Кому нужны старики?

1.

В глубине читального зала притаился старомодный книжный шкаф. Стоило слегка прикоснуться к его запылившимся внутренностям, никого не интересовавшим последние лет десять, как они отозвались скрипом, больше напоминающим звук валторны. Морщинистые руки извлекли с прогнутой фолиантами полки затрепанную папку. Бережно опустили ее на зеленое сукно библиотечного стола и облачили друг друга в белые матерчатые перчатки. Щелкнул поплавок выключателя. Мягкий свет разлился из-под абажура настольной лампы цвета бутылочного стекла. Длинные пальцы не без труда распутали веревочные тесемки дешевенькой папки и стали перелистывать пожелтевшую подшивку еженедельника «Светская хроника», разыскивая номер за конкретное число. Ага, вот он! Репортаж сорокалетней давности был озаглавлен «Скандал в святом семействе» и вел речь о конфликте в труппе одного гремевшего на всю страну театра. Толком не разобравшись, в чем тут дело, малоопытный корреспондент смаковал подробности давней драмы.
В нашумевший адюльтер оказалась вовлечена самая сердцевина коллектива. Главный режиссер театра Марк Бородун, признанный новатором. Его жена, красавица-прима Диана Троцкая. Лучшая гримерша, в чьих объятиях Дива и застала мужа. Актер Пахом Шароваров, то и дело игравший супруга Троцкой. По иронии судьбы он оказался женат на той самой гримерше. Рука, вспоминая минувшее, погладила черно-белую фотографию на развороте. «Великолепная четверка» познакомилась еще в юности, когда зашла в социальный лифт, подрагивающий перед стартом. Кабина рванула вверх. Это был небывалый взлет. Невиданный успех. С гастролями театр объехал половину земного шара! Аплодисменты, цветы, гонорары. Живи да радуйся! Но нет! Посреди спектакля, который игрался в Африке, Дива неожиданно залепила партнеру звонкую пощечину. Так сказать, сымпровизировала. Жертва истерички в смятении скрылась за кулисами. Упал занавес. Под тихий гомон публики зажегся свет в зале. Доигрывать сюжет было некому.
Последовал грандиозный скандал. Знаменитая четверка поразводилась и не разговаривала между собой много лет. В результате длительных раздумий и обсуждений ситуации, казавшейся безвыходной, они через посредников договорились распрощаться с прошлым, сохранив профессиональные позиции - уж больно высоко эти четверо задрали планку всей труппы. Потеряв семью, они продолжили ставить, лицедействовать и преображать, как не умел никто в мире. Но отныне их фамилии писались рядом только в программках.
Дочитав статью до конца, невидимый гость взялся за край газетного листа и с треском выдрал его из подшивки. Разорвав страницу пополам, потом - еще и еще - невидимка скомкал обрывки и швырнул в мусорную корзину, предусмотрительно приставленную к библиотечному столу. Затем шаги неопознанного гостя потерялись в тишине читального зала.

2.

Выбитый от пыли коврик для ног лежал у входной двери много лет. Начищенные парадные туфли несли на нем службу, как часовой. Но ими пользовались редко. Когда ее возраст перевалил за восемьдесят, артистка Троцкая почти перестала выходить. Снаряды падали все ближе. Ряды ровесников редели. Друзей выкашивала невидимая коса. Их сражали то инсульт, то онкология. В почтовый ящик Дианы все чаще опускали приглашения на похороны.
После полудня белоснежную джакузи в ее квартире до краев наполнила пена. В ванну, окатив комнату брызгами, плюхнулось тело. В наманикюренной руке дымилась сигарета. Рядом остывал запотевший бокал с ледяным шампанским. Вредных привычек хозяйка не опасалась. Ей на днях исполнится девяносто! Когда привыкать? Чего бояться? Хрустальный плафон отбрасывал на помещение мягкий свет. На стене красовалась афиша спектакля с участием Троцкой. На болване отдыхал парик, завитый на бигуди. На плечиках в ожидании хозяйки покачивался алый махровый халатик. Как шикарно! Будь у нее дети или внуки (а скорее - правнуки!), сейчас в ванне вместо прекрасной Дианы плавало бы замоченное с вечера постельное белье, а курить при отпрысках было бы категорически запрещено! Но никаких детей не случилось. Сто лет назад Троцкая узнала, что клявшийся в любви Марк изменяет ей с ее же гримершей, и та родила девочку! Оскорбленная актриса сбегала в институт Отто и вытерпела аборт. Тогда у нее могла случиться двойня. Никто в театре не заметил недельного отсутствия Дивы. Просто отменили пару спектаклей. С тех пор детей у Троцкой не было. Погрустив, Диана решила жить для себя. И ей это удалось: она выглядела лет на тридцать моложе паспортного возраста! Причем круговой подтяжки лица Троцкая избежала!
Настал час, когда она поубирала из квартиры все зеркала и заменила их на свои же живописные портреты в позолоченных рамах. На них Диана радовала глаз смотрящего во всем блеске юности и красоты. Только бы не потерять сознание от приступа гипертонии в горячей воде - такое, говорят, случается. Так недолго и захлебнуться. Хотелось еще пожить, Диана чувствовала себя молодой! Тем не менее, племянницы переживали за престарелую тетушку и настояли на установке в ее спальне «тревожной кнопки». Диана в отличной форме и выходит на сцену, но все же после восьмидесяти в одиночку жить - не принято! Так у них начала формироваться неотчетливая мысль спровадить Диану коротать оставшиеся дни в санаторий. Ни о чем не подозревая, Троцкая радовалась: удары судьбы минуют ее саму. Но орудие пальнуло по ней в упор. Посреди ночи палец Дивы нажал «тревожную кнопку» трижды.
Микроинсульт Дианы совпал с тем периодом, когда поколение стариков сделалось совсем уж малочисленным. Газеты утверждали, что в планах правительства - некое уплотнение, мужской санаторий планируют соединить с женским. Результат эксперимента обещал быть интересным. Не зря принято считать, что вода камень точит. Племянницы Дивы победили. Их перепуганная тетка сдалась и согласилась переехать в санаторий.


