Но как же так? Ну почему? Деревенские рассказы

  Деревня Дунаевка – красивая деревня. Она расположилась на холме. А под холмом речушка бежит,её перегородили, и образовалось большое озеро. На холм взбирается ленточка дороги: светлая, песчаная. И от неё ответвляются тропинки к палисадничкам. За каждым палисадничком домик. У всех домиков резные ставенки, перед  окнами сирень. Деревня Дунаевка – красивая деревня.

  А на самой вершине холма стоит дом Сироткиных. Сироткины – это мать и сын. Мальчишке тринадцать лет, и звали его Иван. Ваня жил летом у себя на сарае. Сарай был выше всей деревни, выше дома Сироткиных, выше сельсовета, выше водокачки. Выше сарая Ваньки Сироткина ничего не было в деревне. Ванька сидел у себя на сарае, как капитан на капитанском мостике и всё кругом видел. Ванька, как только начиналось лето, перебирался к себе на сарай, на сеновал .
Он доил корову – у него была такая трудовая семейная обязанность. Встанет в четыре часа, спустится с чердака, подоит корову, обнимет её, пошепчет ей что-то на ушко, отстегнёт цепь и выпустит корову в стадо пастись к пастуху. Вернётся, выпьет кружку молока, съест кусок хлеба белого, залезет к себе на сеновал, ляжет на тулуп, укроется фуфайкой и спит.

   А утром проснётся – идёт на речку купаться, кубаря своего проверит, рыбку оттуда вытряхнет. Домой придёт, картошку почистит. А мамка вернется с дойки, мать у него на ферме работала дояркой,  видит: картошка почищена, рыба лежит, и скажет: "Какой же у меня Ванька-то молодец! У всех дети как дети, а мой – золотой! Мать одна воспитывала Ваньку: у них с отцом жизнь не сложилась, и Ванька поэтому помогал матери как мог.

   Ванька любил сидеть у себя на сарае и созерцать.   Сидит на сарае, смотрит по сторонам. Всё видит, и всё, что он видит, пропускает через сердце. Ему нравился Солдатский овраг – там сено косили, коров пасли; ему нравился лес Барский – там ягоды собирали; поле хлебное – туда Ванька возил на водовозке воду в жаркие дни ; ну а потом овраг, по которому бежала их речушка, а потом водокачка, скотные дворы, снова поле, а вот в этом поле стояло кладбище, и на этом кладбище покоилась его бабушка, его прабабушка, его прапрапра... и дедушки и бабушки – все там лежали на этом кладбище. И вот Ванька сидит у себя на сарае и, как капитан корабля, наблюдает за всей деревней.

  Рядом стоял дом Гришиных. Гришины, так же как и Ванька, вечером, когда солнце подбиралось к горизонту, садились на скамеечку возле ворот под сиренью и, так же как и Ванька, смотрели, как солнышко подбирается к линии горизонта. Ванька сидит у себя на сарае, смотрит, как солнышко подошло к линии горизонта, коснулось хлебного поля, и Гришины тоже сидят, смотрят.

   Ванька завидовал Гришиным: они друг друга любили, у них жизнь сложилась, семья сложилась. Вот только детей не было. А у мамки был сын Ванька, только отца не было. Ванька думал, что сидели бы вот так же у них на скамейке мамка его и отец, и смотрели  на солнышко. Хорошо было бы: Ванька сидит, смотрит на солнышко, как оно к горизонту подходит, папка сидит, мамка сидит. Но не сложилась жизнь у мамки. И Ванька завидовал и любовался Гришиными. Гришины были всегда вместе. Мужики шутили: Гришин-дед  дальше двухсот метров не отходит от своей Нюрки. Двести метров – это дальний камыш в озере, куда он кубаря бросал. Они и огород сажали вместе, пололи огород вместе, вместе в баню ходили, в сельсовет ходили вместе, за ягодами вместе – они всегда вместе! Там, где баба Нюра, там и дед Гришин, там где дед Гришин, там и баба Нюра. И дед всегда говорил: "Мать дорогая! Мать дорогая!". Отойдёт немножечко от бабы Нюры и сразу: "Мать дорогая! Мать дорогая!". И опять вместе.  Местные бабки им завидовали. У всех бабок дедов не было. Это единственные  муж и жена на всю деревню, которые дожили до таких лет.

   Они познакомились в войну. Он был ранен на фронте. Был молодым лейтенантом, и его привезли на излечение в госпиталь в Серебряники, – это в соседней деревне. А она была юной, ей было семнадцать лет, помогала раненым выздоравливать. Там они и познакомились. Он излечился, уехал дальше воевать, а она осталась. И у неё родился сын. Дед Гришин воевал. В Польше был, в Румынии, в Чехословакии был, в Германии был. А потом его отправили с Японией воевать. А вот когда он вернулся, он своего сына не застал, потому что сын умер: он поел проросшие колоски, на него не хватило красного стрептоцида. Тогда в деревне Дунаевка умерло двадцать восемь человек с голоду. Их тоже похоронили на этом кладбище. И с тех пор у них детей не было, потому что дед Гришин был весь изранен, у него по здоровью не получалось детей иметь. Но они любили друг друга и были всегда вместе.

