Стихи от мальчиков

По воле случая мне было отпущено семь минут и два перегона между станциями метро Пролетарская и Текстильщики. В Текстильщиках она выходила. Это выяснилось сразу, как только мы остались одни. С этого момента, собственно, и началось наше общение. До этого компанией отмечали день рождение общего знакомого, а потом все вместе ехали в метро, постепенно разбегаясь по встречным станциям.
Питие во время торжества не доставляло мне удовольствия, поэтому я часто воздерживался. Не пил ещё и потому, что должен был произнести в честь юбиляра поздравление в стихах. Стихотворение написал заранее. Тут никаких проблем не возникло, благо на оном поприще набил руку, когда лепил всевозможные поздравительные опусы по объявлениям, получая оговорённую плату за муки творчества. Хотя не деньгами определялся мой интерес к словесному филистерству подобного рода. Скорее - любопытством и желанием проверить себя: смогу ли рифмовать на заказ, на заданную тему. Оказалось – вполне и довольно легко. Клиентам нравилось. А мне - развлечение и тренировка. Заказы чаще всего поступали от людей мало-мальски обеспеченных, тешащихся причастностью к ценителям изящной словесности. Слабо в ней разбираясь, они любили поздравительным стишком под водочку, пустить пыль в глаза таким же, как они сами. Изощряться в описаниях достоинств их жён, любовниц и друзей, слушать их дилетантские замечания, скоро мне стало тошно. И я это занятие прекратил.
Но, когда приятель пригласил на юбилей, пришлось пересилить отвратность процесса сочинительства панегирика. Друг всё-таки. К тому же я сам в одном лице выступал как заказчик и как исполнитель. Критики, естественно, ни с какой стороны не предполагалось.
Проблема заключалась в другом. Алкоголь так на меня действует, что я напрочь забываю выученное наизусть. Он будто блокирует ту часть мозга, которая заведует стихами. Воздержавшись пить во время застолья, я поступил правильно: удачно продекламировал свои дифирамбы юбиляру, за что снискал аплодисменты от него и кампании.

Женщина сидела не рядом со мной, а напротив. Общалась с супружеской четой, с которой пришла на юбилей. Я поневоле обратил на неё внимание, как на самую привлекательную и молодую особу из всех ангажированных. Даже очки, которые она носила, не умаляли акварельной картинности её зарумянившегося лица. Я бы даже сказал – подчёркивали, потому что тоже отличались изящностью формы. В поведении и одежде - ничего необычного. Потрясать окружающих, по-видимому, не её привычка. Но и чрезмерной скромности в ней я не заметил. Черные брюки да рыжий батник. Поддерживает разговор и улыбается. Ни много, ни мало. В меру. Но фигура и лицо – загляденье. А ещё свежа и молода: лет тридцати не больше.
Не удавалось найти повод оказаться с ней рядом и завязать разговор. Одно время думал, что она дочь этой самой супружеской пары. Грустный домысел, не прибавляющий решимости. С какой стати затевать знакомство на глазах родителей? Впрочем, сомневался и насчёт предполагаемого родства.
Так и не разобравшись с кем она и почему, провел весь вечер в разговорах с полковником запаса, сидевшим рядом. Говорили исключительно об армии. Другие темы отставником отметались с нуля. Моя задача сводилась к поддакиванию языком и киванию головой. Практически непьющему и никого, кроме юбиляра, не знавшему, трудно участвовать в общих разговорах. Я и не напрягался. Удовольствие получал только от одного – от созерцания красивой женщины. Конечно, не откровенного и не нахального. Но несколько раз взгляды наши встретились. Лучше бы этого не было. Впечатление внутренней неустроенности и глубинной собачьей тоски зашевелилось во мне от этих ударивших из её глаз темнот. Неприкаянность и ожидание – вот что проступило сквозь улыбку, обращённую ко мне.
«Спасибо за красоту, - мысленно послал я ей. – Больше не надо». Не люблю общения с озабоченными одинокими женщинами, как правило, напряженными, сдвинутыми из-за своей однополярности. Они резки, категоричны, злы на весь мир, хотя не хватает им только одного – мужского полюса, чтобы замкнуть на него все магнетически-интимные линии своей души.
Подобного замыкания намертво я давно не хочу. Испытывать поле женского очарования – да. Смыкаться на короткое время – да. Но образовывать единое поле надолго и накрепко – нет. Спасибо. Не надо. Проходили. В общем, женщина и я – полюса разных магнитов. Мой слаб и инертен. Её - возбуждён и активен. Подпитывается страстью молодой сильной натуры.
Я перестал смотреть на неё. Мне не надо приключений. Со спокойным сердцем дождался конца вечеринки.

