1 апреля 1998 г.
Среда.
У меня очень насыщенно проходят весенние каникулы — в школе. То есть — на работе. Вот сегодня, например, с десяти утра до двух часов дня мы с ребятами готовились к этимологическому квесту. Я не пожалела, что назначила ответственным за него Андрея Бадмаева. Мой ученик раскрылся сейчас не только как отличник, но и как одарённый организатор: каждого члена команды Андрей поставил на определённый этап и поручил конкретную задачу, разобрав при этом все сложные моменты.
На улице целый день было ветрено и пасмурно. Из-за этого не таяло, хотя температура поднималась до +2°.
У Лили и Андрея — выходной. Они пришли к нам около трёх часов дня и помогли навести порядок в моей отремонтированной комнате. Под энергичные песни модной Шакиры мы постелили бежевый с цветами палас и расставили мою старую мебель, которая в сочетании с новыми потолком и обоями и сама стала выглядеть как-то иначе. Галина Леонтьевна подарила мне жаккардовое покрывало на постель, лиловое, с розовыми листьями и цветами.
Когда всё было расставлено, и все разошлись, я погладила и повесила свои белые однотонные шторы и тюль, вернула в шкаф одежду. Книги и мелочи расставлю завтра со свежими силами. Что-то я сегодня устала: спина и ноги гудят, и кажется, что усну, не долетев головой до подушки. Сейчас сварю какао и усну сладко без Толстого и без стихотворения дня.
2 апреля 1998 г.
Четверг.
В десять часов я встретилась в школе с Алёной Авериной, подготовившей на конкурс доклад о лингвисте Д. Э. Розентале. В общем, Алёнина работа мне понравилась. Понадобились лишь небольшие коррективы и дополнения. Затем мы вместе мастерили иллюстративный материал в виде слайдов и плакатов. Дело двигалось быстро: Алёна учится в художественной школе, отлично рисует и пишет тушью. К 11-ти Андрей Федоренко принёс готовую стенгазету, которой я осталась довольна — ярко, ёмко, по существу.
Уже в двенадцать я была дома. После обеда расставила на полку и этажерку книги, разложила по своим местам милые безделушки: вазочки, фотографии, шкатулки — всё то, к чему я безнадёжно привязана. И, наконец, на подоконник вернулись мои герани. Лиля говорит, что этими цветочками увлекаются только пенсионеры, но я не согласна: герани — ясные и живые. И мне нравится запах их листьев.
Рассада моя чувствует себя хорошо. Не могу дождаться начала дачного сезона. Андрей пообещал после 20-го свозить нас на дачу для ознакомительной экскурсии. Интересно, как там всё выглядит после долгой зимы? В прошлом году из сарая украли стремянку и абсолютно новые носилки — и всё это пришлось приобретать заново. Между прочим, Лиля заявила, что Андрей настроен активно помогать на нашей даче с любой работой. Надеюсь, что так и будет, хотя не очень хорошо представляю, как после смены на заводе Андрей продолжит вторую смену на просторах садоводства "Урожай", где разместилось на целых 12-ти сотках наше "поместье". Даче уже девять лет, а добираться до неё по-прежнему проблематично: дорога ужасная, автобус дореволюционный и до лета ходит всего два раза в день — утром и вечером. Да и от остановки ещё добрых 20 минут пилить пешком по долинам и по взгорьям. Своей машины у нас нет. Отца (и заодно Галину Леонтьевну) на работу и с работы возит служебная машина.
Вечером позвонила тётя Фаина и пригласила меня к себе на ужин в следующее воскресенье. В прошлый раз я была у неё месяц назад. Вообще, летом мы встречаемся реже, так как в это время тётя Фаина уезжает в долгий отпуск к кому-нибудь из своих многочисленных родственников. В прошлом году она гостила в Санкт-Петербурге у старшей сестры, а нынче собирается в Израиль к младшему брату. А вот зато зимой мы видимся часто: ужинаем у тёти Фаины дома, а потом, после долгих бесед, я остаюсь у неё ночевать. На самом деле тётя Фаина мне вовсе не тётя, но я считаю её родным человеком. Она заведует городской аптечной системой. Замужем никогда не была. Своих детей у неё нет, но есть целая куча братьев, сестёр и племянников в разных местах земного шара. Тётя Фаина близко дружила с моей родной матерью до её бегства в Германию, а потом — год за годом — просто была рядом, поддерживала словом и делом. Была и есть. Жаль только, что отец почему-то с ней не очень ладит, но Галина Леонтьевна — души не чает и время от времени передаёт ей через меня какой-нибудь милый подарочек.
Вечер безмятежный, пасмурный, уютный. И всё так спокойно и ладно, как будто в мире не существует человека, за которого я бы дышала, если бы могла... Какой же бред я несу!
Стихотворение дня:
Ночь
На окошко подуешь — получится
поцелуй, или вздох, или след.
Настроенье твоё не улучшится,
поцелую тому столько лет.
Эти оконы, зимние, синие,
нацелованные до тебя —
всё равно они ночью красивые
до того, что во сне ослепят.
Геннадий Шпаликов, 1974.
3 апреля 1998 г.
Пятница.
С утра до половины второго дня репетировали с командой спектакль.
После школы я сразу пошла домой, хотя изначально планировала-таки идти в библиотеку, чего не произошло из-за непонятного упадка сил. Пообедав шикарными Лилиными котлетами с макаронами, я сразу уснула как убитая и без сновидений проспала до семи вечера. Заварила чай с мелиссой, выпила его с овсяным печеньем и весь остаток вечера героически читала "Войну и мир". Ветер за окном буквально выл, разгоняя плотные тучи, и к ночи небо полностью вызвездило.
Накинув свой чёрный пуховик с лисьим капюшоном, я долго стояла на балконе, наблюдая улицу, дорогу, машины, сосны, гнущиеся под ветром, дома напротив — в ярких квадратиках окон... Стояла так, пока у меня не замёрзли ноги в Лилиных старых сапогах.
Я вернулась в дом, налила себе ещё чая и снова ушла с головой в книгу.
В комнате — тёплый новый уют, к которому я очень быстро привыкла. И мне уже кажется, что так красиво и спокойно здесь было всегда.
Уже довольно поздно позвонила вдруг Дола. Хвасталась, что вернулась с семьёй из Иркутска, куда ездила на новоселье к брату мужа, состоятельному бизнесмену, купившему новёхонький коттедж на объездной в районе Ново-Ленино. К трёхэтажному домику прилагается приличный кусок земли, где в обозримом будущем устроят сад и, возможно, огород. Брат Долиного мужа (Денис) держит в городе оптовую продуктовую базу. Дола между прочим поведала, что изначально этот самый старший брат ухаживал за ней, но младший Владимир оказался "настойчивее и шустрее" (именно так Дола и выразилась).
Мне показалось, что Дола до сих пор отчаянно жалеет, что вышла замуж за младшего. Прямо она этого не сказала, но по некоторым косвенным приметам я догадалась и потом так долго и тщательно обдумывала Долино положение, что не заметила, как наступила ночь.
Делаю себе какао и ныряю в постель. Голова занята мыслью о том, что "шекспировским страстям" есть место в любой эпохе.
Стихотворение дня:
Сонет 23
Как тот актёр, который, оробев,
теряет нить давно знакомой роли,
как тот безумец, что, впадая в гнев,
в избытке сил теряет силу воли, —
так я молчу, не зная, что сказать,
не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладёт печать
моя любовь, которой нет предела.
Так пусть же книга говорит с тобой,
пускай она, безмолвный мой ходатай,
идёт к тебе с признаньем и мольбой
и справедливой требует расплаты.
Простишь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой?
Вильям Шекспир (?)
4 апреля 1998 г.
Суббота.
Два выходных дня я решила провести с максимальной пользой и сразу после раннего завтрака (кофе и омлета) засела за подготовку к предстоящей учебной неделе: откорректировала планы, проверила изложения пятиклассников, продумала недельный рабочий гардероб, убрала зимние вещи на летнее хранение.
На улице было +10°, и яркое весеннее солнце целый день радовало меня. После обеда, в весеннем светло-синем пальто, голубом берете и новых московских сапогах я наконец-то прогулялась в библиотеку. Обожаю это волшебное место самым нежным из своих обожаний. Если бы я не работала в школе, о чём мечтала с детства, то несомненно оказалась бы за харизматичной библиотечной кафедрой... Особая атмосфера, запах книг и прекрасная тишина библиотеки заставляют моё сердце благоговейно замирать.