3.

Поколение спустя после оглушительного инцидента театр словно вымер. Восходящие звезды нового века выпихнули стариков жить в санаторий. Новые лица, новая манера игры. Они, казалось, и играют-то как-то понарошку - хотя роли прежние. Это раньше все было очень серьезно. Старики злились. Асфальтового цвета осеннее море, не скрывая скверный нрав, яростно бесновалось и рвалось выплеснуться через край, мутными валунами разбиваясь о потрескавшиеся волноломы возле пустующего пляжа и неизбежно раз за разом возвращаясь на глубину сквозь прибрежную гальку. Кто-то решил, что в этот день вообще не рассветет! Безрадостное монохромное небо из последних сил бычилось и напоминало курортникам о забытых дома зонтах. Несмотря на явную непогоду, на белоснежной набережной процветала торговля с рук. Гуляющим настойчиво предлагали приобрести горяченькие жареные пирожки с мясной начинкой неустановленного происхождения, сувенирные соломенные шляпы, сплетенные умелыми старушками в начале семидесятых и буровато-серые раковины местного моллюска «рапан» с намертво приклеенной к ним пластиковой вязью «Привет с Кавказа!»
Не так-то просто удалось избавиться от корифеев прошлого их сменщикам. От шлейфа связанного с ними громкого скандала - тем более. Сложнее всего пришлось с главным режиссером. Он имитировал полное непонимание происходящего, упирался руками и ногами, и неизвестно, кто вышел бы победителем из этого поединка. На полированной поверхности рабочего стола Марка даже образовались борозды от ногтей хозяина. На откосах дверей - тоже. Следы ожесточенной дискуссии! Очки и курительная трубка валялись на полу. Нервное перенапряжение не прошло бесследно. Заговорщикам помог неожиданный недуг Главрежа. Против обширного инсульта старик оказался бессилен. Прямо из реанимации Бородун был направлен к морю, в главную здравницу России. Некогда заброшенную, но в последние годы наверстывавшую упущенное за постсоветское время. Главреж с трудом пережил, что несколько древних обитателей дома призрения предложили ему общаться с ними на «ты». «Я что, такой же старик?» Одновременно с режиссером в медицинскую карту актера, получившего злополучную пощечину, вписали диагноз «расстройство памяти». Пахом отправился отдыхать в тот же санаторий. В спину шушукались, что их снова четверо: режиссер, его инсульт, артист и старик Альцгеймер. Скучно им не будет.
Красавица Диана иногда упоминалась в программках и афишах, собирая аншлаги и букеты. Гримерша по-прежнему клеила носы и стегала парики. А Марк, фланируя по набережной, рулил играющими в шахматы бывшими артистами труппы, учил их пользоваться конем и ферзем. К Марку прислушивались. Уж больно его фигура выглядела внушительно! Режиссер поучал неумелых шахматистов - тех, кем когда-то командовал на сцене - как разыгрывать сицилианскую защиту. Прежних членов труппы, знакомых по выматывающим репетициям и далеким гастролям в новой обители прибавлялось с каждым днем. Одному справа ударило, другому - слева, третьему и вовсе всю голову накрыло. Сотрудники театра постепенно сползались к морю. Их привлекали южный климат: ласковая осень и мягкая зима… Где им еще доживать свой век? Куда деваться на старости?

4.

