О том, как я ловил картофельного вора

Скромные медовый Спас и ореховый Спас миновали. Миновал заодно с ними и яблочный Спас, отмеченный широко - с пирогом из яблок и домашним вином. Таяли последние дни лета.

Подоспела пора уборки самого большого богатства нашего огорода - бульбы, как называют белорусы картошку, что и стало причиной появления насмешливой клички, данной им, - бульбаши.

Бульбеуник, то есть картофельное поле, располагался метрах в трёхстах от нашей хаты, в низине луга, неподалёку от небольшого болотца, в котором я по вечерам поил корову после дневной паствы.

Простите, друзья, что я использую в своём рассказе белорусские словечки, но так вы живее почувствуете колорит и белорусской речи, и этих мест. Паства - так белорусы называют процесс выпаса домашних животных.

Бульба уродила добрая и мы её понемногу, по несколько мешков в день, копали и носили в погреб.

Одно обстоятельство нас сильно настораживало. Помимо нас кто-то ночью тоже повадился выкапывать нашу бульбу. Делал это ночной вор очень грубо, даже не пользуясь лопатой, как мы с тётей определили, осматривая место преступления. Крал бульбу у самого края поля, примыкавшего к сосновому лесу.

Видимо, вор дожидался наступления ночи, прячась в лесу, и, когда мы ложились спать, украдкой выходил из леса и занимался грабежом.

Урожай бульбы был настолько хорош, что этот мелкий грабёж не мог сильно повредить ему, и всё же сам факт того, что кто-то ночью посещает наш одиноко стоящий среди лесов и полей хутор, был нам очень неприятен.

Эти ночные посещения были нам с тётей особенно неприятны ещё и потому, что в это самое время в наших краях завёлся маньяк, нападавший на женщин. В одном из своих рассказов под названием "Внезапно среди ночи" я подробно рассказал о нём.

Так или иначе, нужно было что-то предпринимать. Ситуация сложилась точь-в-точь такая, какую описал Ершов в своей знаменитой сказке "Конёк-Горбунок" Помните ? :

В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе :
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали.
Стали думать да гадать -
Как бы вора соглядать.

Разница со сказкой была незначительная. Поставьте вместо пшеницы бульбу, а вместо мужичков - меня и тётю, и сказочный сюжет станет былью.

Трудность обнаружения вора, как и в сказке, заключалась в том, что вор наведывался на наш бульбеуник не каждую ночь.

Готовясь к преступным вылазкам, маньяк - так я себе это живо представлял - затаивался сначала в лесу и, чтобы немного подкрепиться перед нападением на очередную жертву, крал у нас бульбу, пёк её на костре и таким образом поддерживал силы.

Маньяк был хитёр и очень опасен. Милиции выловить его никак не удавалось. Количество жертв неуклонно росло.

Вполне отдавая себе отчёт, на какое опасное предприятие иду, я принял все необходимые меры предосторожности и поступил следующим образом.

Рядом с бульбеуником стоял сеновал, называемый на здешнем наречии пуней. Дверь пуни была обращена в сторону бульбеуника. Через дверные щели, я это проверил, можно было ночью разглядеть и поле, и вора. Конечно, лишь в том случае, если ночь будет лунной. В противном случае поля среди темноты не разглядеть.

Вечером я взял вилы, а заодно и небольшой топорик, который заткнул за пояс, действуя прямо по сказке Ершова, захватил фонарь, одеяло и отправился на сеновал.

Мне повезло. На безоблачном небе светил месяц и вокруг него сияли августовские звёзды, некоторые из которых порой срывались и то тут, то там падали на землю. В конце августа шли метеоритные дожди.

Накануне, по пути после трудового дня в нашу затопленную баньку, я о них сочинил такое четверостишие :

Берёзовый я срежу веник.
В прохладу листьев ткнусь лицом.
И под дождём комет осенних
Дверь бани зазвенит кольцом !

Но я отвлёкся. Шёл я не в баню, а на сеновал. И шёл не шутить, не спать на душистом свежем сене, а подстеречь вора и проколоть ему бок вилами или, если понадобиться, отсечь в жаркой схватке с плеч голову топором.

Расстелив на сене одеяло, я, чтобы не заснуть, включил потихоньку транзистор, прильнул к нему ухом, нашёл приятные мелодии и стал их слушать.

Вилы я, как Стенька Разин - персидскую княжну, положил рядом с собой.

Периодически я сползал с сена и смотрел в дверную щель. Поле было освещено лунным светом. На нём не было ни души.

Я снова прилипал ухом к транзистору и...и не заметил, как заснул.

Когда я проснулся, из всех щелей пуни пробивались яркие солнечные лучи. Транзистор рассказывал об утренних новостях. Кто-то стучал в дверь.

Я протёр глаза, постарался придать себе бодрый вид, и, вынув гвоздь из затвора, открыл дверь.

За дверью стояла тётушка.

"Кто это был ?" - испуганно спросила она.
"Никого не было !" - чётко отрапортовал я.
"Как же не было, если поле изрыто !"
"Не может быть !" - воскликнул я, выскочил из пуни и побежал на поле.

