедливость (как критерий правильного и неправильного права) объективной и притом познаваемой, либо вообще не вправе критиковать действующее право (ни в каком виде).
Понятно, что принцип справедливости не может быть один, потому что нельзя урегулировать всевозможные социальные отношения только на основе одного общего принципа, например свободы или равенства. Не случайно у каждой отрасли права есть свои принципы, которые по сути выражают наши представления о должном. Но если мы хотим быть последовательными, то мы должны иметь какую-то систему принципов, то есть более частные принципы должны быть согласованы с более общими.
Это, кстати, не значит, что более частные напрямую выводятся из более общих. Это также не значит, что общие принципы справедливости являются высшими. На самом деле общие принципы могут быть выведены из более частных и наоборот, главное – это их согласованность, потому что без нее не может быть логических суждений о должном праве. А иерархия по юридической силе – это особенность исключительно законодательства, даже не собственно права. С точки зрения справедливости мы можем лишь сказать, что одни способы регулирования социальных отношений более справедливы, чем другие, но тут нет никакой иерархии.
Далее мы поговорим о возможных нормативных обоснованиях прав человека. Права человека меня интересуют как своеобразный ключ к пониманию наиболее общих принципов справедливости. Действительно, права человека – это нечто общее, пронизывающее как международное право, так и внутригосударственные системы права. Причем даже если международное право не имеет приоритета над внутригосударственным, сегодня огромное число государств закрепило права человека в своих конституциях (то есть права человека всё равно имеют высшую юридическую силу и лежат в основе правовых систем). И что еще важно: права человека имеют мощный моральный посыл. Поэтому в контексте теории справедливости они представляют собой неподдельный интерес, ключ к пониманию справедливости.
Когда я начал читать международные документы, касающиеся прав человека, это в первую очередь всем известные всеобщая декларация и два последующих международных пакта, подписанные практически всеми государствами, я обнаружил, что особое внимание в их преамбулах уделяется понятию человеческого достоинства. Люди равны не в каких-то формальных правах и не в фактических возможностях, и тем более не в материальных благах, а именно в своем достоинстве, в своей ценности. На этом основаны все права человека.
Но что такое достоинство? В глубокой древности ценность и достоинство человека зависели от того, обладает ли он социально значимыми качествами. Например, является ли он искусным охотником или воином. Но помимо этого они зависели от принадлежности человека к определенной группе, например к племени: базовым было разграничение на своих и чужих. Поэтому, с одной стороны, достоинство определялось индивидуальными качествами человека, с другой стороны – простой его принадлежностью к социуму. Со временем появляются представления об универсальной морали, то есть о тех качествах, которыми должны обладать все люди без исключения. Более того, с распространением христианства все люди воспринимаются как «образ и подобие Божие». В итоге мы имеем переход от местечковости к универсальности, но и здесь сохраняется некоторая двойственность. Ведь с одной стороны, достойный человек тот, кто соответствует универсальным моральным максимам, с другой стороны все люди обладают достоинством просто как носители свободной воли, обладатели души и так далее. Но в Средние Века эта логика универсализма еще не была доминирующей, потому что оставалось сословное деление. И лишь в Новое время сословное деление постепенно теряет свое моральное значение. В трудах Юма и Паскаля человеческое достоинство связывается исключительно с качествами человека, которые отличают его от остальной природы. И одновременно начала бурно развиваться доктрина естественного права, согласно которой существует единый, универсальный социальный идеал для вообще всех людей. Короче говоря, универсализм победил, но двойственность осталась. Любопытна в этом отношении философия Канта. У него достоинством обладает человечество вообще, и категорический императив предписывает видеть в качестве цели именно человечество, а не конкретных людей. А вот конкретные люди достойны в той мере, в которой они следуют категорическому императиву! То есть в той мере, в какой они поддерживают в себе человечность.
В нашем законодательстве, к слову, понятие достоинства также имеет два значения. Когда Конституция говорит о достойной жизни или достоинстве личности – это про достоинство человека, которое проистекает из его принадлежности к человеческому роду. Но когда закон предусматривает наказание за клевету, то здесь имеется в виду достоинство человека, зависящее от соответствия моральным стандартам. Клевета – это ложные высказывания, которые необоснованно ставят под сомнение соответствие человека, которого оклеветали, данным моральным стандартам. Тем самым унижается достоинство этого человека.