С головой укутавшись в пуховое одеяло, та самая сто лет назад оскандалившаяся гримерша со сложной фамилией Гельсингфоргская мирно спала. Звали гримершу Гелей. Несмотря на беруши, в ее ушах стоял шум: то ли соседи нещадно занимались любовью всю ночь напролет, то ли на соседней стройке забивали сваи - и тоже в ночную смену. Под утро чуткий сон измученной старушки оборвал резкий стук в окно. Ей снилось, как гнев родного отца-бизнесмена падает на непокорную дочь, бросившую престижный филфак ради ремесла гримера. Автобиографично. Что за стук? Неужто кто-то осмелился ее ударить? Гелю передернуло. Беруши вылетели из ушей. Бархатная повязка с глаз свалилась на прикроватный коврик. В окно бельэтажа заколотили кулаки вполне реальных полицейских, нагрянувших к Геле в поисках ее сына. Зелененькое свидетельство о разводе с артистом Шароваровым покоилось в шкатулке под маминой брошью с аметистами. Сын тогда принял сторону мамы и остался при ней. Но сегодня он не ночевал.
Непутевый парень, разменяв полтинник, перепробовал кучу ремесел, пока рачительная мамаша, перерыв старые записные книжки и подняв все прежние связи, не устроила чадо служить машинистом метрополитена. Не зря же она гримировала жену мэра перед свадьбой! Ах, как Геля радовалась, когда на прилавок магазина «Униформа» положили фуражку машиниста! Но неблагодарный сын принялся систематически шарить по карманам уснувших  подвыпивших пассажиров, поджидая их после полуночи на крайних станциях. Крупная рыба в его сети не попадалась, да богачи и не спускались в метро. Он промышлял по мелочи. На его беду один из нетрезвых ограбленных оказался полицейским. Одетый в гражданское, он возвращался из гостей. Сына гримерши скрутили. Паззл в ее просыпающемся мозгу сложился. Геля осознала, что профукала сына. «Неужто Лев пошел в меня и притягивает неприятности?» - она не могла поверить в дурные наклонности чада. «Парень попал в плохую кампанию. Не повезло, с кем не бывает?» Геля прокрутилась в постели до утра, ожидая возвращения Морфея, несущего спасительный сон.
Кроме оконфузившегося сына у Гельсингфоргской имелась разведенная внебрачная дочь - трофей от давней связи с главным режиссером. Полная, кстати, его копия. Даром, что без бороды. «На Лию теперь - вся надежда. Схожу - расскажу ей о проделках брата. Да и вообще мы с ней давно не видались!» - сокрушенно объясняла Геля синим фетровым ботам, ожидающим ее под вешалкой. Собрав мешочек сластей для внука, она вынула из шифоньера плечики с шелковым платьем в нарядный цветочек, пешком пересекла район и вошла в замызганную парадную. Поднялась по зассанной кошками темной лестнице. На ее звонок ответила гулкая тишина. Прошло минуты три, прежде чем со скрежетом приоткрылась соседская дверь, измазанная чем-то вроде прокисшей манной каши. Скрипучий голос неряшливой старухи, жившей там последние сто лет, нехотя сообщил, что Лия с сыном месяц как уехали жить в другое место. Попросили их не искать. Адреса не оставили. Геле ничегошеньки не сообщили. Вот тебе и на! Так надежду Гели Гельсингфоргской смыли в унитаз. «Двое детей! Опора в старости!» - жаловалась гримерша тем же ботам, водружая их обратно под вешалку. Она оглушительно высморкалась в платок: «Куда мне теперь идти? Неужто в дом престарелых?»

5.

Шароваров и Бородун степенно прогуливались вдоль санаторного пляжа. Со стороны можно было подумать, что перед вами - лучшие друзья. И в самом деле: столкнувшись на заслуженном отдыхе и примирившись с тем, что они теперь - не соперники, а обычные соседи - старики поневоле были вынуждены начать общаться - через множество лет после события, разрушившего обе семьи. Они уже месяц занимались дуракавалянием и ничегонеделанием в заброшенной с советских лет здравнице. Но интонация диалога нашлась не сразу. «А хорошо тут! Ветеранам богемной жизни - самое место!» - пропел щуплый Пахом, особо не рассчитывая на ответ. И действительно, крупный Марк, по случаю выходного нарядившийся в льняной костюм натурального цвета, промолчал. Субтильного Пахома, упакованного в потертую джинсу, отделанную старомодной бахромой, рядом с ним никто не замечал! Не обращал на него внимания и сам режиссер. Замухрышка какой-то! Сам-то Марк прослыл столичным законодателем мод. Много раньше до неприличия низко сидящие на бедрах голубые клеши режиссера с аппликацией - сердцем из алой кожи - стали провозвестником модных прорывов и запомнились фанатам модного бизнеса не на одно десятилетие. Не изменил традиции кричаще одеваться Марк и сейчас, уйдя на покой. Только поверх вызывающих брюк свисал большой живот старика да яркий цветастый галстук. Режиссеру явно льстило чужое внимание. Пахому казалось, что и сама походка Марка под взглядами встречных прохожих стала искусственной.
Актер не унимался: «Погода дрянь, зато гулять не жарко, можем что-нибудь купить на память!» Не сговариваясь, оба полезли за бумажниками. Режиссер украсил себя новой шляпой, потные пальцы актера сжали пирожок, который завернули в промасленную бумагу, заменявшую салфетки. Пахом пошутил, что после их актерского буфета можно уже ничего не бояться. На пристани полно диких котов, желающих полакомиться салакой, которая тут водится в избытке - а значит, внутри пирожков - точно не кошачье мясо! Лед между ними медленно таял. Измена, случившаяся много лет назад, казалась забытой. Старики продолжили неспешную прогулку по набережной, приобрели по сувенирному магниту и, пытаясь избежать начинающегося дождика, собрались повернуть восвояси. Но тут их взглядам предстал сине-желтый попугай породы «ара», судорожно вцепившийся в сундук судеб, откуда он по желанию клиента мог выудить клочок бумаги с предсказанием. Яркая птица прослыла средоточием местного сервиса и знала себе цену! За ней в ожидании лакомых крошек внимательно следили вездесущие воробьи. Попугаем заведовал древний шарманщик, с мольбой протянувший к ним руку. Но для заслуженных ветеранов сцены это было не впервой. Взглянули - и двинулись дальше. Когда-то старики сами вытянули записки с пророчеством! Их желания сбылись, и еще как сбылись - они были приняты в труппу мечты!

6.

