Дорога домой

Иван Степанович- больной старик, с трясущимися руками и глухотой на одно ухо и уже с приличным пенсионным стажем, зимой и в осеннюю непогоду на улицу выходит редко. И немощным инвалидом назвать нельзя, но больше сидит у окна, с мохнатым котом на коленях, прижав больные ноги к батарее, в ожидании свободного времени у жены или внука, тринадцатилетнего Сережки. Анна Филипповна всего- то чуть помоложе мужа, но здоровьем покрепче, с утра толчется по двору, с курами, с козой. Поела, передохнула, и опять за дела. И только в короткий передых уделит мужу полчасика общения.
 Сережка забегает не каждый день, но деда любит до самозабвения. С пеленок с ним. Дочь после родов рано вышла на работу, а дед целый день дома, так и привязал к себе внука. И ходить учил, и говорить, и читать, а потом уже и строгать и пилить. Малый подвижный и непоседа, и в футбол с друзьями на школьной площадке ему хочется поиграть, и дома, вечно что- нибудь затеет. Нравится ему позаниматься и в дедовой мастерской. Дед, конечно не против- кому теперь то, что всю жизнь наживал: инструмент,  станочки- пусть копается, самолетики- кораблики городит, чего самому деду в его детстве не досталось.
Но больше всего обожает внук дедовы росказни. Баба Аня удивляется: как только у этого бесененка хватает терпения по нескольку часов сидеть без движения, дряхлого деда занимать. «Ведь по сто раз, небось, одно и то же рассказал, и как малому не надоест- то»?
Вот и вчера до темноты просидел с дедом: что- то взбрело старому в голову вспомнить, как он с однокашниками после окончания ФЗУ на север, в Магадан ездил. А растеребил так, что дед и ночь проворочался, и теперь, в окно глядя, все события  прокручивал, как старую кинопленку. А что в послевоенном детстве видел? Голод и нищету. Потому- то и решились они, трое шестнадцатилетних друзей, начинающих плотников, поехать по направлению на стройки народного хозяйства, как тогда их называли Сталинские стройки, где обещали чуть не золотые горы- и одежду, и питание, и зарплату, да и вдобавок паспорт выдали. Кто б ему, деревенскому подпаску, дома все это дал? Не до романтики было, как тогда везде талдычили, хотелось наесться досыта, да своим младшим сестренкам и матери, что дома пухли от голода, что- то привезти.
Одного молодые головы не ведали, что золотые горы только в сказках бывают, а чтоб заманить, когда нужно, на сказки не ленятся. Трудностей они не боялись, но что они бывают разные и сколько их будет, кто же тогда мог знать. Да и не могли же напрямую им сказать, что работать придется с уголовниками. И что те их, несчастных мальчишек, попавшихся на глупую удочку, за людей не сочтут, будут нещадно избивать по поводу и без повода и отнимать и без того не похожую на еду, пустую баланду. О работе по специальности и не стоило заикаться- подай, притащи, а то и укради. Чуть что не так-получи по зубам или пинок. А о зарплате и рот не раскрывай: отняли- а как же ты думал, делиться надо. И на том спасибо, что не лягнули. Жаловаться не вздумай- с такими не церемонились, хоронили прямо за бараком. Не раз вспомнили друзья родной дом, где хоть обид таких не было. Чтобы жить дальше, ребятам надо было срочно что- то решать. Отощавшие, одну зиму с весной как то пережили, только еще на один сезон их бы уже не хватило. Надо было бежать. Месяц, как могли, собирали сухари на дорогу, прятали в ямке в лесу, да шнырявшее по округе зверье в одну ночь лишило их заначки. Пришлось идти с чем бог послал, в надежде на лесное изобилие.
Иногда рассказывая, Иван Степанович отворачивался к окну, чтоб  как нибудь незаметно, корявыми пальцами потереть красные уголки глаз, но внук все равно замечал и настаивал:
-Дед, а дед, ну не плачь, а то бабушка будет ругаться.