В нашу городскую библиотеку я записалась в четвёртом классе, когда фонда школьной мне стало катастрофически не хватать. Сначала ходила на детский абонемент, а с восьмого класса — на взрослый. Все свои студенческие годы я продлевала здесь карточку и в каникулы прибегала за книжками.
Сегодня так тепло поговорили с заведующей читальным залом Татьяной Борисовной. Она работает здесь с момента открытия.
Домой вернулась счастливая, с новинками:
1. Николай Коляда "Пьесы".
2. Алессандро Барикко "Такая история".
3. Ирина Грекова "Свежо предание".
Ура! Прочитаю хоть что-то новое, а то от Льва Толстого я как-то подустала. Конечно, совсем от него никуда не деться: после каникул он идёт по программе в 10 классе, сразу после итогового сочинения по роману Тургенева "Отцы и дети".
Начать чтение я решила с Коляды. Об авторе я ничего не знаю, так тем чище будут впечатления о самих пьесах.
Громко барабанит капель. За сегодняшний день дороги страшно развезло, они превратились в грязную кашу. Снег под деревьями стал рыхлым и осел. Начинается настоящая весна, а это значит, что лето обозначается немного ближе. Я уже сейчас так отчётливо представляю его себе — в деталях и ощущениях, я предчувствую это благословенное мирное лето, которое торжественно планирую посвятить даче. Хочу обустроить её по-своему, общаться только с семьёй, много читать. В летние каникулы полностью перееду на огород. В город буду приезжать редко. На даче есть баня, есть электричество. Что ещё нужно человеку для спокойного счастья?
Главное — справиться со своими демонами, пока они не победили.
Варю себе какао, потом, под грохот капели, ныряю с книжкой в постель.
Стихотворение дня:
* * *
Когда вдали угаснет свет дневной,
и в чёрной мгле, склоняющейся к хатам,
всё небо заиграет надо мной,
как колоссальный движущийся атом, —
в который раз томит меня мечта,
что где-то там, в другом углу вселенной,
такой же сад и та же темнота,
и те же звёзды в красоте нетленной.
И, может быть, какой-нибудь поэт
стоит в саду и думает с тоскою,
зачем его я на исходе лет
своей мечтой туманной беспокою.
Николай Заболоцкий, 1948.
5 апреля 1998 г.
Воскресенье.
Сегодня я пережила странный день.
Я взволнована, я злюсь на себя и — одновременно — чувствую, что луна показала мне свою другую сторону, но пока я не знаю, как пережить впечатление, как осмыслить и уложить в сердце то, что произошло. Я подавлена и обезоружена.
С утра я кое-что сделала по дому: постирала, развешала постиранное, привела в порядок рассаду, вымыла кухню. Последним вообще-то обычно занимается Галина Леонтьевна, но у неё всё ещё болит нога. По этой же причине я сходила со списком в магазин на площадь за продуктами, занесла всё Лиле и с удовольствием предвкушала тихий вечер с книжкой — после тёплой ванны... И вот перед этой самой ванной я осознала, что у нас нет молока. Днём я решила, что куплю его, когда пойду от Лили, но забыла напрочь. Проклиная свою девичью память и пристрастие к какао (конечно, с молоком!), я снова влезла в кучу одежды, хорошенько завязав толстый шарф, потому что ледяной ветер к вечеру только усилился. До маленького магазина "Кедр", в котором тем не менее можно купить всё — от хлеба до вина — и находящегося с парадной (уличной) стороны нашего дома, медленным шагом идти не больше пяти минут. И это — намного быстрее, чем одеваться и собираться.
На улице уже начинало темнеть. Меня всегда волнует запах сырых сумерек. Я моментально перестала на себя досадовать, решительно шагнув в вечер... И тут же лицом к лицу столкнулась с человеком, увидеть которого здесь и сейчас совсем не ожидала. Арсений Ставров (это был он!) стоял у скамейки и по-дурацки улыбался. Его "добрый вечер" во всей этой ситуации прозвучал как-то слишком нормально. Стараясь не выдать изумления и при этом пытаясь сладить с бешено стучащим сердцем, я тоже поздоровалась и поинтересовалась, что Ставров здесь делает. "Гуляю", — жизнерадостно отозвался мой любимый ученик и задал встречный вопрос: "А Вы-то куда направляетесь на ночь глядя?" Мне показалось, что за время, пока я его не видела, он словно бы вырос и возмужал. "Спорт творит чудеса," — успело пронестись в моей внезапно ставшей лёгкой и пустой голове. Я ответила, что вышла всего лишь в ближайший магазин, на что непредсказуемый Ставров вдруг предложил меня проводить — и мир качнулся: "Темно уже. Я просто буду за Вас волноваться". Странно, что в весенних сумерках человек смотрит на всё проще. Особенно — в сырых. Особенно, как оказалось, — я.
Пока обходили дом под пронизывающим ветром, Ставров помалкивал. Я тоже молчала. Пока я покупала молоко, он ждал на улице, и затем всё так же молча дошёл со мной до подъезда. Когда мне удалось вытолкнуть из горла "спасибо", прозвучало: "Не за что... А роман я прочитал. И мне понравилось".
Вернувшись домой, я постояла перед зеркалом в прихожей, прислушиваясь к себе — внутренний голос оглушительно молчал. Так что теперь я не знаю, можно ли ему вообще верить.
Стихотворение дня:
* * *
Вокруг души твоей и день, и ночь скитаюсь,
брожу, не смея подойти.
Над бездной тихой колыхаясь,
встают блудящие огни.
Мой дух, не знавший бурь, не ведавший сомнений,
влачится жадно к твоему,
познавший вечного смиренья
неискупимую вину.
Принять твою тоску, твою изведать муку,
твой страшный сон изведать въявь...
И ангелу, что на плечо кладёт мне руку,
шепчу безумное: оставь!
Аделаида Герцык, 1920.
6 апреля 1998 г.
Понедельник.
Рабочий день прошёл так насыщенно, что, вернувшись домой, я просто упала без сил. Ну вот и начался городской декадник по русскому языку среди пятых классов — мероприятие, за которое я головой отвечаю. Предстоящие десять дней ясно покажут, на что я способна. Сегодня в 8 утра капитаны (их семь) презентовали свои команды и себя лично. Наши ребята победили, набрав самое большое количество баллов, хотя отрыв от школы №2 минимальный. Дети, в отличие от меня, совсем не волновались.
На улице тепло, но пасмурно. Мягкий ветер и активное таяние. Утром объявили по радио, что начался гриппозный период. Галина Леонтьевна чувствует себя гораздо лучше, вышла на работу. Кстати, она купила мне витамины, так что с завтрашнего дня я начинаю принимать "Компливит".
Вечером посмотрела с родителями их обожаемый сериал и заметила, что мне очень нравится вся эта семейная атмосфера в процессе просмотра: тепло. Приходили Лиля с Андреем, принесли торт "Птичье молоко" — сегодня ровно год, как они вместе. Мы дружно пили чай, разговаривали. Уютные посиделки.
Преодолевая почти что отвращение к себе, возвращаюсь мысленно к вчерашнему вечеру: к той его короткой части, связанной с Арсением Ставровым и оставившей сладость на сердце и царапину на нерве... Странное и разрушающее приключение.
С каким-то ужасом думаю, что это связано с Евой, то есть с той частью моего "я", которое Еву материализовало, и если это так, то всё не просто плохо — всё гораздо хуже. Я должна предпринять что-то спасительное, что-то бесповоротное. Только что?
Иду варить себе какао. Потом воздам должное гению Льва Николаевича. Возможно, это отвлечёт меня от дурацких мыслей хоть на какое-то время.
Стихотворение дня:
* * *
Ветер принёс издалёка
песни весенней намёк,
где-то светло и глубоко
неба открылся клочок.
В этой бездонной лазури,
в сумраках близкой весны,
плакали зимние бури,
реяли звёздные сны.
Робко, темно и глубоко
плакали струны мои.
Ветер принёс издалёка
звучные песни твои.
Александр Блок, 1901.
7 апреля 1998 г.
Вторник.
Большая синтаксическая викторина позади, и прошла она намного лучше, чем я могла себе представить — настолько высоким был уровень подготовки участников. Мои ребята старались как львы, но всё-таки уступили команде школы №5. Допущенные в ходе викторины ошибки я взяла на заметку, и в пятницу на факультативе мы их досконально разберём.
Десятиклассники сдали мне сочинение по Тургеневу. Я честно им сказала, что тетради проверю только в конце следующей недели, когда будут подведены результаты декадника. Раньше у меня никак не получается.