Архитектурная мода и технологии менялись быстрее, чем пополнялся бюджет страны, и строительство курорта тянулось десятилетиями. Поэтому в прибрежной зоне царила полнейшая эклектика: мраморная набережная вытянулась вдоль взморья в начале пятидесятых. Она соседствовала с алебастровыми копиями античных скульптур, установленных здесь в начале века, и насыпанными в перестроечные девяностые широченными галечными пляжами, за которые местным властям показалось уместным взимать с отдыхающих умеренную плату. Заброшенный мраморный бассейн у колоннады двухэтажного пристанища знаменитых стариков от многолетнего бездействия наполнился дождевой водой, почернел и зацвел. После многочисленных реноваций внутрь санатория оказалось встроено пляжное заведение «Каскад», ранее привлекавшее любителей алкогольно-музыкальных увеселений. Когда-то, чтобы посетить его развеселый зал, зрители приезжали с других концов союза. Отсюда вышли многие звезды поп-тусовки. Ныне «Каскад» утратил и эстраду, и гримерки, став затрапезным безалкогольным кафе. О былом блеске дискобара вздыхал только вросший в грунт возле дубовых дверей швейцар с окладистой бородой.
Марк не выпускал из зубов трубку орехового дерева, Пахом постоянно наносил визиты в серебряный портсигар. Ситуация даже как-то вынудила их вместе перетаскивать тяжелую кастрюлю с местным супом - каждого не слушалась одна рука! Но обычная легкость при их разговоре испарилась. На обратном пути в палату Марк вступил-таки в диалог и похвастался Пахому: «Давления не измеряю, таблеток не принимаю, чувствую себя молодым!» Между стариками намечалось спокойное общение на равных. Но теперь уже визави Марка по многолетней привычке взял дипломатическую паузу. Вышагивавший рядом с Пахомом режиссер непонимающе смотрел на молчаливый мобильник, изучал в нем все приложения подряд и переживал четыре стадии сужения кругов общения: когда закрыли эфир на местном ТВ, когда он бросил пить, пережил развод и заработал инсульт. Окружающие почитатели его талантов усиленно растворялись в пространстве. «Крысы бегут с тонущего корабля!» - презрительно усмехался Марк, чувствуя себя обманутым. Он жаждал востребованности!
Придя в палату, Марк прислушался. Что это за трели? Пациенты принялись объяснять, что таким музыкальным сигналом отдыхающие вызывают дежурную сестру, нажав кнопку. А Марк спрашивал их не об этом! Он заинтересовался, что это за произведение, показавшееся ему знакомым до зубной боли. Это «Полонез» Огинского? Или «К Элизе»? Или прогноз погоды из программы «Время»? Как говорится, одно из трех! «Музыка вызова к каждому пациенту должна быть индивидуальной. Так персонал быстрее выучит классику. Плохо ли? Надо дать совет главному врачу!» - пронеслось в потоке неспокойных мыслей. Режиссер вздохнул и закрутил звук динамика до минимума.

7.

Санаторий был не вполне комфортабельным и сугубо мужским, что, впрочем, не повлияло на разболтанные нервы сосланных сюда звезд. Дамское общество для ускорения выздоровления им не требовалось. Как не требовалось, собственно, и само выздоровление. Куда потом идти? Но вот радио сообщило, что мужской санаторий решили слить с женским. Переведя на федеральный уровень дотаций. Это означало, что к Марку и Пахому скоро может примкнуть Троцкая - волшебная красавица, которую оба когда-то любили. Вспомнив непростой характер этой актрисы, старики заерзали, с шумом перетаскивая по столовой белые стулья: останется ли теперь их санаторий спокойным оазисом? Скомканная в сердцах салфетка полетела в угол: «Неровен час, сюда и Гельсингфоргская заявится! Тоже чай не девчонка!» Так подумал каждый из стариков. Этого только не хватало!
Теплым вечером по пальмовым зарослям прокатился порыв теплого ветра. В темнеющем небе промелькнула радужная полоса. Кажется, звезда упала! К украшенному гипсовыми ангелочками и увитому розочками парадному въезду в санаторий подкатил кадиллак. Из него показалась роскошно упакованная фигура в шляпе с перьями. Лицо Троцкой было упрятано под прозрачную газовую косынку. Никаких следов возраста. Жемчуга, бархатное платье, легкая хромота. Левретка на руках. Огромная шуба из канадского енота не поместилась никуда - она была свернута и привязана к чемодану снаружи! Диана притащила пять кованых сундуков, в которых покоились ее «стучальные туфли» и «шуршальные платья». «Зачем так много?» - прочла она немой вопрос в глазах местных носильщиков. А вдруг ее попросят дать шефский концерт? Нужно быть во всеоружии! Она спустила засыпающую собачку с рук и удалилась в покои, с громким щелчком захлопнув за собой дверной замок.
Даже в санатории Троцкая обязана была оставаться эталоном! Актриса с кремом на лице и по палате принялась расхаживать с волосами, обласканными феном. Диана носила парик, но, несмотря на это, красилась под платину. После инсульта она не стала этим заниматься. Смешно опираться на костыли с вытравленной гривой. Еще смешнее оказалось то, что, оказывается, Троцкая всю жизнь пыталась приблизиться к своему же натуральному цвету.
Прошло три часа. Прерывистый трепет свечи, зажатой изящными пальцами актрисы, осветил странную картину. Ночью, накануне встречи с Марком и Пахомом, актриса выбралась из своей комнаты и тщательно обследовала место предстоящего аутодафе. Ее интересовало: установлен ли там комплиментарный для нее свет? А еще она отказалась встречаться с прежними любовниками без гримера. Диана знала о предстоящем визите в санаторий Гели Гельсингфоргской и решила при ее помощи выглядеть краше прежнего. Убить всех наповал! «Не так уж и плохо! - решила Диана, остановившись у зеркала в богатой золоченой раме. - Дело за гримершей! Спала с моим мужем - заслужи прощение! И никакого срока давности это преступление не имеет!» Диане страшно хотелось увидеть, как ее бывший муж выглядит через сорок лет после тех душераздирающих событий.

8.