   Это у них Ванька научился провожать солнышко. Ванька тогда ещё маленький был. Выходит, а они сидят и смотрят. Солнышко подходит к горизонту, а они сидят, и внимательно, не разговаривая, не шепча, смотрят на солнышко. Ванька подумал: "Что же они там видят-то?". Стал смотреть и увидел: солнышко к горизонту подошло! И Ванька залюбовался. И с тех пор он ни разу не пропускал ни дня, если позволяла погода, чтобы увидеть, как солнце исчезает за горизонтом.

   И вот теперь Ванька живёт на сарае, и оттуда видит, как солнце исчезает за линией горизонта; как оно плавится, как масло в сковородке, в хлебном поле исчезает. И вот пока солнце полностью не исчезнет, Ванька вспоминает что сделал за прожитый день: встал, подоил корову, искупался в речке, рыбу домой принёс. А потом его председатель отправил на водовозке возить трактористам воду в поля. Ванька любил развозить воду по полям. Он едет на своей водовозке, подгоняет свою кобылу, а там его ждут. Жарко на улице. Солнце печёт! Приедет в поле, а его трактора, комбайны обступят, оттуда выйдут комбайнёры краснолицые, загорелые , весёлые. Смеются, берут вёдра, зачерпывают холодную, прозрачную воду и льют на себя. Пьют воду, в бачки заливают, растаскивают... а там уже и бочка пустая. Ванька снова к роднику, снова набирает полную бочку воды и снова везёт в поле. Вот так вот у Ваньки проходило лето.

  И вот как-то однажды Ванька в очередной раз забрался на свой сеновал. День был ясный, и Ванька приготовился увидеть, как солнце садится , посмотреть, полюбоваться, зарядиться энергией солнца. Поднялся на сарай, стал смотреть, и вдруг  неожиданно обнаружил, что там, под сиренью, возле забора на скамеечки нету Гришиных. Не сидят они! Он удивился: "Как это так?!". Солнышко садиться, он на сарае , а их на скамейке нету. Ванька озадачился: "Их нету на скамейке, а как же солнце-то сядет? Солнце должно сесть, а их нету!". А солнышко подошло к горизонту, их не было. Солнышко коснулось горизонта ,начало таять. Ванька вспомнил, что он делал за весь прожитый день. Солнце исчезло, всё погрузилось во мрак. Звёзды появились, луна появилась, а Гришины так и не было....
    На следующий день Ванька увидел у ворот красные доски. Он понял, что это крышка гроба, что кого-то не стало: или бабы Нюры, или деда Гришина не стало. Сердце его заколотилось, волосы стали мокрыми на голове. Ванька смотрел и увидел деда, который вышел из ворот. Дед стал ниже ростом, сгорбился. Вышел, положил руку на крышку гроба, постоял и снова ушёл в избу. Ванька понял, что не стало бабы Нюры. Ванька не знал, что ему делать. Он не находил себе места.

   На следующий день бабку похоронили. Ванька оттуда всё видел: он видел, как выкопали яму, он видел, как вынесли бабу Нюру, он видел, как её закопали, оттуда, с сарая – он всё видел. Он видел людей, которые пришли на поминки. Помянули бабку, вышли молча. Одетые в чёрное, с бледными лицами, разошлись. А вечером он видел , как дед один вышел из ворот, сел на скамеечку и уставился в  линию горизонта. А Ванька у себя с сарая тоже ждал солнышка. Он смотрел, как солнышко подобралось к линии горизонта, совсем низко. Он даже колосья в поле увидел, за которое должно зайти солнце. Дед сидел и смотрел так же, как и Ванька, только бабки не было. Солнце подошло к горизонту и начало исчезать.

   И Ванька сказал солнцу:  "Вот  у меня  день кончился,а у бабы Нюры жизнь кончилась. Бабы Нюры нету! И дед остался один!".

   Солнце исчезло за горизонтом, деревня погрузилась во мрак. На небе появились звёзды, луна вышла. Запахи полыни стали  горькие, такие горькие! Запах хлеба с полей ветер принёс. Луна волнительно отражалась в озере, сверчки пели горестно.

  И вдруг в доме Гришиных загорелся свет, загорелся в сарае, во дворе загорелся. Потом распахнулись все окна , в доме всхлипнула гармошка. Так жалобно, так тяжко всхлипнула.   Оттуда полилась музыка, нежная музыка, незнакомая, старинная.   Ванька в этой старинной музыке услышал жаворонка; в этой старинной музыке Ванька услышал ветерок весенний; как в марте  капельки с сосулек падают в лужу услышал.   А потом дед начал играть колыбельные. Ванька знал эти колыбельные: "Баю-баюшки-баю, не ложися на краю..." – ему мать такие колыбельные пела.