Картина, которую я увидел, поставила меня в крайне дурацкое положение. На поле были явно видны новые ямы. Пока я сладко спал в обнимку с вилами, вор сделал своё чёрное дело.

Как ни стыдно мне было в этом признаться, но я вынужден был сказать тётушке правду, в отличие от нерадивых братьев из сказки Ершова, правду о том, что я малодушно уснул.

Вечером, уже без транзистора, я шёл снова на сеновал. Я шёл исполненный твёрдой решимости загладить свою вину и довести дело до конца - поймать вора или, по крайней мере, так напугать его, чтобы он навсегда забыл дорогу к нашему бульбеунику.

Ночь выдалась снова ясной. Месяц светил ярко. Звёзды дополняли его свет своим миганием и вспышками падающих метеоритов.

Зайдя в пуню, я сел у двери, прильнул глазами к щели и устремил взгляд на картофельное поле.

В сумерках позднего вечера оно казалось мне фантастически красивым. И вся картина - сосновый лес, вставший за полем чёрной зубчатой стеной, болотце с отразившемся в нём ликом месяца, высокое ночное небо, через которое многоцветными гирляндами звёзд пролёг Млечный Путь - всё это заворожило меня настолько, что я под гипнозом волшебной картины снова начал впадать в состояние дремоты.

Чтобы не заснуть, я порой встряхивал головой и обливал её водой из бутыли, которую для этой цели предусмотрительно взял с собой.

Время шло. Я уже начал терять надежду на то, что дождусь вора.

К тому же сильно стемнело. Месяц скрылся за облаками. Видимость ухудшилась.

Вдруг я заметил, что из леса кто-то стал появляться. Я напряг зрение. Нет, мне не померещилось ! Кто-то, я точно не мог разглядеть кто, ползком из леса стал подбираться к полю.

Я тихо приоткрыл дверь пуни и тоже пополз к полю, держа в одной руке вилы. Топор был у меня за поясом.

Вор, я это уже пусть и не отчётливо, но различал, подобрался к полю и остановился в привычном для него месте - на краю поля у леса.

Вор был не мал размером и был не один. Рядом с ним я заметил еще несколько фигур, которые были меньше его. В наступившей тьме, без месячного света я не мог отчётливо разглядеть, кто это, и стал подползать ближе к злоумышленникам. Укрытием мне служила сгустившаяся темнота ночи.

Тьма надёжно скрывала не только меня, она скрывала от моих глаз и воровскую шайку. Подползать ближе было уже опасно. Бандиты могли меня обнаружить первыми, в таком случае эффект неожиданности пропадал.

Я всматривался в темноту, но кроме того, что на краю поля кто-то находился, ничего разобрать не мог. Я не знал, как поступить дальше. Сначала мне пришла такая мысль : вскочить и громко закричать : "Эй, что вы там делаете ? Убирайтесь, иначе стрелять буду !"

Потом я подумал : " А если это бандитов не испугает ? Справлюсь ли я один с целой бандой ? И из чего я буду стрелять ? Никакого ружья у меня и в помине нет. Это смешно ! Вот они ружьём могут быть точно вооружены."

И мне на мгновение представилось ужасное зрелище : утром на поле, как на картине Васнецова "После побоища Игоря Святославича с половцами", лежу я бездыханный на бульбеунике, а рядом со мной лежит несколько окровавленных трупов. У одного из них в боку торчат вилы, у другого - топор. Надо мной склонилась рыдающая тётушка, пытаясь привести меня в чувство, но тщетно : "Глубокая ещё дымилась рана, по капле кровь точилася моя...." От жалости к самому себе и к тётушке я тогда чуть не заплакал.

Но время шло, а я всё лежал и соображал, что делать дальше, однако ничего толком придумать не мог.

И вдруг....вдруг облака расступились, выглянул месяц. Его свет залил поле. И я ясно увидел всю банду, всех до единого. Смутные догадки, о которых я тётушке не говорил, полностью подтвердились. И все сомнения тут же развеялись, никаких сомнений больше не было !

Их было четверо - мама кабаниха и трое её детёнышей-кабанят. Они рыли носами землю, отыскивая картошку, и слегка от удовольствия похрюкивали.....

Утром, сидя за завтраком, мы с тётушкой решали, как лучше поступить. И решили оставить этот инцидент без последствий, а самих правонарушителей никак не наказывать. Более того, сохранить инцидент в глубочайшей тайне, чтобы весть о нём не дошла до деревни и дальше - до охотников, у которых есть настоящие, а не воображаемые, как у меня, ружья.

Итак, бульбу мы с тётей понемногу, как я сказал выше, выкапывали и носили в погреб, и через несколько дней на поле бульбы уже не осталось.

В конце уборки я высыпал несколько вёдер бульбы на краю поля у леса, в том месте, где мама кабаниха из него по ночам выходила со своими чадами, в знак того, что мы - я и они - одной крови, и забота о "братьях наших меньших" является неотъемлемой частью важнейших людских забот на земле.