Пахом захотел воспользоваться наушниками, чтобы не слышать больничных шумов и душераздирающих криков из перевязочной. Старый актер воткнул наушники в устройство не до конца, а в уши вставил. Шансон орал на всю палату, а Шароваров пребывал в заблуждении, что шума он не издает. Но с недавних пор Пахома занимала только свистопляска с санаторными процедурами. «Эта - важная, но ее можно делать только до обеда - сегодня поздно. Эта - не менее важная, но ее нужно чередовать с ванночками, а мне они противопоказаны: на руке - кровоподтек от капельницы! Есть электрофорез, но его надо делать после массажа, а массажист вернется из Тайланда через три дня. Кислородный коктейль? Надеюсь, незаметно, что я предпочитаю алкогольные?» Услышав совет «Капельницу выдерни из руки сам, сестра ушла пораньше - у нее ребенок заболел!», Пахом не удивился: в этой больнице все стремились поскорее улизнуть домой! Шароваров, вернувшись в палату, проскулил: «Капельницы ставят больно! Пусть на кошках тренируются!» Пахом так и прыснул, представив портовых Мурок разложенными по палатам. «Это сколько же понадобится кроваток?» - ужаснулся он.
Грохот в коридоре стоял страшный. Изобретатель тележки с негромыхающими колесиками получил бы нобелевскую премию. Рука потянулась к пульту. Шароваров включил телик погромче, надеясь, что музыка заглушит больничные звуки. Но увы, на экране два певца, считающие себя королями эстрады и золотыми голосами, упражнялись в словесном поносе. Пахом подумал, что премия забрезжила бы и тому, кто изобретет антителевидение, способное развернуть передачу электронных частиц вспять. Ему хотелось заставить персонажей комикса из ящика засесть у экрана и день деньской наблюдать себя самих. Пахом выключил телевизор. Он никогда не скучал. Актер, как его медийные коллеги, не додумался танцевать в колосящемся поле ржи, как младенца, убаюкивая свежеиспеченный хлеб; исполнять Брамса на трубе бущующему у ног морю или петь беременной жене в утробу, надеясь, что вопли услышит его неродившийся сын. Пахом сходил с ума, фантазируя.
Воспользовавшись воскресной паузой в лечении, Пахом свалил на дачу к друзьям. Это приветствовалось: процедур не делают, а новых впечатлений - прибавляется. С собой актер, оттаивая, позвал и режиссера: пусть развеется! Выехали поздно, добрались затемно. Вошли. «Не споткнись об меня!» - успел выкрикнуть Пахом, хватаясь за воздух и заваливаясь в заросли коллекционной гортензии, которые высились у входа, встречая гостей. А Марк уже падал сверху. С трудом отлаженный после инсульта вестибулярный аппарат отказал снова. Гаревая дорожка подвела. Вместе старики переломали все цветы. Хозяйке дачи, культивировавшей на участке кусты разноцветной гортензии, наутро пришлось все начинать с нуля. Марк отделался ушибами, а Пахом сломал ключицу. Гипсы, повязки, болезненная операция. Знатные воспоминания!

9.

Первый свой опыт Диана получила в интернате лет двести назад, когда мальчишки впихнули ее в мужской туалет и наглухо задраили дверь за спиной. Прямо перед ней испражнялся дед. Маленькая Дива, ничего не понимая, подошла и попыталась помочь: старенький же, мучается! Старикам надо помогать - это она усвоила с детства! И смех, и грех! От увиденного она моментально отдернула руки и долго не могла оправиться!
Она приподняла тяжелый парчовый занавес: пароход, неповоротливо заходя на территорию местного порта, приветствовал собравшуюся поглазеть на него публику запоздалым зычным гудком. Он быстро выпустил из железного брюха нескольких пассажиров и принялся разгружать груз свежепойманной салаки. На пирсе торчал частокол кошачьих хвостов. За чахлый улов с котами готова была биться стая чаек, сконцентрировавшаяся над портом.
Диана затянулась дымом, гортанью ощущая вкус ментола. Говорят, для связок это не так вредно, как обычное курево! А она как-никак певица! Лауреат «Золотого граммофона»! Актриса прославилась исполнением старых шлягеров на новый лад: к музыке и надтреснутому голосу Троцкой прослывший гениальным звукорежиссер незаметно добавлял гулкий тембр проводов, заряженных разогнавшимся троллейбусом. Она всегда нанимала для совместных экспериментов суперпрофи, хоть и не разбиралась, какими умениями они поднимают цену ее акций. Не так давно, снимаясь в клипе, Троцкая не сразу поняла, что перед ней - телеоператор с большой буквы: на ее взгляд, он занимался сущей ерундой! Для начала парнишка принялся поджигать свечи между камерой и прежними фото дивы, на нее саму - суперзвезду Диану - не обращая внимания! Он что, шутит? Ее время недешево стоит! Но тут картинка задышала! Фотографии стали казаться живыми! А в прессе запестрели заметки, что видеоролики прозорливой красотки опережают время! О таланте оператора не написали ни слова… Одним - все, другим - фигу с маслом!
Объемная оправа солнцезащитных очков, лохматый вороной парик… «Образ Рейчел Уэлш мне к лицу!» Отправившись на разведку в санаторное кафе, Троцкая не рисковала быть узнанной. «Надо понаблюдать за местными обитателями!» Беглый осмотр пункта питания и его посетителей произвел на Диану благостное впечатление. Меню - обширное. Чай - крепкий, слойки - вкусные, старички - все как один - чистенькие. На очередных мужей - увы! - не тянут! В углу заезжий журналист, специализировавшийся на уходящей натуре, пытался взять телевизионное интервью у глухой жертвы. Каждый вопрос столетнему визави он вынужден был задавать дважды: для эфира и чтобы его услышали. К ним приблизилась бдительная медсестра: «Ваше время истекло, кончайте разговор!» Когда Диана захотела сделать приятное официантке и протянула ей коллекционный черно-белый снимок великого театрального режиссера с его автографом, обслуживающая столик девица ничего не поняла. Она недоуменно принялась крутить фото в руках: «Зачем мне фотография нашего бывшего пациента?» Но высоченные шпильки Дианы возмущенно стучали в сторону библиотеки. «Надо полистать подшивки!» Ее интересовала старая периодика! Там-то всегда находилось, чему поучиться! 