   Музыка выливалась из окон и заполняла всё пространство. Ванька думал: "А слышат ли эту музыку деревенские?". Он-то её слышит, она ему душу заполняет, она то его томит ,  музыка колыбельная. Ванька слушал и ему представлялось, будто дед ещё маленький, ребёночек, лежит в люльке, и мамка деда качает . А музыка такая нежная-нежная! 
    Потом заиграла другая музыка: "По диким степям Забайкалья",   "Коробейники", потом "Ой, мороз, мороз". Ванька слушал. Вся музыка звучала как-то по-особенному, пронзительно. Музыка была такой глубокой, такой глубокой. Эту глубину дополняла глубина ночи. Эту пронзительность музыки дополняло безразличие и спокойствие луны. Душа Вани томилась. Ванька слышал музыку,по щекам у него текли слёзы.

  И вдруг дед заиграл "Вставай, страна огромная...".   Ваньке от этой музыки стало страшно. Ванька высунулся из проёма дверцы сеновала , стал смотреть по сторонам. И всё стало каким-то другим. А музыка звучала: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...". Ваньке было жутко. Луна стала другой, вода в реке стала другой, дома в деревне показались ему испуганными, прижались к земле, ссутулились, и всё вокруг стало другим, тревожным.

  Ванька замер и ничего сказать не мог, и ничего подумать не мог. Его захватила , парализовала музыка! А потом зазвучала "Катюша",   "Синий платочек", а потом "Вот кто-то с горочки спустился, наверно милый мой идёт...". Вся музыка, которая выходила из души деда, из  старой гармошки,  томила и мучила Ивана. Гармошка рыдала, гармошка стонала, она выражала боль всего уходящего поколения ,боль несбывшихся надежд .

  И вот когда зазвучало "Прощание славянки", – а "Прощание славянки" так зазвучало ,так больно,так сладостно,так пронзительно, что Ванька не выдержал: он схватил фуфайку, спрыгнул с сарая и побежал через огород в поля. Он бежал долго, пока не запыхался. А когда он оглянулся назад, то увидел, что деревня превратилась в мерцающую полоску света. Музыки было не слышно. Музыка звучала у него в голове, внутри звучала. Ванька бросил фуфайку в рожь, лёг, уставился глазами в небо, а там звёзды,  луна. Ванька смотрел и думал, но только думы свои он не мог выразить словами. Колоски ржи, которые шуршали над ним, успокоили его, и он уснул. 

  Проснулся от того, что на него капал дождик. Он встал, взял фуфайку и пошёл домой: пора было доить корову. Он подоил корову, пошептал ей в ушко, выпустил в поле. Выпил молока, залез к себе на сеновал и уснул.

  А после обеда ему сказали, дед Гришин умер. Его нашли дома, сидящим на стуле с гармошкой в руках, глаза у него были открыты и он улыбался. Деда тоже закопали. Ванька оттуда, с сарая видел, как шли деревенские,    провожали деда в последний путь. Он видел как опустили деда в землю, и как забросали землёй, тоже видел.
 
  Ванька уставился на линию горизонта и ждал, когда солнце коснётся хлебного поля. Солнце подошло, коснулось хлебного поля. Ванька посмотрел на скамейку, а на скамейке никто не сидит. Скамейка пустая!   Ванька один смотрел на солнце. Солнце было большое, красное. И всё кругом было алое. Речка была алая. А скамейка была пустой. Ванька смотрел на скамейку. На скамейке должна была сидеть баба Нюра, дед Гришин должен сидеть. Кто ж теперь его угостит пирогами? Ванька смотрел на закрытые ставни, смотрел на солнце, как оно садится. А солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. И Ванька сказал: "А сегодня не стало деда" – солнышку сказал.  Как будто солнышко не знало об этом. А солнышко знало об этом. Солнышко всегда всё знает про всех, как и Ванька знает про все в деревне.

  Ванька одного не мог понять: как вот так они жили, а теперь не живут? Вот он   живёт, смотрит на солнце, видит солнце, а они не будут видеть солнца. Они же огород посадили, они же его пололи, дед кубаря бросил, в нем же рыба. Вот Ванька будет сидеть на сарае у себя, а они не будут сидеть, они там будут лежать.  Ваня не понимал как это так может: вот сейчас есть человек, а потом его нету! Иван впервые осознал, что может быть  так : люди сейчас есть, а потом людей нету. И ни кому не пожалуешься. И никто не поможет. Ваня видел, как солнце исчезло за горизонтом.  Для него день кончился, а для них жизнь кончилась. Ванька-то молодой, ему ещё жить да жить! А они прожили свою жизнь, всю жизнь вместе! Ваньке было жалко, до слёз жалко, ихнюю любовь. Он же видел, как они друг друга любят.
 Как только он слышал "Мать дорогая!", у Ваньки  на душе становилось тепло.
 
  Ваньке тринадцать  лет, и все тринадцать  лет он слышал: "Мать дорогая!". И вот теперь их нет. Вот теперь слово "Мать дорогая!" он не услышит. Ему было жалко деда Гришина, ему было жалко бабу Нюру,  ему было жалко свою мать,своего отца, который ушёл.

   Ванька смотрел, и видел, как на небе появились звёзды, луна появилась. Ваня   думал. Он хотел задать вопрос, он хотел получить ответ, но вопроса не было, ответа не было.

 А Ваня повторял и повторял: "Но как же так? Но как же так? Ну почему?".