Анюта

                Анюта.
Так получилось- соседский дом, стоящий через один от родового, перестроенный и обновленный, а потому просторный, стал для нее последним приютом. Теперь ей уже под восемьдесят, но если б вдруг кому то захотелось ее найти, спросили б просто: «Как найти Анюту?» В деревне ее всегда звали только так. Не бабушка, не тетя, а просто- Анюта.
В дом сестры она решилась перейти, только когда умерла мать. Мария Анисимовна, тихая улыбчивая старушка, на голову ниже дочери, всю жизнь жалела свою старшенькую. Прожив с нею вдвоем до преклонных лет, она так и не увидела Анютку замужней. В отличие от младшей Дуси, которая выделялась среди подруг и умом и статью и личиком, и потому в девках не засиделась,  Анюту всем этим бог не наградил. Если что всевышний и подарил ей, то только трудолюбие и терпение.
Мать, часто со стороны поглядывая на дочь, вздыхала, угадывая в ее стати, походке, да и в рабочей ухватке черты отца, ее Егорушки, погибшего в самом начале войны. По всем приметам должен быть сынок, а вышла- Анютка. Подшутила судьба.
Растить двух дочерей без мужа известно- не мед. А потому с малых лет Анютка у матери была в помощницах. Издавна, в деревне плели кружева. Елец не далеко- оттуда, прямо на дом привозили заказы, снабжали материалами- нитками, булавками, сколками. Правда, подушки и коклюшки сами делали, ну на это деревенскому человеку много- то ума не надо. И Анютка с этого начинала. Даже потом и для людей подушки соломой набивала и коклюшки резала. А значит, и копейку для семьи зарабатывала. И все приглядывалась, а мать и не прогоняла, наоборот, однажды предложила: «Садись сама.»
У младшей, Дуси, как у Анютки, не получилось. Сесть то за подушку села, да только мать отойдет на минутку- та уже напутляла, а то и пропустит пару булавок. Мать только скажет улыбаясь: «Ох, Дуся…» И сядет сама исправлять.
А для Анютки клекот коклюшек словно музыка, душу радует. На сколок смотрит внимательно, да все просит у мамки посложней, поинтересней. Перебирает обтертые руками до блеска ореховые палочки- коклюшки и мурлычет что- то себе под нос.
Как то мать поинтересовалась:
-Анютк, ты не то «барыню» тачаешь? У кого то ты подслушала  с такими переборами то?
Та зарделась, словно спелый помидор и хихикая и сутулясь, спряталась за подушку.
-Да что ты, дурочка моя- мать оторвалась от плетения и погладила дочь по голове- ить у тебя ж «талан», ишь, как ты мудрено коленца выговариваешь!
-Мамак, а ты вот поедешь в город на базар, купи там мне балалайку– тихонько зашептала дочь, еще больше краснея.
-Анютка…- мать покачала головой - ить тебе без малого уж асьмнадцать- и помолчала- да и не девичье, ребячье это дело на балалаечке тренькать, ведь так?
-Мамак, ну купи, а я …я уж пробовала, мне Иван Семеныч показывал и даже похвалил, сказал: «Дюже ловко!» А я сама сколок придумала…- и испугавшись своих слов, осеклась. Мать подняла голову:
-Что- о? Милая, какой сколок? Ить мы ж как все, завсегда по готовым плетем. Дочушк, ить это не игрушка- сколок! А ну ка покажь, что ты там напридумала- мать не на шутку расстроившись, отложила коклюшки.
Анютка уж и пожалела, что ляпнула, но достала со стола из- под клеенки полоску серой бумаги, молча протянула матери.
 Марья Анисимовна, старая кружевница за свою немалую жизнь держала в руках не один, не два- десятки сколков, по сути это образец, рисунок того, что должно выйти из под рук кружевницы. Кто их делал- ни когда ни кого не интересовало. Дело мастерицы- повторить рисунок со сколка- образца, а не выдумывать свое. Ума не хватит. Потому их берегли как свой глаз. А тут – на тебе! Собственная дочь, Анюта придумала… сколок.
Мать держала в руках бумажку, которая была правда,  короче обычной, а так сколок, как сколок. Но внимательнее всматриваясь, понимала все большую его необычность- таких кружев она на своем веку не плела. Словно живые и какие то сказочные листочки вперемежку с крупными, обрамленными фантастическими косичками снежинками, жили в своем, определенном порядке на этом крохотном клочке бумаги.
