Утро всех дней

Давят планомерно. Как стервятники, почуяли страх и кружат над головой. Первый раз не ответил, поддался, почуяли, показал слабость, всё - напали. На тумбочку, на уборку, на рабочку первым "Маклаков!" Мимо проходя обязательно толкнут, рявкнут, "че встал? Очаровался?" щелк. Надоело.
Отбой. Наконец. Еще один день. Лег, накрылся, спрятался в темноте. Только бы сегодня не трогали. Вспоминал как учился в музыкалке, пел на сцене. Вот свет гаснет. Слышу свое дыхание, вокруг пустота, ничего, только равномерная густая тьма липкая как клюквенный кисель. резкий щелчок, у меня останавливается сердце, из бесконечности луч прожектора медленно растворяет черноту вытачивая моё тело из непрозрачного. В душе что свернулась калачиком в груди начинает вибрировать, рокот наростает, он ближе и ближе, как цунами несется на хижину отшельника, подбирается уже к самому горлу, делаю глубокий вдох и пространство вокруг заполняется, голос проникает глубоко во мрак меняя силу и амплитуду, врезается дрелью в тишину. Стою и смотрю на себя, как из открытого крана льется сопрано, сейчас я похож на светящийся мыльный пузырь с расходящимися во все стороны жгутиками-ресничками. Нота обрывается, застывает на секунду и уходит в никуда. Темнота взрывается благодарным шелестом. За спиной восходит солнце освещая пшеничное поле передомной. На галeрке одобрительно кивает лес. Звезды встают и продвигаются к гардеробу, кто то бежит в буфет. "Маклаков!" Краски сгущаются, палитра, оттенки чернобелого. "Маклаков пидор ****ый, вставай!" ищу ватными ногами тапки. Нет смысла сопротивляться, их больше, они сильнее, физически, морально более борзые, буду делать что говорят, отстанут же в конце концов. Швабра, тряпка, туалет. Сидят курят, плюют на пол. "нахуя ты такое чмо?" Мою, всё это слова, они пролетают мимо ничего мне не причиняя. "э, страдивари, спой оперу свою...пой я говорю, чамора...чe оглушенный? Ну сука сейчас запоешь..." падаю на мокрый пол, в глазах то летящие ноги, то яркие всполохи. Ползу по виноградному листу, ароматный свежий вкус. Ощущение опасности, прячу антеннки в голову, вжимаюсь в раковину. Кто-то садиться мне на спину и долбит по почкам. Скоро им надоесть. Кровь медленно стекает из разбитых губ. Темнота наползает прямопропорцыонально покидающим меня силам. Последнее что успеваю заметить синий прямоугольник окна переворачивающий станицу. На следующей меня встречает "рота, подъем!" выйти на зарядку я не в силах, голова гудит, мутит, пополам согнуться не могу. Вспоминал что произошло ночью, помочился кровью. Упал сквозь койку на надувной матрац, стальное море неспокойно, как я здесь оказался? Вокруг ничего кроме острых углов волн и колющего ветра. Натягиваю свитер на колени, сжимаюсь в комочек. Безнадежно. Ни весел, ни компаса, даже солнце безразлично неразличимо сквозь ровную пелену низких облаков, а помогло бы мне оно? Куда мне нужно? Я и сам не знаю. Надоело. Надоело. Возьму сейчас и прыгну в воду. "Маклаков!" оборачиваюсь, никого. "Маклаков, уёбище от зарядки проебался!" нет, я сплю. Я на море. Я один. "вставай пидрище" Почему я такой? Медленно встаю, получаю затрещины, одеваюсь, плетусь по плохо освященному коридору, на встречу безразлично идут, одинаковая форма, каждый думает о своем, где в этом потоке я? Мы такие одинаковые и одновременно разные. Здороваюсь с Леонидом Павловичем, он как и всегда сидит у стенки и бормочет себе под нос, он в больнице старожила, сколько себя помню проходя мимо здороваюсь. Глухонемой наверное и не замечает меня, просто делаю вид что хоть кого то тут знаю. Белый ярко освященный коридор уходит в бесконечнось, ни дверей, ни окно, откуда каждое утро появляются все эти качающиеся из стороны в сторону сидящие у стен дураки? продолжаю идти с того места где остановился вчера, прямо и вперед. Только светящиеся панели на потолке и кафельная плитка под ногами. "Маклаков!" вздрагиваю и оборачиваюсь. Грязнозеленая камуфляжная форма грубо выделяется среди бледноголубых больничных халатов. Нет, мне это приснилось. Вчера приходила мама и доктор они сказали что скоро все пройдет, что я вылечусь и вернусь домой, буду играть с соседскими девченками, папа научит кататься на велосипеде, он уже купил его и ждет моего возвращения. "Стой уёбище, куда побежал!" шаги за спиной ускоряются, звук будто бежишь вдоль забора и ведешь по нему палкой, тр-р-р-р, бегу что есть сил, р-р-р-р, сливается в сплошной гул, боюсь обернуться, сзади в сантиметре работающий двигатель самолета, чувствую как лопастями срезает волосы с затылка, мне не скрыться, я знаю что коридор бесконечный, много месяцев я иду по нему, чуть сбавлю скорость и от меня останется только паштет, его законсервируют в банку и отправят в коробку. "Маклаков!" сил больше нет. это конец. Наваливаюсь всем телом на стену и проваливаюсь, поскальзываюсь на мокром и с громким хлопком растягиваюсь на холодном полу. Дверь медленно закрывается оставляя меня в полной тишине. Оглядываюсь, никогда не был здесь, прямоугольная комната, по обе стороны рукомойники с висящим над каждым зеркалом, "не пейте воду из под крана", в середине пола отверстие, вокруг грязные следы ботинок. встаю, подхожу к странно знакомому окну, что это? Небо? Никогда не видел небо. Протягиваю руки. "Э бля, ты че делаешь?" второго шанса у меня не будет. Прыгаю и со всей силы цепляюсь за голубое желе. кончики пальцев белеют, кажется я взлетаю все выше.
Открываю глаза. "Зачем ты это сделал, сынок?" полковник наклоняется ближе. "В рубашке родился, травмы смехотворны, с такой высоты умирают" отворачиваюсь, слышу как мягким хлопком исчез. Темнота. узкий луч сверху. Посижу лучше здесь.

Эту полуправдивую историю я на наполовину придумал. В действительности парень выбросился из окна пятого этажа четвертого ноября перед построением на ужин на глазах своей роты. "Выпал" официально заявил командир полка. Сломал пальцы на обоих ногах, нос, рассек подбородок, отбил почки. Стоял с ним в наряде однажды, хороший малый. Желаю ему выздоровления, счастья, силы и скорого дома. В часть он уже не вернется. и не нужно ему.