Арсений Ставров, мой ужасный, прекрасный ученик, сдавая сочинение, сообщил, что Иван Сергеевич Тургенев — теперь один из его любимых писателей. Это было сказано в обычной ставровской манере и потому даже как-то улучшило моё настроение. Рядом со Ставровым я становлюсь лёгкой и настоящей. Это плохо, потому что нужно изо всех сил сопротивляться потоку.
Пасмурный день с холодным ветром, неуютный и бесконечный... Дола усиленно приглашала меня к себе в воскресенье на День рождения, но я ей сказала, что уже приглашена на другое мероприятие, и что подарок — за мной. В пятницу мне, может быть, выдадут зарплату. Тогда можно будет пойти в магазин и выбрать что-нибудь для Долы. "Может быть", потому что в прошлом месяце нас осчастливили только 30% от аванса. Таким образом государственный долг передо мной ожидаемо вырос, увы. За всё время моей трудовой деятельности я получила свою зарплату нормально всего один раз. Было это перед Новым годом. Когда я думаю о том, что творится вокруг, то понимаю, что вместе со всеми согражданами живу в настоящем сумасшедшем доме. Осознавать это грустно и страшно.
После обеда вымыла во всей квартире окна изнутри. Открывать их пока холодно, а весеннее солнце явно высвечивает на стёклах пыль. В конце концов, мне просто хотелось занять себя чем-то трудоёмким. Я провозилась почти три часа. Потом сделала себе тёплую ванну с изрядным количеством пены. Остаток вечера читала "Войну и мир" и пила чай с лимоном: впервые за долгое время мне не хочется какао. Более того, мысли о нём почему-то вызывают тошноту.
Стихотворение дня:
* * *
Сияет солнце, воды блещут,
на всём улыбка, жизнь во всём,
деревья радостно трепещут,
купаясь в небе голубом.
Поют деревья, блещут воды,
любовью воздух растворён,
и мир цветущий, мир природы,
избытком жизни упоён.
Но и в избытке упоенья
нет упоения сильней
одной улыбки умиленья
измученной души твоей.
Фёдор Тютчев, 1852.
8 апреля 1998 г.
Среда.
День снова был пасмурный и чем-то печальный, хотя тёплый южный ветер старательно поддерживал во мне весенние иллюзии.
Этимологический квест (в рамках нашего вовсю продолжающегося декадника) состоялся не только в помещении школы, но и на пришкольной территории, куда вошли и парк, и теплица-оранжерея, и стадион. Было интересно. Я увлеклась, даже вспомнила своё лето в лагере — после второго класса... Мальчик Женя из нашего отряда тогда изготовил для меня в алюминиевой ложке кулон из расплавленного полиэтиленового пакета, а потом, когда страшноватого вида содержимое застыло, аккуратно его от ложки отделил и нарисовал иголкой сердце и розу. Это было давно — в одной из прошлых жизней, кажется.
Победила сегодня команда школы №5. Наши ближе к финалу как-то растерялись, начали тормозить и, в конце концов, здорово продули. В итоге мы вторые.
Домой вернулась еле живая, и только сознание того, что меня поджидают пачка непроверенных тетрадей и неоткорректированные поурочные планы, не дало мне уснуть сразу после обеда. Превозмогла себя и взялась за работу, коей накопилось выше крыши. Голову от бумаг подняла только поздним вечером, обессиленная и голодная. Приготовила себе омлет и бергамотовый чай. Потом села читать Коляду — падать в другой мир, не похожий на мой. И это здорово...
Но ещё придётся написать о звонке Ставрова в половине десятого вечера. Мой ученик вежливо спросил, не проверяла ли я ещё сочинения по Тургеневу. Я ответила не без волнения, что пока ещё не проверяла по причине тотальной занятости проведением мероприятий. После этого объяснения Ставров, немного помолчав, сказал: "Полина Дмитриевна, у меня написан второй, более... — тут он снова помедлил, вздохнул и продолжил, — более приличный вариант сочинения. Могу ли я сдать его в обмен на нечитанный первый?" "Нет, не можешь, иначе это пришлось бы сделать и остальным, — они тоже имеют право на лучший вариант, разве нет?" — сказала я первое, что мне пришло в голову. Ставров отозвался: "Ну ладно", а я поинтересовалась: "А в чём дело, Арсений? За эти пару дней Вы стали думать о Базарове как-то иначе?" — "Нет. Я просто не должен был так писать. До свидания". Странный такой разговор. Книжный какой-то. То есть, звучал-то он вполне для меня нормально, но на бумаге выглядит иначе. Тем более — с учеником. Почему я постоянно чувствую себя виноватой и глупой? Почему меня постоянно куда-то уносит, и в итоге остаётся только досада и злость на себя?
Мне захотелось тут же прочитать это загадочное ставровское сочинение, но толстые 48-листовые тетради старшеклассников я всегда проверяю в школе, иначе бы у меня уже оторвались руки — носить такие тяжести домой и обратно. Ладно, всему своё время.
Стихотворение дня:
Встреча
В этом глухом поречье
мы не искали встречи.
Как я люблю, ты знаешь,
и понапрасну речи!
Лучше ступай тропинкой
к своей округе.
А у меня гвоздями
прибиты руки.
Или не хватит крови
и смертной муки?
Лучше ступай, не глядя, и я не стану,
и поклонимся оба
Сан-Каэтану,
чтобы в глухом поречье
век не искать нам встречи.
Федерико Гарсиа Лорка, 1931.
9 апреля 1998 г.
Четверг.
Ночью плохо спала. Несколько раз просыпалась, пила на кухне воду. Снилась какая-то муть. На работе двигалась как зомби, болела голова. На презентации докладов, однако, пришлось сосредоточиться. Алёна Аверина, представитель от нашей команды, держалась молодцом. Она рассказывала о жизни и научной деятельности Д. Э. Розенталя — лингвистического солнца, которым нас прекрасно мучили пять университетских лет.
Выбрать лучшую презентацию было трудно: все представленные доклады отвечали требованиям, а докладчики старались на славу. В итоге снова победила пятая школа с работой о В. И. Дале — создателе знаменитого словаря. Мы — снова вторые, и это меня расстроило до слёз. После, на уроке литературы у десятиклассников, я почти успокоилась. Разбирали "Севастопольские рассказы" Льва Толстого, а Ставров, к моему счастью, отсутствовал.
Дома тщательно готовилась к завтрашнему рабочему дню: не могу справиться с накопившимися на проверку тетрадками пятиклассников. Сидела до восьми вечера, затем дочитывала "Войну и мир", редактировала вторничную лекцию для десятиклассников — рутина, рутина. Жизнь состоит из рутины... Чтобы не мучиться от осознания того, что захлёбываешься в повседневности, нужно её полюбить — и всё вокруг изменится волшебным образом.
Ровно месяц моему новому дневнику. Сейчас смешно, что я завела его в надежде отточить слог, в надежде написать роман — и что? Никакого слога, тем более — романа. Только работа. Любимая, надо добавить. А ведение дневника, кстати, весьма дисциплинирует и учит выделять главное.
Ну и прекрасно, Полина.
Толстой прочитан. Тетради проверены. Планы написаны. Принята ванна с душистой пеной. Выпит бергамотовый чай. С чистой совестью, паршивым настроением и без стихотворения дня я отправляюсь в постель.
10 апреля 1998 г.
Пятница.
Пятница порадовала не только ошеломляющим теплом (+11°С) и ярким солнцем, но и:
1. победой команды в конкурсе этимологических спектаклей — дети выложились на 200% и потрясли зрителей и жюри;
2. выданной аж половиной зарплаты — в этом году мои первые почти нормальные собственные деньги.
На радостях купила Доле подарок — очаровательную и недешёвую коробочку "Vanilla Fields". Мне самой сладкие ароматы не нравятся, но Дола от них без ума. Вручу ей в понедельник, пусть знает наших. Кстати, на мой День рождения она мне подарила два мотка отличной синей шерсти. Я связала себе носки и шарф, которые зимой были очень и очень кстати, но, к несчастью, шарфик украли вместе с моей норковой шапкой в прошлом месяце.
Огород на окнах, почувствовав вступающую в силу весну, взялся расти как сумасшедший. С обеда и до вечера я провозилась, рассаживая перцы, помидоры и баклажаны по стаканчикам. Итого получилось: 15 перцев, 30 помидоров, 8 баклажанов. Теперь каждое растение приобрело определённость и значимость, и вся рассада (по десять стаканчиков на каждом поддоне) с сегодняшнего дня весело красуется на подоконниках. В воскресенье с утра планирую мыть балкон, после этого моё огородное хозяйство переедет туда.