10.

Ради кого теперь жить? Геля побежала к психоаналитику. Но мозгоправша на первом же сеансе вознегодовала: откуда у ее пациентки, простой гримерши, взялась дорогая красная сумка «Биркин»? Она же стоит целое состояние! Трешку «гринов», не меньше! Она о таком и не мечтает! Вернее, мечтает! Какие уж тут сеансы психоанализа!? У нее проблемы? Да эта гримерша невменяема! Неизлечима! Геля удивилась, услышав от психоаналитика сухую фразу: «Простите! Но я ничем не смогу Вам помочь!»
Кроме хамства завистливой тетки Гельсингфоргскую в санаторий никто не гнал. Но она раскинулась в кресле экспресса, захотев отдохнуть и собрать мозги в кучу. А еще - скрыться от назойливых узбеков, которые то и дело приставали к кудеснице: «Сделай из моей жены голубоглазую блондинку наподобие Троцкой! Ну что тебе стоит, ты гримируешь саму Диану!» И кивали в сторону своих круглолицых узкоглазых жен с усиками. «У тебя же волшебные ручки, мы за ценой не постоим!» Они скашивали глаза на туго набитые долларами поясные сумки. Но это было невозможно в принципе: главным в поддержании красоты Дианы был уход за ее кожей и поддержание в порядке всего того, что природа так щедро ей отсыпала! Гримерша-то могла все: она не всегда помнила, где у нее правая, где левая рука, могла и писАть обеими! «Надеюсь, в санатории узбечек не будет!» - Геля откупорила баночку пива «Гиннесс» и принялась наблюдать, как за окном среднерусский пейзаж замещается кавказским ландшафтом. Высоченные корабельные сосны сменили стройные кипарисы, смахивавшие на шеренгу молодых стройных воинов.
Гримерша была, что называется, не «из простых»! На месте легендарного автозавода, которым в советские годы управлял ее грозный папаша (тот самый, из сна!), уже лет двадцать высился элитный жилой комплекс! Но соседи по корпоративной даче до сих пор помнили священный ужас, который испытывали при виде бывшего начальника, грозного старика Гельсингфоргского. Тот до преклонных лет выходил в огород подымить самокруткой! Теперь соседи кланялись его дочурке Геле, решившей стать театральным гримером и, как обычные смертные, стоявшей над грядками в означенной позе.
По прошествии сорока лет в профессии Геля с удивлением обнаружила, что не может больше смотреть в зеркало. Она умела все: читать текст, отразившийся шиворот-навыворот, и понимать знаки, которыми обменивались люди у нее за спиной. Гельсингфоргская считала, что на самом деле реально само отражение, а мир нам лишь кажется, все в нем призрачно. Но ее занимало другое. Она знала, что высшим пилотажем в ее профессии считается достижение эффекта чисто умытого лица. Это блестяще удавалось исполнить на фарфоровом личике премьерши труппы Дианы. Но - исключительно до ссоры с ней! Как это вернуть? Оказавшись в санатории, Геля согласилась на предложение дирекции иногда по мере надобности гримировать постояльцев. «Только не в последний путь!» - воскликнула она с нервным смехом.

11.

Дива направлялась на грим. Из-за угла коридора показалось странное существо: белогвардейская шинель, фрачный галстук-бабочка, высокие ботинки зашнурованы разноцветными шнурками. Борода. И всему этому - от силы девятнадцать лет! Перед собой паренек с явным усилием катил кресло, в котором сидела полуживая обитательница отделения травматологии. Диана запала на него молниеносно. Ее всегда тянуло к смазливым молоденьким дурачкам. «Как бы мне познакомиться с этим красавцем?» Натура Дивы осталась неизменной до старости. Привычки сохранились и в санатории. Любой посетитель или пациент мог оказаться ее гипотетическим мужем. Что на пути попадалось, то Диана и собирала - мужей, наряды - и из этого лепила гнездо.
Плюхнувшись в кресло гримерки, звезда выглядела не в меру раздраженной. В уголке памяти хранилась информация о том, что у ее сценического партнера была жена. Диана помнила, что Пахом был мужем заведующей гримеркой по имени Геля. И что та, потеряв страх, была профурсеткой ее всесильного мужа. И даже родила девочку! За что Диана прямо на сцене отвесила Пахому оплеуху. А что прикажете - гримершу бить? Спектакль был сорван, две семьи распались. Но четверка продолжила работать вместе. Пока все они не вышли в тираж. И вот - новая встреча. Диана и Геля сорок лет спустя. Две старушки. Прежняя распря. По Троцкой невозможно было понять, узнала ли она визави. Диана молвила: «Меня поярче, пожалуйста!» Потом забилась в уголок кресла из кожзаменителя, рассматривая Гелины прибамбасы. А столик визажистки изобиловал разного рода примочками: сто сортов помады, пудра такая, пудра сякая, тушь всех мастей, щипцы для завивки, утюжок для выпрямления волос. Маникюрные наборы, пилочки для ногтей, палочки для ушей, зубочистки, расчески. И - духи, духи, духи… Яркий свет и увеличительное зеркало лишали клиентов последних иллюзий. Но богатейший арсенал гримерной амуниции гарантированно обещал устранить недостатки.
Геля идентифицировала Диану сразу. Накинув на плечи клиентки бирюзовый пеньюар, она принялась колдовать над знакомым лицом, ожидая взрыва при каждом вопросе: «Какие нарисуем губы? А брови? Как раньше?» В ловких руках гримерши замельтешили голубая тушь, цикламеновая помада, персиковые румяна… Не находя, к чему бы придраться, Троцкая взорвалась: «Почему вы меня все время трогаете? Вы со всеми так обращаетесь?» Гельсингфоргская опешила: актриса явно намекала на былую близость гримерши с ее мужем! Но прошло же сорок лет! «А разве бывает бесконтактный грим?» - промелькнуло у Гели. Тем временем бирюзовый пеньюар возмущенно сорвался с места, выскочил в коридор и носом уткнулся в бывшего мужа. Бородун как раз шел и припоминал подробности своего романа с Дианой! Она была так прелестна! Как же у них дошло до измены? Гримерша ему не особо и нравилась. «Скорее бы мой бывший отправился к праотцам, это бы подняло цены на его книги!» - выпускала яд Троцкая.