- Как Ваше имя? - спросил я, оставшись с ней наедине в вагоне поезда. Конечно, вокруг нас толпились пассажиры. Они были очертаниями, фоном, чем угодно, только не участниками нашего «тет а тет». Случай замкнул нас на два перегона от Пролетарки до Текстильщиков. Нужно разговаривать хотя бы ради вежливости. Да и не чужие мы вовсе: общим застольем намагничены.
Повернулись друг к другу, стоя у дверей.
- Ирина, - ответила она, улыбаясь.
- А меня – Андрей, - заученно представился я с полагающейся ответной улыбкой, и пристально вглядываясь в неё.
- Вы пишете стихи?
Никакой собачей тоски и душевных темнот уже не истекало из её глаз. Может, я придумал себе то первое впечатление? Хотя не важно. Надо отвечать.
- Пишу.
- Мне понравились Ваши стихи там, на банкете.
- Я очень рад. А Вы, я смотрю, без мужа пришли. Он Вас отпускает?
- У меня нет мужа. А вы, почему о нём спросили?
- Без всякой цели. Просто так. А дети у Вас есть?
- Один. Мучаюсь с ним. Болеет часто. Ему десять лет.
Как долго шёл поезд, что интересного происходило в вагоне - мы не заметили. Разговаривали, смотрели друг на друга и улыбались все семь минут и два перегона, пока ехали вместе.
Вблизи она была ещё очаровательней. Глаза излучали царское внимание к собеседнику. Голос мажорно щебетал всякую всячину. Я смотрел на неё, как завороженный. Женщины так хорошо чувствуют глубинный интерес к ним со стороны мужчин. Тоном разговора, глазами, улыбкой она всё делала, чтобы мой интерес к ней вырвался наружу. И он вырвался. Я отдал ей листок со стихами, написав свой телефон.
- Я обязательно прочитаю, - пообещала она.
- Как прочитаете, позвоните мне, - попросил я. – Скажете своё мнение.
- Хорошо, – согласилась она и, сделав паузу, добавила:
- А не могли бы Вы и мне написать стихотворение? В юности мне один мальчик написал. Оно у меня до сих пор хранится. Но Вы-то, наверно, лучше напишите?
- Попробую. В свою очередь я с удовольствием почитал бы стихи Вашего мальчика.
Поезд подъехал к Текстильщикам. Мы попрощались, и Ирина вышла.

Ночью я написал начало стихотворения, посвящённого моей новой знакомой – два четверостишья. Уже днём, к трём часам, оно полностью высветилось на экране компьютера. Только хотел его отпечатать, раздался телефонный звонок. Звонила она. Вот что значит женское чутьё. Не раньше и не позже. В самую точку. В самый кульминационный момент завершения. И голос какой-то другой: весёлый, ликующий, бодрый, с обертонами счастья. Как тут не задохнуться от душевной смуты!?
Я поблагодарил за звонок, за похвалу, отметил её чистый ласковый голос. Не удержался и предложил послушать только что написанное.
Конечно, она согласилась. Я начал читать.

Женщина, ещё одна, с вниманьем
неприкаянных собачьих глаз,
ждущих пищи-ласки с пониманьем
от мужчин в назначенный ей час.

Как начало лета, молодая,
(сколько ей? - ребёнку десять лет),
мне в глаза улыбкой западая
чает, ждёт всегда один ответ:

- Да.
И как же мне ответить,
заглядевшись в дивные черты,
в грустные улыбчивые эти
акварели женской красоты?

Как же тяжко выжать болевое,
горлу не подвластное словцо -
«да» непоправимо роковое
в губы незаконные её.

Сей ли час? И будто в пике веры
я, как лошадь взмыленная, рвусь
через все преграды и барьеры,
зная обречённо: я влюблюсь.

Ира прервала меня в самом начале чтения, сказав, что нужно открыть дверь. Кто-то пришёл. Потом я продолжил. Во время чтения она почему-то беспрерывно хихикала. Меня это не смутило, и я дочитал до конца. Смешливой слушательнице стихи понравились, но она торопливо стала прощаться. Как ни пытался удержать её у телефона – бесполезно. Сказав «до свидания», повесила трубку.

Встретились на следующий день. Пришлось её уговаривать. Длительная пауза перед согласием выдала сомнение. Сослалась на занятость и болезнь ребёнка. Но, ради стихотворения…
- Где? - спросила.
- У «Высоты» в пять. Нормально?
- Хорошо. Я приду.
Снова темноты в глазах. Собачье выражение потерянности. Тут же попросила дать прочитать стихотворение. Весёлости не прибавилось. Только, когда прочла, улыбнулась.
- Ты в меня, правда, влюбишься?
- Я уже влюблён. Но ты всегда какая-то разная: то хмурая, то весёлая.
- Это из-за болезни ребёнка. Я очень переживаю. Когда ему лучше – у меня радость, когда хуже – мне плохо. Так что, я ненадолго… Извини! Просто походим, посидим, и я пойду.
- Конечно. Я понимаю. Помочь бы тебе чем.
- Мне муж помогает. Я не смогла тебе сказать правду там в вагоне. Ты так влюблено смотрел на меня тогда. А муж отпустил меня в тот вечер, чтобы я немного развеялась от переживаний за сына. Я была с его родителями. Ты их видел. Они живут на Пролетарке. Извини меня ещё раз за то, что я так поступила с тобой. Мне надо домой. Там муж с сыном сидит.
Я проводил её до троллейбуса. На прощанье спросил:
- Что же тебя так веселило вчера, когда я читал стихи?
- Муж пришёл с работы. Я ему открывала дверь. У нас с ним нет секретов друг от друга. Он тоже слушал твои стихи. Рожицы корчил. Оттого мне и смешно было. А стихи у тебя хорошие.
Когда подошёл троллейбус, она нырнула в его теплое освещённое чрево, помахав оттуда на прощанье. Я побрёл через улицу к остановке на другой стороне. Доставая проездной, нащупал пальцами листок бумаги, вынул, развернул. Там были стихи. Стихи от мальчика.