К вечеру я уже чувствовала себя как десять выжатых лимонов, ныли все кости. После тёплой ванны и бергамотового чая залегла отдыхать с пьесами Коляды. Книга мне нравится — улыбка сквозь слёзы, грустная — до эпичности. Помногу сразу читать нельзя, наступает передоз, так что до конца дочитаю ещё нескоро... Кстати, я всегда знаю, к какой книге обязательно вернусь, а какая останется прочитанной лишь однажды.
Я думаю о том, о чём мне писать стыдно, но писать было бы сладко. Я думаю о запретном плоде, о соразмерности всего в этом мире. Именно о соразмерности, поэтому выбираю смирение... То есть — должна его выбрать. И когда я об этом думаю снова и снова, то мне становится спокойно, и кажется, что смирение уже выбрано.
Мне хочется чего то нормального — тихого, солнечного, тёплого, обыкновенного, того — за что мне не будет хотеться умереть от стыда.
Стихотворение дня:
* * *
На бледно-голубой эмали,
какая мыслима в апреле,
берёзы ветви поднимали
и незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
застыла тоненькая сетка,
как на фаянсовой тарелке
рисунок, вычерченный метко —
когда его художник милый
выводит на стеклянной тверди,
в сознании минутной силы,
в забвении печальной смерти.
Осип Мандельштам, 1909.
11 апреля 1998 г.
Суббота
Тёплый ветер и тёплый — хоть и пасмурный — день. Ощущение тихого уюта.
В конкурсе стенгазет о русском языке победила пятая школа... Да, я и не ожидала, что у них будет настолько сильная команда. Интересно, что в этой команде — только мальчишки.
Факультатив в десятом прошёл прекрасно. Я прочла лекцию об интересных фактах из жизни Льва Толстого, затем было обсуждение: ребята задавали вопросы, высказывали своё мнение. Ставров, кстати, не присутствовал. Сергей Владимирович с утра предупредил меня, что Арсений улетел в Москву на соревнования.
Вот знаю ведь, что всё это для меня— запретная тема. И оттого — страшная и манкая одновременно. Тем не менее, я уверена, что справлюсь, нужно только очень хорошо постараться: открыть глаза пошире, настроиться на позитив и перестать как с писаной торбой носиться со своей тёмной половиной, склонной к необъяснимым глупостям.
Дома, после обеда (вареники с картошкой от Лили) я самозабвенно готовилась к следующей рабочей неделе: в рамках декадника предстоят ещё три мероприятия, а в среду пишем с пятиклассниками важный контрольный диктант. Поурочные планы пришлось слегка подредактировать, так как у меня постоянно рождаются всё новые и новые идеи, кажущиеся мне почти гениальными.
Произвела ревизию одежды и обуви: зимнее вытрясла и проветрила на балконе, потом отправила в шкаф и на антресоли до следующей зимы. Достала весеннее — пиджаки и юбки для работы, плащ, берет, трикотажные кофточки на пуговицах и полуботинки на послегрязный период. Всё привела в порядок и в боевую готовность. Мой светло-синий, с классическим воротником и поясом, плащ великолепен. Хорошо, что в конце лета не пожалела на него денег — а соблазн был. В начале мая можно будет смело его надевать с чёрными лакированными полуботинками с маленькими серебряными пряжками.
Теперь, когда весенние вещи приготовлены, на душе как-то посветлело и полегчало.
Дочитала пьесы Николая Коляды и поняла, что от этого современного чтения неожиданно устала. Потянуло меня на старенькое. Наверное, завтра освежу в памяти одну из любимых своих книг — "Угрюм-реку" Шишкова.
А сейчас заварю себе чай с бергамотом.
Стихотворение дня:
* * *
(отрывок)
Воздух прозрачный и синий,
выйду в цветочные чащи.
Путник, в лазурь уходящий,
ты не дойдёшь до пустыни.
Воздух прозрачный и синий.
Лугом пройдёшь, как садом,
садом — в цветенье диком,
ты не удержишься взглядом,
чтоб не припасть к гвоздикам.
Лугом пройдёшь, как садом.
Сергей Есенин, 1925.
12 апреля 1998 г.
Воскресенье.
Утром проснулась с больной головой и без аппетита. Завтрак пришлось засунуть в себя почти насильно, хотя ванильные булочки, купленные вчера вечером Галиной Леонтьевной, были неплохи вроде бы.
После завтрака немножко посмотрела с родителями телевизор и двинулась приводить в порядок балкон. Вынесла на помойку хлам в виде картонных коробок, рваных пакетов, грязных газет и т. д.; вымыла стёкла и подоконник, столик, табуретки и пол. Постелила выстиранный с осени коврик. Вынесла рассаду. Теперь балкон чист и блестящ, осталось только повесить занавесочки и застелить стол. Я сделаю это на неделе, а сегодня страшно выдохлась и чувствую себя совершенно разбитой. Обедать не стала. Придётся, однако, как было условлено, идти на ужин к тёте Фаине к шести вечера. Отправляюсь туда с ночёвкой, чтобы утром сразу идти на работу. Настроение совсем не гостевое, но деваться некуда, ведь меня ждут.
13 апреля 1998 г.
Понедельник.
Температура ночью резко упала, и, когда я утром бежала на работу, было -2°С. Хорошо, что тётя Фаина живёт в десяти метрах от школы, в 34-ом доме. к тому же мне настойчиво были выданы тёплые брюки, мохеровый свитер и толстенный шарф — в таком виде я без ущерба для здоровья оказалась на работе, правда, потом пришлось спешно переодеваться, чтобы предстать перед миром во всём блеске своей красоты и элегантности... На этом месте я улыбаюсь... слегка высокомерно, да.
Днём на улице держался всё тот же холод, к которому подло добавился северо-западный ветер.
Вчера тётя Фаина приготовила для меня поистине королевский ужин: запекла в духовке курицу с гречневой кашей и сделала свой фирменный салат с брокколи, шампиньонами и помидорами. Прилагалась к этой роскоши бутылка сухого шардоне из особых запасов.Мне это вино совсем не нравится, но сознаться в этом вслух я не могу, иначе тётя Фаина обиделась бы на меня стопроцентно — своей коллекцией вин она очень гордится и каждое лето пополняет её, привозя от многочисленных увлечённых родственников новые экземпляры. Два года назад она ездила к племяннице в Армению и в прошлый мой визит угостила таким хересом, перед которым это шардоне — просто детский сад.
Мы хорошо поговорили: о моих успехах на работе, о предстоящем дачном сезоне, о Лиле с Андреем. Наконец, тётя Фаина поинтересовалась, есть ли у меня молодой человек. Я ответила, что нет и не предвидится и получила предложение поехать летом вместе в отпуск в Израиль. Прозвучало неожиданно, но я моментально отказалась, мотивируя тем, что у меня летом — дача, которая кроме меня никого особо не интересует, тем более отец с Галиной собираются отдыхать в Турции. Помолчав, тётя Фаина заметила, что я напоминаю ей бедную Золушку — и это меня страшно развеселило.
Зато перед сном мне было грустно, и, засыпая, я немного поплакала, а перед глазами летали бабочки, большие, синие, сказочные.
Большой диктант в рамках текущего декадника прошёл планово и безупречно, продолжался 45 минут, и результаты его будут известны завтра. Проверит работы независимая комиссия из гороно.
Поздравила Долу с прошедшим ДР и подарила парфюм. Мне показалось, что Дола осталась довольна, хотя по её глазам и лицу никогда не понятно, что она на самом деле думает.
Я ужасно себя чувствую: болит голова, ломит суставы и кости. Особенно к ночи. По-хорошему нужно бежать в поликлинику и брать больничный, но на работе пока напряжённо, и я должна держаться и терпеть. Пью чай с мёдом и лимоном, ем малиновое варенье. Галина Леонтьевна натёрла мне спину скипидарной мазью. Пока пробую лечиться народными средствами — вдруг получится... Иду спать без стихов и сил.
14 апреля 1998 г.
Вторник.
Всё ужасно. Всё болит. Температура 38,8 °С. Утром вызвала на дом врача и теперь сижу (лежу) на больничном до 21-го числа — это будет вторник. Лиля сходила в аптеку, принесла мне выписанные врачом лекарства. У меня ОРЗ, как я и думала. Сообщила в школу Зинаиде Степановне, объяснила ситуацию. После обеда позвонила Дола: по общим результатам в декаднике победила школа №5, мы — вторые, школа №2 — на третьем месте. В час дня состоялось награждение победителей, и декадник торжественно был закрыт.