-Анют, дорогуш, ты где его взяла?- мать удивленно смотрела то на дочь, то на сколок, и тут же, не дождавшись ответа, сняв с решета свою подушку, взгромоздила Дусину, что лежала без дела на полице. Привычными движениями расколола булавки по краю нового сколка, увязала коклюшки, и внимательно всматриваясь в рисунок, быстро заработала ими. Перебирала, словно играясь, на мгновение останавливалась, по пути вкалывая новую булавку, и продолжала снова. Через несколько минут клочок кружева, словно крохотный оконный глазок, украшенный морозным узором, засветился на новом сколке.
Анюта цепким умом поняла- самое время и тихо, почти шепотом произнесла:
-Мамак, ну, купишь балалайку?
Марья Анисимовна обняла худенькую, не статную фигурку дочери, уткнулась лицом в цветастое платьице, пряча не к месту подступившие слезы:
-Куплю, куплю, горе ты, мое… 
Неделя прошла в томном ожидании. В очередную субботу,  вернувшись из Ельца с базара, мать, улыбаясь, развернула платок и подала в руки без меры обрадованной дочери, сияющую свежим, золотистым лаком новенькую балалайку:
-Эт тебе за твой сколок, я показала твое кружево в артели, так там все ахнули и дали на него большой заказ…
С этого дня радость и музыка поселилась в их доме. Анюте нравилось делать новые и необычные сколки, да и за коклюшками Анюта теперь пела, почти не прерываясь и более смело. Однако с сумерками  приходилось откладывать  рукоделие.
 Деревня затихала. Летняя ночь стлала над миром звездное покрывало. Огромная красная луна нехотя зависала над кучерявыми макушками пахучих майских яблонь. Теперь Анюта набрасывала старую фуфайку на истертый камень порога, устраивалась поудобней, и в унисон соловьиным трелям ударяла по стрункам. Дуся пристраивалась рядом. Подходили соседки- подруги, ровесники- ребята. И сначала неуверенно, затем все смелее заводили под затейливую музыку Анюты «страдание», а то и пускались в пляс под «барыню» или «цыганочку». Потом стало привычным идти «на круг к Анюте».
Марья Анисимовна не противилась забавам молодежи под самым окном. Все надеялась- а вдруг какой и Анютке подвернется, приглянется ее доброта и «талан».
Но вот уж и Дусю пригласил потанцевать под Анюткину музыку приезжий паренек Володя, а во второй вечер «провожал» ее чуть не до самого утра. Лишь Анюта, сразу после окончания матани, тихонько, что б вроде как не разбудить мать, проходила и укладывалась в свою постель.
Да разве могла мать уснуть- все переживала за нее, слушая, как ворочается взрослая дочь в кровати, а то и донесутся в ночной тишине горькие всхлипывания. Только чем помочь старшенькой? А тут, как на грех, еще артель закрыли. Сказали, мол, вышли из моды ваши кружева, не выгодно стало кружевниц держать.
У Дуси же вышло в жизни все как полагается. Добрый весельчак и к тому же гармонист Володя не постеснялся уйти к ним во двор, ну и ни чего, что сирота. Пошли детишки, да и все- таки мужик в доме. Анюта стала востребованной, как няня. С вечера молодые прихорашиваясь, собирались на матаню- круг теперь перенесли подальше, да и танцевали уже под Володину гармонь.  Анюта же укладывала маленьких под свою тихую песню. Балалайка пылилась на стене без дела. Со временем с племяшами так сроднилась, что смерть трехлетнего Алеши пережила как собственную. Жить не хотелось.
Но Дусе везло на детей и все остальные, пятеро прошли через руки и душу щедрой на добро и ласку Анюты. Жизнь раскидала всех. Остались в просторном доме трое.
Когда летним вечером уж сильно доймет тоска располневшего, болезненного Володю, он тихо предложит:
-Анютк, возьми- ка свою, пойдем посидим на лавочке.
Анюта толстыми, одеревеневшими от работы пальцами перебирает струны- паутинки, а Володя с затерянной грустью безотрывно смотрит на закатный горизонт. Что он там видит? Может свое сиротское детство, а может неудавшуюся судьбу Анюты, почти всю прошедшую перед его глазами. Иногда предложит:
-Анютк, ты пострадай.
Анюта постаревшим, с хрипотцой голосом выводит песни своей юности:
                Ах спасибо тебе, мама,
                Что такою родила
                Меня ни горе, ни беда
                Не опечалят ни когда.
 У Володи по щекам, в бороздках морщин ползут лениво блестящие капельки. Он и не пытается их вытирать. За стеной, в тиши пустой комнаты, на диване, откинувшись, сидит Дуся.  Ей еле слышно тихую мелодию. И ей тоже очень жаль сестру, но она не выходит. Не хочет мешать.
02. 2009г. Колесник А.В.