А теперь вернемся к правам человека. Основная мысль моего доклада состоит в том, что во всеобщей декларации и в международных пактах понятие достоинства используется только в одном из перечисленных значений. Международные документы говорят о том, что человек обладает достоинством сам по себе. Но ничего не говорят о том, что это достоинство надо еще и заслужить! И вот тут вопрос: почему так? Не является ли это фундаментальным упущением в осмыслении человеческой нравственности? Фактически, речь идет о свободе без ответственности, о свободе как вседозволенности – а это позиция, которая очень и очень часто критикуется философами.
Вспомним Канта. Для него право – это совокупность условий, при которых произвол одного совместим с произволом другого с точки зрения некоторого всеобщего закона. То есть речь не идет о том, чтобы по возможности максимизировать произвол каждого, а о том, чтобы следовать некоторому универсальному правилу. Но что, если это универсальное правило предписывает ограничить произвол даже там, где наши действия формально не мешают другим? Право, в сущности, направлено на то, чтобы не допускать недостойного поведения. Но ведь человек может вести себя недостойно, даже если не нарушает прав человека!
Получается, что-то не так с тем пониманием достоинства, на котором базируются права человека. Не то, чтобы права человека – это морально ложная идея. Скорее, это только половина правды.
И это очень хорошо видно в тех теоретических обоснованиях прав человека, которые предлагают ведущие западные ученые. Например Алан Гевирт или Генри Шу. Их наиболее часто цитируют. Правда, это уже прошлый век, 80-90-е годы ХХ века. Но и сегодняшние обоснования прав человека не сильно отличаются. Все эти обоснования строятся вокруг понятия агентства. Обычно указывается, что человек является нормативным агентом, или моральным агентом, или рациональным агентом. Это примерно одно и то же. Речь идет о том, что человек по своей природе обладает разумом и свободой выбора, он способен различать добро и зло, самостоятельно определять свой смысл жизни и образ жизни. И вот из этого факта западные ученые делают вывод, что мы должны обеспечить человека правом на свободный выбор, и в этом назначение прав человека. Но это ущербная логика. Во-первых, из факта не следуют ценности, из сущего нельзя вывести должное. Это фундаментальный тезис со времен Юма и Канта, с которым я полностью согласен. Если человек по природе обладает какой-то способностью, то это еще не значит, что мы обязаны гарантировать реализацию этой способности. Во-вторых, если человек уже моральный агент, то значит мы ничего и не должны гарантировать! Зачем тогда права человека? Ну хорошо, давайте запретим пытки, потому что они препятствуют способности ясно мыслить, обеспечим каждому человеку гарантии биологического выживания. Но это в общем-то и всё, ведь каким бы печальным ни было положение человека, он всё еще сохраняет дееспособность, т.е. свою характеристику как агента, как субъекта. Как говорил Сартр, человек свободен, даже когда его ведут на казнь, он обречен на свободу. Вообще, складывается впечатление, что западные апологеты прав человека путают мораль и материальное благополучие. Возможно, это связано с многозначностью понятия good, ведь у Ролза concept of good это не концепция добра, а представления о хорошо прожитой жизни, т.е. такой жизни, в которой удалось реализовать задуманное. Но добро и реализация целей это разные вещи. Короче говоря, права человека нужны для того, чтобы каждый человек самореализовался, а не для того, чтобы он мог поступать или поступал нравственно. Но, может быть, правильным является второе?
Сказанное подводит нас к избитому вопросу о соотношении права и нравственности. Возможно, проблема с современным обоснованием прав человека обусловлена следующим. Кант полагал, что существуют некие универсальные правила, образующие единый идеал поступков. Но, как показывали более поздние авторы, универсализировать можно практически любое правило. В результате сегодня принято разграничивать, с одной стороны, идеал права, позволяющий каждому реализовывать свои жизненные стратегии в той степени, в которой это не вредит аналогичной возможности других людей («живи и дай жить другим!»), и, с другой стороны, идеал морали, которая накладывает ограничения на эти жизненные стратегии даже там, где мы не мешаем другим. Право стало пониматься как «минимум нравственности», причем именно универсальный, а остальное (собственно нравственность) стало восприниматься как нечто культурно-обусловленное. Но при таком понимании совершенно неясно, почему нельзя использовать юридические инструменты для претворения в жизнь, в том числе и нравственности. Заметим, что часть 3 статьи 55 Конституции России допускает ограничения прав человека в целях защиты нравственности. Совпадение? Не думаю. Проблема в том, что для понимания того, какие ограничения допустимы, мы должны иметь не только убедительную теорию прав человека, но и убедительную моральную теорию. Тот факт, что универсализировать можно всё, что угодно, еще не дает карт-бланш либеральной точке зрения, что мы должны позволить каждому делать всё, что не вредит другим. Впрочем, нуждается в обосновании и демократическая точка зрения, согласно которой нравственные ценности, защищаемые правовой системой, должны определяться волей большинства.