Мне страшно обидно.
Мне вообще плохо.
У меня постельный режим, чай с малиной, лекарства. Лиля взяла два отгула (на сегодня и завтра) и ухаживает за мной самоотверженно и сострадательно. Так я классически болею.
Кошмар.
16 апреля 1998 г.
Четверг.
Кошмар по-прежнему: постоянно высокая температура, в голове пульсирует боль, прогрессирует насморк. Лиля — мой добрый ангел.
Букина прислала письмо: у неё оставался свободный экземпляр монографии, и книга мне уже выслана наложенным платежом. Стоить будет 15 рублей. Так что через две недели бандероль, скорее всего, дойдёт.
День прошёл в болезненной полудрёме и регулярном приёме лекарств. К вечеру начало болеть горло, полощу его каждые полтора часа разведённой в тёплой воде настойкой календулы, поливаю "Ингалиптом", оставшимся с осени, когда со мной приключилась ангина после двух пачек мороженого "Салют". С той поры мне вообще не хочется мороженого.
Лиля предложила посидеть со мной ещё и завтра, но я отказалась. Во-первых, завтра мне уже должно быть полегче, и я справлюсь сама. Во-вторых, Лиле (и Андрею) нужны деньги на достойный ремонт. Конечно, родители им обязательно помогут, но всё-таки... Я думаю: какая это серьёзная вещь — семья. Другие приоритеты, другой уровень ответственности. За то небольшое время, что Лиля живёт отдельно от нас, она очень изменилась, стала взрослее и глубже. Стала женственнее.
Пасмурный день. Ветреный вечер. Температура у меня 38,3°С. Как ужасно — болеть.
18 апреля 1998 г.
Суббота.
Ночь прошла мучительно и беспокойно. Я часто просыпалась от боли и жара, пила смородиновый морс, благоразумно приготовленный с вечера, снова засыпала, боролась во сне с болью, сжигающей голову и снова просыпалась... Зато утром почувствовала себя лучше: прекратился насморк, ощутимо снизилась температура, горло почти не болит. Несмотря на прогресс, я не останавливаюсь на достигнутом и не бросаю лечения.
Утром, в 7-30 пришла Лиля, накормила меня молочной рисовой кашей и оставила термос киселя, апельсины, да ещё и напомнила, что борщ в холодильнике. Однако, аппетита у меня не было вообще, зато я с удовольствием выпила облепиховый кисель.
Часам к четырём мне страшно захотелось спать, я прилегла и моментально провалилась в чёрную дыру сна, поглотившую меня без остатка и выплюнувшую назад, оставив память о кошмаре в мельчайших подробностях.
Было так.
Мы с Долой стоим в учительской, одетые уже на выход с работы. Дола — в ослепительном белом пальто, которого я раньше у неё не видела, поэтому спрашиваю, где и когда она его купила. "Недавно выписала из Амстердама, — весело отвечает Дола, — мне дали премию от Министерства". Во сне это заявление меня совсем не удивляет. Мы выходим из школы, и я поворачиваю по направлению к дому, но Дола говорит: "Ты не пришла ко мне на День рождения, и я к тебе тоже не смогу, но у меня уже есть для тебя подарок". "У меня День рождения только в январе", — говорю я, а Дола смеётся и отвечает вопросом: "А сейчас разве не январь?" Я озираюсь вокруг и понимаю, что — и вправду зима: высокие сугробы, занесённые снегом тёмные сосны, и солнце ослепительно сияет на голубом небе. "Пойдём, я подарю тебе твой подарок", — Дола тянет меня за руку куда-то за школьный стадион, вдоль теннисного корта, за низкий бетонный забор. Мы входим в лес, погода портится, и начинается сильный снегопад с ветром. Я спрашиваю: "Далеко ещё идти?" А Дола всё улыбается: "Вон за теми тремя большими соснами поляна будет, ты увидишь!" Вот и поляна, снег усиливается, я с трудом переставляю по сугробам ноги, мне холодно, я опускаю глаза и вижу, что иду босиком. А Дола, за спиной, радостно щебечет: "Тебе ведь сапоги теперь не нужны, я взяла их себе". И я снова не удивляюсь, иду дальше и вижу впереди что-то чёрное — не разобрать сквозь снег. "Дола, что там?" — кричу я, но Дола молчит, а потом... На поляне — блестящий гроб, а в гробу — Арсений Ставров, накрытый чёрным крепом до подбородка. Он лежит бледный и красивый, и снег на его лице не тает. В страхе я поворачиваюсь к Доле — она улыбается, и её улыбка страшнее мёртвого Арсения. "Почему он умер?" — кричу я, — "Почему он умер?" Дола улыбается ещё шире: "Он не умер, Поля, он долго ждёт." "Чего?" — сердце разрывается от ужаса, и я смотрю на Ставрова, который, умерев, стал ещё красивее, а из носа у него, с левой стороны, течёт кровь, невыносимо-красная на белом, покрытом снегом лице... Дола говорит: "Он ждёт твоё кольцо. Надень ему на палец твоё кольцо..." Я смотрю на свои руки — нет на них никакого кольца, а холод уже поднялся к самому сердцу. И вдруг Дола целует меня в щёку — и я проснулась.
Во сне с меня на пол свалилось одеяло. Я подобрала его и закуталась, но согреться никак не могла: передо мной так и стояло белое с красным в чёрном гробу лицо Ставрова, а в ушах гремел звонкий смех Долы, её голос: надень ему на палец твоё кольцо!..
Я была в таком неописуемом страхе, что позвонила тёте Фаине и сказала, что мне плохо. Тётя Фаина приехала на такси через 15 минут и осталась ночевать у нас. Я объяснила, что сильно болею, что мне приснился кошмар, и я никак не могу успокоиться. Что объяснила тётя Фаина отцу и Галине, мне неизвестно.
Не думала, что я такая слабонервная, что какой-то сон может вывести меня из равновесия — я и сны-то нечасто вижу.
Тётя Фаина заварила мне чай с чабрецом и щедро плюхнула туда молока. Сейчас выпью большую чашку и нырну в постель.
19 апреля 1998 г.
Воскресенье.
Тётя Фаина была со мной до двенадцати часов. Утром она ещё почти насильно впихнула в меня омлет, а вот рис с курицей в обед я съела уже с аппетитом. Кажется, я потихоньку начинаю выздоравливать. Температуры сейчас нет, горло болит меньше. Правда, начался отвратительный сухой кашель, мучающий меня приступами. Лиля принесла из аптеки сироп от кашля, и я послушно пью его после еды. Пока не полегчало. Погода паршивая — серая и ветреная, страшный холод: днём был ноль, а к вечеру хорошо подморозило.
Я не в порядке, и это — не о здоровье.
Когда я думаю, что Арсений Ставров, молодой человек семнадцати с чем-то лет, высокий, тёмно-русый, светлоглазый, мастер спорта, племянник моего начальника и при этом мой ученик — не просто мой ученик, а объект моего пристального, усиливающегося, ненормального внимания... Так вот, когда я об этом думаю, я чувствую отвращение к себе и отвращение к нему. И это — секунда за секундой — отравляет мою жизнь. Мою единственную и неповторимую жизнь. Что мне делать, господи? Я даже рассказать об этом никому не смогу. Ощущение собственной испорченности мучает меня — до паники, до потери контроля.
20 апреля 1998 г.
Понедельник.
Ночь была ужасной, утро — безрадостным. Самочувствие улучшилось, хотя кашель по-прежнему страшный. Но больше всего меня угнетает душевное неравновесие. Постоянно. Изматывающе. Убийственно. Так не должно быть. Выход обязательно существует, и я его найду. Для начала нужно успокоиться и сосредоточиться на самых простых вещах: лечение, чтение, наблюдение природы в окно — прекрасные, милые занятия, которыми я ничего не могу в этом мире испортить...
Начну с окна: пасмурно и ветрено, на термометре — ноль. Двор полон детей и их родителей, хотя межсезонье с его грязью, слякотью и вытаявшим мусором приятным глазу никак не назовёшь. И всё же, воздух в приоткрытую форточку вливается чистый и бодряще-весенний.
Потом я полощу горло, выпиваю ложечку микстуры от кашля, леплю на грудь два горчичника, ложусь в гостиной на диван и закутываюсь в одеяло, включив по видику "Пираты двадцатого века", чтобы всласть полюбоваться на отважного младшего Ерёменко и на коварного неповторимого Нигматулина. Через десять минут убираю горчичники, снова закутываюсь в одеяло и досматриваю фильм...