Приходилось соглашаться с внуком:
-Да вот…, но тут ведь самое интересное…
До этого узнали у какого- то сердобольного охранника, что до близлежащей железнодорожной станции полторы сотни верст по реке, и почти столько же до реки. К тому же, по наивности, не подумали, о том, что они здесь прописаны, и паспорта в кармане еще мало что значат. Но, ушли. Полтора месяца проблукали по тайге, в поисках реки. На севере лето короткое, но и осенью тайга не обидит. Конечно, помогли грибы и ягоды, и спички были, но как без хлеба? Да и ночью по каждому шороху просыпались, однако, зверь не тронул. Вышли к реке к холодам. За полтора месяца чумазые и овшивевшие, впервые умылись. Сгородили плот из бревен, но на первых порогах он рассыпался. Чуть не утонули- вода ледяная. Спасала цель- идут домой. И опыт какой ни какой набирался.
Добрались, наконец, до жилья. Но тут новая напасть- на носу зима, а их не пускают переночевать- все шарахаются, как от прокаженных. Объяснения не действуют, все принимают их за беглых уголовников.
Рассказывая, Иван Степанович почти все время рассматривал что- то в окне, словно все это там видел и пересказывал Сережке с натуры. Но иногда смотрел на внука: «Что это он, прямо как моя бабка, все в пол глядит? Наверное, и вправду интересно мальцу. А что, ему и самому- то было тогда, не на много больше, чем внуку. Эх, малый, малый. Что мы тогда пережили, и ведь не только о себе речь, ну слушай далее».
 В поисках тепла прибрели к клубу, только клуб закрывали- пришлось отступить. Но хорошие люди всегда найдутся- к ним подошла парочка влюбленных и девушка, пожалев их, послала от своего имени домой, к сестре. Сутки спали как убитые, здесь же их отогрели и накормили. Но надо было добираться еще до станции. Уговорили шофера взять их попутно. Кабина уже была занята симпатичной бабенкой, да и кузов чуть не доверху какими- то ящиками. На них и разместились Но, это ж не километр, даже не десяток. За всю дорогу, почти сотню верст, машина ни разу не остановилась. Молодой шофер-хохмач только оглядывался в заднее окно, и улыбаясь, кивал. А как он заливисто смеялся, перед той девахой, когда они слезали с кузова. «Зато приехали бесплатно»! Морозный ветер продрал до костей. Не спасало и то, что жались друг к другу плотней. Ноги не слушались, словно были чужие.
-Вот от того то и теперь их не согрею,- старик хлопал ладонями по непослушным коленям, виновато улыбаясь. Иван Степанович продолжал рассказ, детали которого, и по сей день в памяти свежи, словно это было вчера. На станции еще пережили шок, когда к ним подошел милиционер проверить документы. На их счастье, не глянул в паспортах прописку. Иначе бы им путь лежал опять назад, но уже под конвоем.
Сережка, словно старичок, молча морщится, поглядывая то на дедовы руки, то на колени, то на лицо, тихонько вздыхая.
Далее подошел поезд- но у друзей в карманах шаром покати. Проводница не пошла на уговоры. Пришлось устроиться на буферах. Уже в пути, на ходу, один из друзей, словно обезьянка, перелез на другую сторону вагона- дверь оказалась не запертой. И только в тамбуре проводница над ними сжалилась и проводила в вагон на верхнюю полку. Через двое суток пути кто- то из пассажиров заметил, что ребята ничего не едят- предложили, у кого что было.
-Жизнь, внучок, пробежала, как сытый жеребец, мелькали дни и не вспомнишь, когда и что было. А вот это не забудется, потому как, было в начале пути. Тут и плохие люди помнятся, а уж тем более хорошие. Я ту девчоночку возле клуба частенько вспоминал. Думается, встретил бы еще раз ее по молодости- отбил бы у того дылды, как пить дать. Запала она мне в душу.
Дома ребят встретили со слезами радости- считали их уже пропавшими. И так получилось- случайно или нет, больше за всю жизнь он из родного дома ни ногой. А вот о друзьях с той поры ничего не слыхал- те уехали в город, только потом, много позднее Иван Степанович узнал - поумирали оба его друга, долго болели легкими- тоже сказалась поездка на машине. Остался он один.
Старик, медленно кивая седой маленькой головой, смотрел опять на улицу, затем переводил взгляд на погрустневшего внука:
-Ты уроки то выучил? А то будет нам с тобой обоим.
Сережка морщил лоб, кряхтел, неудобно ворочал плечами:
-Ладно, дед, я еще завтра прибегу, - хлопал по дедовой раскрытой ладони. - Пока.
А Иван Степанович еще долго смотрел в окно, провожая глазами внука до поворота.
17. 04. 2010г.                Колесник А.В.