Я могу высказать лишь несколько мыслей о том, в каких случаях идея самореализации и саморазвития, которая заложена в права человека, может быть ограничена. Дело в том, что если мы возьмем научный дискурс о справедливости ХХ века, то, как показывает Уильям Кимлика, общим местом практически для всех более или менее убедительных учений о справедливости была идея равенства. Люди равны в своем достоинстве, поэтому заслуживают равной заботы и уважения. Их интересы равноценны. То есть общим местом либералов, коммунитаристов, коммунистов и так далее является именно равенство, а не свобода. Свобода может быть ограничена, если при этом не нарушается равенство. И если любые возможные жизненные стратегии ограничиваются в равной мере, тут может и не быть дискриминации.
На самом деле существует множество способов обосновать ограничения свобод. Например, общественное мнение не приемлет некоторых свобод, или народ пока не видит ценности в тех или иных свободах. Но это скорее отсылки к практической необходимости, чем к моральным аргументам.
Ну или свободы могут быть ограничены в духе патернализма, если такое ограничение со всей очевидностью служит интересам самих лиц, чья свобода ограничивается. Это касается не только детей или душевнобольных, но и, например, обязанности пристегивать ремень безопасности в автомобиле, надевать шлем при езде на мотоцикле. Здесь налицо патернализм, но в принципе обоснованный. Правда, таких случаев можно отыскать не очень много.
А вообще, самый простой способ обосновать ограничение свобод – это доказать, что такое ограничение необходимо для торжества других, не менее важных свобод.
Но наш вопрос более конкретный: в каких случаях свободы могут быть ограничены именно в интересах нравственности, а не ради других свобод и не ради удовлетворения чьих-то потребностей? Как и в остальных случаях, принцип равенства будет здесь основой. Но конкретные обоснования будут уже отличаться. Я не хочу и не могу здесь аргументировать в пользу какой-то целостной моральной доктрины, потому что у меня ее попросту нет. Да и обосновывать всеобъемлющие моральные доктрины – это дело 18-го века, а не 21-го. Я просто говорю, что ограничения прав и свобод в интересах нравственности в принципе возможны. Зачастую законодатель в принципе не может уйти от каких-то нравственных вопросов, то есть любое его решение, действие или бездействие будет морально окрашено. Во всяком случае, не мешало бы задуматься, как может быть обоснован запрет проституции, порнографии; ограничения на использование нецензурной брани и на пропаганду разгульного образа жизни, и, одновременно, как может быть обоснована пропаганда государством здорового образа жизни, проводимая государством политика в области культуры и образования; награждение государственными наградами за проявленные добродетели; налоговые льготы для религиозных и благотворительных учреждений; ограничения на продажу алкоголя, табака и легких наркотиков, а также запреты нахождения в пьяном виде в общественных местах; ограничения на аборты и эвтаназию, правовые последствия супружеской измены и так далее. Довольно сложно обосновать все эти меры без привлечения нравственных воззрений.
Но важно вот что. Любое моральное обоснование – это отсылка к объективным критериям. А значит, не совсем верно противопоставлять право и нравственность так, что право – это нечто всеобщее и базовое, а нравственность – это нечто частное, зависящее от особенностей культуры. Обосновано может быть только всеобщее и объективное, в этом и смысл обоснования. Частное, субъективное может быть лишь оправдано каким-то всеобщими и объективными правилами. Последние, однако, не сводятся к приоритету некоторых основных прав и свобод.
В заключение я хотел бы отметить, что попытка выделить некоторые основные права и свободы, обосновав их, например, как это сделал Ролз, в качестве универсальных средств к большинству возможных целей, сама по себе не плоха. Но проблема всегда в конкретизации перечня таких прав и свобод. К тому же, их универсальность еще не обосновывает их высшую юридическую силу. Почему аргументы в пользу особого статуса основных прав и свобод человека должны быть обязательно сильнее, чем аргументы в пользу нравственных ограничений? Я думаю, например, что нет ничего априори плохого в том, что государство поддерживает традиционные ценности, и с этой целью ограничивает некоторые свободы. Но, что более важно, нет ничего априори плохого и в том, что государство пытается изменить эти традиционные ценности! Тут есть о чем подумать.
Всеобщая декларация прав человека делает акцент только на большей свободе и улучшении качества жизни. Отсюда отсылки к социальному обеспечению как условию поддержания достоинства, к достойному человека существованию. Это не значит, что Всеобщую декларацию надо менять. Но это говорит о том, что права человека выражают весьма однобокое понимание достоинства и, как следствие, справедливости.