Вечер, поздно.
Приходили Лиля и Андрей, принесли кастрюльку голубцов и термос с компотом, посидели у меня часа два. Я с аппетитом поужинала. Звонил отец: они с Галиной купили билеты в Турцию на курорт Анталия — на тёплое море. Будут там отдыхать с 1 по 21 июня, в Москву летят 30 мая, в День рождения Галины Леонтьевны. Путешествие — подарок отца к её празднику.
Перед сном — чай с малиной, потом — Конан-Дойль, милый, уютный, читанный триста раз, — третий пункт.
Стихотворение дня:
* * *
Скажи — как жить мне, как мне жить
на этом берегу?
Я не могу тебя забыть
и помнить не могу.
Я не могу тебя забыть,
покуда вижу свет,
а там забуду, может быть,
а может быть, и нет.
А может быть, к душе душа
приникнет в тишине,
и я воскресну не дыша
как вечный сон во сне.
На бездыханный берег твой
возьми меня скорей
и красотою неживой
от жизни отогрей.
Мария Петровых, 1957.
21 апреля 1998 г.
Вторник.
К восьми утра ходила по холодку в поликлинику: иду на поправку, но из-за кашля остаюсь на больничном ещё на неделю.
Погода унылая: пасмурный холод, промозглая сырость заползает в кости. Врач выписала мне новый сироп от кашля "Трависил" взамен "Стоптуссина", который мне не помог. Заодно купила в аптеке настойку календулы и сбор с шалфеем — для горла.
Дома обнаружила принесённый обед — свекольник и гречку с грибами. Пообедала с отменным аппетитом, потом под музыку Вивальди протёрла во всей квартире пыль, полила цветы, закинула в стиральную машину вещи. Устав, прилегла с "Записками о Шерлоке Холмсе" у себя в комнате и не заметила, как наступил вечер. Поужинала хлебом и сыром, заварила чай с малиной и долго любовалась наступающей за окном ночью. Звонила Дола, интересовалась моим здоровьем, передавала приветы от коллег. Пока я болею, меня заменяют Наталья Ивановна и Зинаида Степановна (в старших классах). Дарья Алексеевна (музыка) со вчерашнего дня пошла на больничный — она упала на улице и вывихнула ногу. А ещё Дола сказала, что Арсений Ставров победил во Всероссийском молодёжном чемпионате по боевым искусствам в своём виде (боевое самбо), и сегодня вся школа торжественно его поздравляла. Дола красочно описала, как она лично вручала Ставрову цветы от нашего педагогического коллектива... За этими милыми новостями окончательно наступила ночь.
Я сделала ингаляцию и залезла под одеяло. Мне хочется уснуть на несколько лет.
22 апреля 1998 г.
Среда.
Теперь я знаю, как разом обваливается мир, как он падает мне на голову вместе с облачным небом, как болит раздавленная душа.
Я — неправильный человек с неудавшейся жизнью. Сегодня бог посмеялся надо мной, и его смех, спокойный, негромкий, не оставляющий надежды, стоит у меня в ушах. Если бы я была сильнее и разумнее, твёрже и ответственнее, этот позор никогда бы со мной не случился. Я позволила себе так глубоко упасть, но это ещё не всё — я потянула за собой другого. Я совершила недопустимую вещь, заболев человеком, не суждённым мне, не созданным для меня... Как я могла? Как? А ведь он хотел отказаться от этого пути. Он вовремя понял свою ошибку. Почему я не позволила ему заменить это проклятое сочинение? А ведь послушай я Арсения — и каждый пошёл бы своей дорогой, обойдясь малой кровью. Особенно — он. И я бы тоже когда-нибудь справилась. Самое странное, что я даже сейчас уверена в своих силах, только теперь будет намного труднее и больнее.
...Сегодняшним солнечным утром я почувствовала себя достаточно здоровой для работы и позвонила Доле с просьбой занести мне после работы пачку тетрадей из шкафчика в моём кабинете. Радостная Дола прискакала с тетрадками в надежде на чай и разговор, но я сурово объявила, что ещё вполне могу быть заразной и молниеносно закрыла перед её носом дверь...
Сейчас я достану заветный отцовский "Camus", и налью себе столько, чтобы у меня хватило духу переписать в дневник сочинение Арсения.
"5 апреля. Сочинение по роману И. С. Тургенева "Отцы и дети". Роман для меня.
Полина Дмитриевна, из двадцати шести сочинений, сданных Вам сегодня, двадцать пять будут о конфликте поколений, человеке дела и крепостном праве, тормозящем прогресс. И только один человек, от которого ждут совсем другого или ничего, напишет о любви. Только в этом аспекте (ну, и ещё из-за описания природы — и это тоже чистая правда) мне интересен роман нашего классика. Наверное, Вы не ожидали от "спортивной гордости города, района, региона, страны" (в будущем) подобной глупости. Наверное, я и сам от себя этой глупости не ожидал. Как Вы нас учили, я пишу сочинение по плану: 1. Вступление; 2. Основная часть; 3. Заключение. Будем считать, что со вступлением покончено.
Приступая к основной части, замечу, что в процессе чтения романа мне даже нравилось сравнивать себя с главным героем, и началось это с того, что я понял: мы похожи. Про рост Базарова сказано лишь то, что он высокий, — и я с чистой совестью решил, что он будет 1.85, как мой. И пусть это предположение основано лишь на интуиции. Зато далее последовали "ленивый, но мужественный голос", худое лицо, зелёные глаза, песочные бакенбарды... Последних у меня нет, но цвет волос можно отдалённо посчитать светло-песочным, если постараться. Прибавим к этому спокойную улыбку, за которую Вы меня ненавидите. И это зря, потому что я прячу за ней совсем не то, что Вы думаете.
Я тоже люблю естественные науки — с физикой, химией, биологией и географией у меня сроду не было проблем. Я никогда не резал лягушек, но это лишь потому, что достать их мне было негде... Я глупо шучу, Полина Дмитриевна. Я отвлекаюсь, чтобы Вы немного привыкли ко мне, чтобы не смотрели на меня как на урода. А Вы именно так и смотрите, и из дурацкого желания казаться хуже, чем я есть, я продолжаю поддерживать реноме "плохого парня". Простите меня.
Так вот, назад к Базарову... и ко мне. Жаль, но мои естественно-научные таланты не получат развития, потому что я собираюсь поступать в нархоз, чтобы стать финансистом. В 60-е годы XIX века врач и учёный — это была круть крутейшая, а сейчас миру необходимы хорошие экономисты, чтобы мир этот вытащить за уши из мирового кризиса, который неминуемо приближается.
Я опять о чём-то и о себе. А знаете, почему? Иногда мне кажется, что на самом деле моя сущность для Вас яснее ясного. Мне так хочется, чтобы это было правдой, пожалуйста, пусть это будет правдой. И, пожалуйста, Полина Дмитриевна, дочитайте сочинение до конца, не бросайте чтение на этом самом месте. Так вот...
Базаров в общении крайне избирателен: с крестьянами ему легко, аристократы его напрягают, однако, влюбляется он именно в аристократку, в холодную и красивую, умную и воспитанную. Словом, герой не ищет лёгких путей — на то он и герой, а не какой-нибудь дворецкий. Иначе и читать бы было неинтересно.
На этом месте я представил себе Ваше лицо, Полина Дмитриевна, Ваше красивое и тоже холодное лицо с правильными чертами. Вы с сожалением улыбаетесь и слега прикрываете светлые серые глаза. "Клоун, — мысленно произносите Вы, — всё как всегда". А я продолжаю невозмутимо, почти цинично, — как истинный нигилист. Я ведь должен писать сочинение по роману великого Тургенева. Спасибо ему большое за эту книжку.
Так вот о любви: она накрывает нашего Евгения мгновенно и убивает его наповал. И это чувство — единственное настоящее в жизни. Всё остальное — в лучшем случае — хорошее отношение. Едва Базаров слышит о красивой женщине со странной репутацией, как чувствует удар в сердце: он даже не видел её ещё, а уже просто знает, что будет её любить. Такое вот нелогичное, но очаровательное исключение из материалистической модели мира.
Полина Дмитриевна, Вы вряд ли представляете себе, как я понимаю этого человека! Стройная женщина высокого роста в чёрном платье непоправимо изменяет мир одним только фактом своего в этом мире существования.