12.

«Пусти, дурак! Мы разве помирились?» - возмущалась Диана, пока бывший муж силой волок ее в библиотеку, чтобы поговорить. Затащив ее за книжную полку, он предложил: «Не пора ли нам пообщаться?» Но все мысли Троцкой были о встреченном пареньке. Промелькнувший навстречу красавчик-санитар на ходу отчитывал библиотекаршу: «Зачем в библиотеке два Толстых? А что, Лев - это не Алексей??»
Какой дурачок! И душка! Как нарисованный! Дива почуяла добычу. Конечно, она старовата. Убийственной характеристики «сзади - лицей, спереди - музей» красавица Диана не перенесла бы. У Троцкой была стройная фигурка и глазки навыкате, избавленные от излишков кожи и смотревшиеся от этого нахально требовательными, будто предъявляющими миру свои права. Она многообещающе улыбнулась парню, но его непроницаемая мина отвергла даже намек на ухаживания Троцкой. Дива пришла в замешательство, а потом вне всякой логики решила назначить санитара своим наследником. Что он на это скажет? И почему бывший муж все делает так невовремя? Ну, что ему сейчас от нее нужно?
Двери распахнулись и впустили в затхлое помещение книгохранилища Гелю с чемоданчиком принадлежностей. Она не привыкла бросать дело на полпути и явилась закончить грим. Актриса вырвалась из объятий Марка, собираясь убежать, но решила остаться - после того, как у Гели хватило мозгов сделать Диане комплимент: «Такой белоснежной кожи, как у Вас, я не видела ни до, ни после!» Звезда ответила жеманным надтреснутым голоском: «А мне начинает тут нравиться!» После чего давние товарки пошушукались и присели к одному из столиков, затянутых сукном, чтобы закончить грим. Гельсингфоргская, сама того не ожидая, выложила Диве всю правду о поведении двоих своих детей. Реакция звезды не заставила себя ждать: «Каковы подонки! Может, и хорошо, что я осталась бездетной!» В уголках глаз двух женщин повлажнело. Они были близки к тому, чтобы кинуться в объятия друг другу.
Тут в библиотеке появился Пахом: у него чтиво заканчивалось! «Вы по какому поводу собрались? А чего ж меня не позвали?» - удивился субтильный Шароваров (стариком его при всем желании было не назвать!) «Никто специально не собирался! Гримируемся, тут свет хороший!» - отрезала его бывшая жена, подойдя поближе. «Мы репетировали!» - пошутила Дива. Заприметив, что впервые за сорок лет фигуранты давнего скандала собрались вместе, тот самый красавчик-санитар принялся их фотографировать. Не таким уж он оказался дураком! Но документального снимка показалось недостаточно. «Надо представить их в причудливой позе и продать подороже накануне юбилея театра!» - решил он и принялся руководить процессом. «Вы - встаньте правее, вы сделайте лицо подраматичнее, а вы - ложитесь!» Старики поняли, что интересуют его лишь как бывшие участники давней свары, не пожелали выглядеть дураками и как один начали поворачиваться к камере спиной. Санитару наскучило играть с ними в «кошки-мышки», и он убрался.

13.