В свете этих изменений герой осознаёт всю поверхностность своего нигилизма (или цинизма, если хотите). Можно сколько угодно сотрясать воздух радикальными заявлениями, но едва кто-то касается сердца, как всё, во что так свято верил, тает, как утренний туман, и человек (герой, понятно) наконец-то понимает, что для него и вправду ценно.
До этого момента я прекрасно понимаю Базарова — но только до этого. Дальше начинается нечто невообразимое, просто какая-то лажа: герой сдаётся без боя. Душевные терзания, выяснения отношений и красивые позы — не в счёт. Особенно для "человека дела". Особенно, когда женщина толком не знает, чего хочет и предпочитает выжидание. У Базарова была куча вариантов остаться со своею любовью, но он оказался то ли слаб, то ли глуп... С этим я пока не разобрался.
Итак, возможные нормальные действия главного героя:
1. Стать лучшим другом, просто необходимым человеком в жизни А. С. (красавицы), встречаться, разговаривать, помогать (он ведь не только циник, но и врач!) — словом, стать близким. Эмоциональная зависимость — очень крепкая связь.
2. Закрутить роман с подругой-феминисткой Евдоксией. Ясное дело, та не была бы против, а уж Базаров сумел бы быть обаятельным при необходимости. Как известно (даже из любимой Вами классики), в любви, как на войне, хороши любые средства... Это долгий, но, наверное, приятный вариант. А ревность — страшная сила, как мы знаем всё из той же самой классики.
3. Этот вариант я приберёг напоследок, чтобы окончательно изменить Ваше ко мне отношение, Полина Дмитриевна. Правда, я не знаю, в какую сторону.
Я не совершу открытия, если отмечу, что наш герой — страстная натура, этакий вулкан подо льдом. Да и лёд этот представляется мне простой защитой. Для такого человека — романтичного, сильного, цельного (я бы даже назвал его монолитным, хотя это слово в последнее время совершенно замучили), было бы естественно взять свою любовь штурмом — к тому же случаев для этого предоставлялось Базарову хоть отбавляй.
Прикосновение решает всё. Особенно поцелуй.
Один очень уважаемый мной человек сказал (правда, по другому поводу): "Что будет стоить тысяча слов, когда важна будет крепость руки?" Прекрасные слова. Жаль, что их никогда не слышал Базаров... Но это так, лирическое отступление.
Базаров — не мальчик. Полина, я приступаю к трудной для меня части и прошу быть ко мне милосерднее, пожалуйста. У него есть профессия и жизненный опыт, у него есть харизма, проверенная временем. Анна Сергеевна — женщина незамужняя, небедная, закалённая жизнью и очень внутренне свободная, хотя о последнем она ещё даже не догадывается. Она бы об этом обязательно узнала, если бы Евгений Васильевич не оказался в конце концов какой-то тряпкой и не сбежал бы так позорно и абсолютно нелогично. Я могу легко доказать, что бегство героя из Никольского было именно нелогичным, но это заняло бы очень много места в тетрадке и много Вашего времени, моя любимая учительница.
А теперь настала пора заключения: автор (Тургенев, ясное дело, а не я) по каким-то личным мотивам просто решил убить Базарова, и поэтому не дал ему обрести в любви своего счастья.
Я могу жить без Вас, Полина Дмитриевна, но не хочу, и поэтому приложу все усилия, чтобы не повторить роковую базаровскую ошибку".
За окном — глубочайшая ночь. Во мне тоже ночь, жуть и неописуемая тоска.
23 апреля 1998 г.
Четверг.
Весь день дома. Не хочется никуда выходить, не хочется никого видеть. Утром позвонила Лиле и сказала, что еды — полный холодильник и приносить ничего не нужно. Заставляю себя пить, есть, смотреть по телевизору новости. Конечно, я справлюсь, но не сразу, не скоро. Я понимаю, что забыть ничего нельзя, но, наверное, можно научить себя не думать... когда-нибудь. Теперь же я только плачу, перечитываю сочинение Арсения, вспоминаю нашу короткую прогулку и ненавижу себя
за то, что увидев его 1 сентября прошлого года, я словно сошла с ума и не смогла, не захотела сопротивляться его свету, харизме и красоте
за то, что день за днём всё безнадёжнее впадала в соблазн и не противостояла желанию
за то, что чем-то себя выдала — иначе не было бы его отклика, дерзости, смелости, прогулки... и этого сочинения.
И всё могло бы быть хорошо. Я встретила бы своего человека (человека для меня), и у нас были бы нормальные отношения, то есть отношения, имеющие будущее, отношения, за которые не стыдно. Арсений жил бы своей жизнью, без обречённых на катастрофу мечтаний, гулял бы с ровесницей и целовался с ней в подъезде как нормальный школьник...
Выход должен быть, и я найду его.
Но сейчас мне так больно. Невыносимо больно.
24 апреля 1998 г.
Пятница.
Утром приходила Лиля, мы позавтракали вместе — она принесла оладьи и сметану. Сказала, что родители вернутся в воскресенье, а на завтра Андрей договорился, чтобы нам на дачу привезли перегной (большой грузовик); и что если я уже в состоянии, то мы можем все вместе съездить и просто на всё посмотреть. Я согласилась. Мне нужно развеяться, иначе я просто сойду с ума, думая о своих кошмарах.
Днём пыталась как-то бороться с этой дырой в груди. Пропылесосила и вымыла всю квартиру, перемыла в стенке хрусталь, везде вытерла пыль. Написала новые планы на следующую неделю. Уверена, что скоро меня выпишут. Кашель почти прошёл, и физически я чувствую себя гораздо лучше.
Звонила Дола. Сказала, что по слухам, аванса в этом месяце снова не будет.
День длился пасмурный, но довольно тёплый. Вечером подышала свежим воздухом на балконе. Заставила себя поужинать.
Я нахожусь в состоянии войны с собой и учусь в этом состоянии как-то жить. Иначе нельзя.
Пытаюсь не думать об Арсении
о его хриплом голосе, прозрачных зелёных глазах, о его свете, который не даёт мне покоя и переворачивает сердце
о его чёрном свете, который вижу только я
о его свете, в котором я становлюсь собой или Евой.
Я пытаюсь вырастить мозоль на месте перелома. Я буду пытаться очень хорошо. Я обещаю.
25 апреля 1998 г.
Суббота.
Для поездки на дачу день был не из лучших: пасмурно, страшно холодно и ветрено, но я оделась как полярник — толстый студенческий свитер, старый малиновый пуховик и старые зимние сапоги. На голове завязала тёплую шаль Галины Леонтьевны (наверное, дореволюционную). Собрала корзину с необходимыми для начала сезона вещами: мылом, полотенцами, содой, стиральным порошком, аптечкой. Вторая корзина была с продуктами: чай, сахар, кофе, соль, макароны, крупа, рыбные консервы, растительное масло.
Андрей и Лиля заехали за мной в одиннадцать. Дорога ужасная, грязь по колено, на самом участке — почти болото. В двенадцать привезли перегной, высыпали на картофельном огороде. Как подсохнет земля, нужно будет всю эту кучу раскидывать. Я осмотрела дачное хозяйство — всё в порядке, воров в эту зиму, похоже, не было. В доме чисто: осенью, закрывая сезон, я всё перемыла. Приоткрыли для просушки теплицу, хотя если и дальше будет такая же холодина, то почва не высохнет до лета.
Электричество уже есть. Мы вскипятили чайник, разогрели на плитке макароны-по флотски, привезённые Лилей, и пообедали.. Протопили печь, чтобы прогрелся дом. Хорошо, что осенью мы купили дрова. Как только немного потеплеет, я планирую ночевать на даче. Для начала — по выходным.
Вырезали старую малину. Это — одна из нелюбимых мной садовых работ.
Ну вот, теперь новый сезон открыт. Думаю, что в конце следующей недели можно будет уже посадить чеснок. Автобус начинает ходить с 1 мая.
Дома я была в половине пятого вечера. В прошлогодней тетрадке, где я описывала осенние дачные мероприятия, нарисовала весенний план посадок текущего сезона. Будут посажены:
чеснок
лук
морковь
свекла
редис
огурцы
зелень: салат, укроп, петрушка, базилик, шпинат
цветы
теплица: сладкий перец, помидоры, баклажаны.
Необходимо привезти в порядок клубнику и смородину.
За этими отвлекающими от катастрофы размышлениями наступил поздний вечер. Очередной вечер позиционной войны.