Оставшись наедине, старики один за другим принялись высказываться на скользкую тему, о которой молчали полвека. Ложный стыд улетучился. Недоговоренность - с ним вместе. Оказывается, Марк не смог признаться жене вовремя, что не выносит отвратительного запаха из ее рта. Тем более, если это - аромат гаванских сигар, которые Троцкая курила. О таких вещах говорить не принято. Это и было причиной его скандальной связи с гримершей! Гельсингфоргская так опьяняюще благоухала сладкими французскими духами! Он решил: пусть Диана думает, что Геля его соблазнила! Но никак не мог припомнить: кто из них двоих сделал первый шаг?
Пахом накануне расставания перепиливал Гелю пополам. Взрывал ей мозг. Да сколько можно? Геля призналась, что отдалась Марку, чтобы удостовериться, что еще может понравиться кому-то, кто не будет читать ей нотаций. Хотя гримерша любила супруга. Он играл мужа Дианы на сцене и хвалил ее дома. Вот Геля и стала любовницей Марка. Из мести. И от усталости.
Диана была, конечно, оскорблена неверностью мужа, но оказалась готова всех простить, узнав, что Пахом, игравший ее супруга, придя вечером к себе домой, расхваливал красотку на все лады. А Марк сохранил нежные чувства к «своей Дианке» до глубокой старости! И тут четверку осенило: а не зря ли они развелись? Сорок лет! Старики решили прочесть, что о них писала старая пресса, и почувствовать себя звездами - не вчерашними, нынешними!
Пахом направился к стойке библиотекаря. Усталая женщина подняла голову, не расслышав, переспросила его фамилию, долго искала читательский формуляр, поднялась со скрипучего венского стула и направилась в сторону шкафа. Она отсутствовала добрых пять минут. Это показалось присутствующим вечностью. «Такой газеты в подшивке - нет!» - резюмировала она, вернувшись. «Как это - нет?» - вскричал Пахом и вчитался в свой формуляр. «Гардеробщик? Какой я вам гардеробщик? Я не стоял у вешалки!» На что библиотекарша мягко ответила: «Как же? Я была девочкой - и то Вас прекрасно помню!» Этот престранный диалог расслышали все четверо. Заинтригованные старики сгрудились у стойки. Они рассмотрели формуляр Шароварова и попросили тетку отыскать свои. Если доверять библиотечным документам, главреж Бородун раньше был охранником. А звезда труппы Диана выдавала ключи от помещений. Диве поплохело. Только гримерша оказалась гримершей, но у нее никогда не было детей. Геля просто не могла их иметь.
И тут все прояснилось. Старики, выйдя на пенсию, оказались не в силах перенести комплексы всей своей жизни, и выдумали себе параллельную реальность. Так сказать, вторую судьбу. В ней ключница и гардеробщик вышли на сцену, а охранник возглавил театр. Геля Гельсингфоргская в мечтах обзавелась двумя детьми. Они так уверовали в свою выдумку, что полностью поверили ей сами. Это была круговая порука - каждый прекрасно знал, что остальные трое лгут. Но изо всех сил поддерживал их - только в этом была гарантия, что те поддержат его самого. А может быть, в том, что старики оказались не теми, кем себя мнили - было их спасение? «Ну, а хоть адюльтер-то между ними был?» - спросила разочарованная Диана. «Не знаю, - ответствовала тетка, - газетную страницу, о которой вы спрашиваете, кто-то выдрал!» Тетка в нарукавниках, как все библиотекарши в мире, грозно возопила: «Когда вы сдадите книги? За ними очередь! Все сроки вышли!»
Но это было еще не все. Оказывается, санаторий было решено освободить для новых постояльцев. Постепенно стариками стало считаться следующее поколение актеров. Никто не удивился: по закону диалектики все на свете становилось хуже. Звездами становились самые пробивные и бездарные, а у самых красивых не было детей. Куда же идти прежним постояльцам? Только четверка стала хоть как-то разговаривать и попыталась установить возможные правила общежития! Диана недоумевала: как же так случилось, что им никуда не деться друг от друга? Куда бежать? Или главное - отсюда?
Пожилые люди вышли на крыльцо - впервые вместе! Там их поджидал давешний попугай с предсказаниями. Шарманщик ободряюще улыбнулся. Диана подтолкнула к птице Марка: «Давай, тяни, Главный ты наш!» Охранник вынул из сильного клюва бумажку и развернул: «Если желаемое не сбылось - значит, и желания не было! А если сбылось не то, что вы загадывали, разочарование - кажущееся. Сбылось именно то, что нужно! Вот увидите!» Кто выдрал газетный разворот из подшивки? Да так ли это важно? В любом случае он поступил правильно. О стародавнем инциденте - если он имел место - люди должны были забыть.

14.

Небольшой провинциальный театр шестидесятых лет. Середина июльского дня. Окончился прогон вечернего спектакля. Зрительный зал зачехлен. Билетерши пересчитывают мелочь. Очередь в кассу превращается в хвост, состоящий из желающих побывать на премьере. Дворник метлой отгоняет от ворот дворнягу. Молодой красавец Марк Бородун проникает за кулисы через служебный вход. На вахте, под щитком с ключами дремлет прелестная Диана Троцкая. Она расположилась на неудобном стуле, подложив под себя подушку. От нее отвратительно несет табаком. На столике остывает чай с лимоном. Троцкой снится, что при свете рампы она появляется на авансцене, а зал восторженно ревет. Цветы летят к ногам с галерки. От аплодисментов закладывает уши. Пока Диана спит, ее муж Марк проходит в гримерную. Заперев за собой дверь, он набрасывается на молоденькую гримершу, колдующую над своим лицом у зеркала. Она благоухает всеми ароматами Аравии. Девчонка оставила институт и старается постигнуть мастерство театрального гримера. Геля отбивается от нахала и зовет на помощь. На крик прибегают люди. Кто-то начинает барабанить в дверь. Гримерша визжит, Марк пытается закрыть ей рот рукой. Стук все громче. Мужик вынужден открыть. Навстречу Диане выбегает, застегивая блузку, расхристанная Геля. Марк в смятении не может найти брюки. Он хоть в трусах? Диана задумчиво констатирует: «А ноги у тебя, милый, все такие же красивые!» Закатив ему пощечину и гордо задрав подбородок, она выходит. Гельсингфоргская задумывается: как же ей наскучил муж-гардеробщик с деревенским именем Пахом и своими ежедневными нотациями! Бесцеремонный охранник Марк - иное дело! Настоящий альфа-самец! Возможно, она была с ним незаслуженно груба?