Позвонила тётя Фаина, поинтересовалась моим здоровьем. Попросила ещё раз хорошенько подумать о летней поездке в Израиль — в случае моего согласия она начала бы заниматься визами. Я резко ответила, что для меня с моим отпуском всё предельно ясно — я проведу его на даче. Тётя Фаина явно расстроилась.
Да, я тяну себя за волосы из трясины, но трясина любит меня и не хочет отпускать. Она бережно обнимает, она ласково шепчет мне: только представь себе, как он целует, даже не целует — вынимает душу... Я знаю, что должна сопротивляться. И это больно.
26 апреля 1998 г.
Воскресенье.
Утром вернулись отец и Галина Леонтьевна, радостно-оживлённые, с подарками. Я получила кружевную белую блузку с жабо от Галины, а от отца — наручные японские часы. В доме как-то сразу потеплело. Устроили полуденный чай с тортом. Галина строила планы турецкого отдыха (солнце, море, пляж), показала новый красивый купальник и летнюю шляпку, купленные в Иркутске. Отец спокоен, расслаблен, я рада видеть его таким. Я так боялась за него после прошлогоднего инфаркта. Страшно вспоминать.
Вечером пришли на ужин Лиля и Андрей, они тоже получили подарки: Андрей — рубашку, Лиля — туфли на модном квадратном каблуке и набор французских тарелок с жёлтыми цветами.
Рассказывая о нашей вчерашней поездке, Андрей обрадовал родителей, чтобы они насчёт дачи не беспокоились: всю мужскую работу он берёт на себя, и даже уже договорился с товарищем насчёт вспашки огорода. Конечно, больше всех этой информации обрадовалась я.
Заварила себе чай с малиной.
Грустно смотрю на тетрадь со своим романом. Вдохновение, похоже, совсем меня оставило, и я уже не одержима своими героями. Они словно бы отстранились и где-то живут своими жизнями, но что странно, — я чувствую холодок под сердцем от того, что мы стали далеки. И значит, есть надежда, что однажды я вернусь к книге, вернусь к персонажам. Наверное, сейчас я коплю в душе впечатления на будущее... Или я просто так себя успокаиваю?
Как далеко сейчас от меня Артур! — в другом мире, нет, — в другой галактике. Каким смешным и даже глупым кажется мне сейчас моё тогдашнее несчастье. А эти наши полудетские отношения, наши восторги, оторванные от реальности!.. Когда я успела стать такой старой и циничной? А ведь ещё так ясно помню, как мы стояли тёплым осенним вечером на мостике между Набережной и островом Юности: Артур обнимал меня за плечи и взволнованным голосом читал Бродского:
...да будут метели, снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой.
может быть, по пути...
Лёгкий ветер с Ангары, шум листопада, тепло рук Артура, осень и Бродский — что смешного может быть в этой идиллии? Почему я так просто от всего этого отказалась? Я всё сломала, из-за своей глупости, наивного максимализма я разрушила возводимые нами, кирпичик к кирпичику, отношения. И зачем я сейчас это вспоминаю? Неужели мне так нравится гулять по саду граблей?
27 апреля 1998 г.
Понедельник.
Проснулась ни свет ни заря, лежала и думала об Арсении, о том вечере, когда он принёс мне переданную директором книжку, как стоял в прихожей у зеркала, в котором отражался его профиль, как у меня стучало сердце где-то в горле, как предательски дрожали руки... Как мой ученик — сверху вниз — внимательно смотрел на меня, как был спокоен, как был безупречно хорош...
Я чувствую себя глупой гусыней, полным ничтожеством, мешающим людям нормально жить. Я ненавижу себя.
Весь день старательно занималась домашними делами: стирала, гладила, чистила. За окном было малооблачно и прохладно, а к вечеру помрачнело и зарядил дождь.
Звонил Сергей Владимирович, интересовался моим самочувствием. Я сказала, что завтра меня наверняка выпишут. Он ответил, что это прекрасно, что в среду состоится педсовет, что у него (директора) имеется для коллектива отличная новость, но это — сюрприз. Я подумала, что отличной новостью было бы получить, наконец, свои заработанные деньги до последней копейки, но вслух ничего не сказала. Зачем? Когда уже положила трубку, подумала, что могла бы спросить, как дела у Арсения — и при этой мысли от волны отвращения к себе меня замутило. Я боюсь, что не справлюсь, что эта глубокая яма окажется сильнее меня.
28 апреля 1998 г.
Вторник.
Утром я съездила в поликлинику и закрыла больничный. Дома потом готовилась к работе, корректировала планы, читала методическую литературу. После обеда Андрей повёз нас с Лилей на дачу. Планировали раскидать по огороду перегной, но на местности выяснилось, что всё ещё слишком мокро. Месить грязь никому не хотелось, так что мы с Лилей занялись хозяйством: вынесли на солнце матрасы и подушки, побелили печку и проветрили дом. Убрались на втором этаже, выбросили хлам, вытерли пыль, вымыли пол и окна, повесили чистые занавески. Андрей в это время приводил в порядок рабочий инвентарь.
После довольно позднего обеда (тефтели и жареная картошка) занимались смородиной: обрезка, побелка, новые ограждения.
Дома я оказалась вечером, довольно усталая. Полежала в ванне, выпила большую чашку чая с бергамотом.
К ночи ветер усилился, завыл за окном, запутал мысли. Он и сейчас шумит. Я плохо переношу ветреную погоду, даже не то, что плохо... Она волнует меня, будоражит. Сейчас лежу в постели с библиотечной книжкой "Такая история" и в сороковой раз читаю первую страницу.
29 апреля 1998 г.
Среда.
Отвратительный день.
Начался он вполне себе ничего. Пятиклассники очень обрадовались моему появлению, окружили, обнимали, говорили, что с другой учительницей (Натальей Ивановной) уроки были неинтересные.
Зато педсовет испортил мне настроение по полной программе. Началось всё позитивно: перед нами выступил замдиректора химического завода и сообщил, что завод (шефское предприятие) выделил деньги на оборудование в школе кабинета информатики (вот он — директорский сюрприз). Все, ясное дело, выразили по этому поводу бурную радость. А наш физик (он же информатик) Борис Эдуардович, желчный критикан и зануда, от которого я всегда стараюсь держаться подальше, к моему удивлению, расчувствовался чуть ли не слёз.
Дальше всё было хуже.
Во-первых, директор объявил, что долги по зарплате в ближайшие два месяца мы не увидим. Лично меня жизнь на родительские деньги всё-таки напрягает, поэтому я расстроилась.
Во-вторых, завуч огорошила тем, что молодые специалисты летом будут обязаны месяц отработать на площадке, хотя в начале учебного года нам с Таней Утяшевой было твёрдо обещано, что нас от площадки этим летом освободят. Таня тут же надулась и заявила, что они с женихом в июне едут отдыхать в Ялту, и билеты уже куплены. Зинаида Степановна быстренько вошла в положение и сказала: "Тогда в июне отработает Полина Дмитриевна, а июль будет Вашим, дорогая Татьяна Робертовна". Я представила себе июньскую езду на дачу на автобусе после работы, и мне стало совсем стрёмно.
После этого и ещё разной технической информации Зинаида Степановна произнесла речь о прошедшем городском декаднике по русскому языку, "в котором, к великому сожалению, наша школа заняла только второе место" (это цитата). От меня, как от ответственного за мероприятие лица, потребовали объяснить причины неудачи, что я и сделала, естественно, без восторга. Директору, кажется, даже стало меня жалко. Насчёт коллег— не уверена. К пятнице я должна написать в городскую газету статью о прошедшем мероприятии, а в понедельник — сдать исчерпывающий отчёт.
Когда я вернулась с педсовета в учительскую, меня почти трясло от злости, обиды, нервного напряжения. Я взяла со стола выложенную утром пачку тетрадей с сочинениями десятиклассников, классный журнал и тихонько, в самых расстроенных чувствах, отчалила в свой кабинет, чтобы:
а) выставить в журнал оценки
б) успокоиться.
Через пять минут выяснилось, что тетрадка Арсения Ставрова отсутствует. Итак, он всё-таки забрал своё сочинение от греха подальше, не поленившись прийти в учительскую, когда педагоги были в кабинете директора: нашёл в пачке свою тетрадь и взял её, чтобы... Чтобы что? Разорвать? Сжечь? Вставить в рамочку и повесить над кроватью?
Какая мне сейчас разница?..
Хочется просто распасться на атомы.
Но я не распадусь, я должна быть рада, что со Ставровым всё хорошо, что он решительно осознал свою ошибку. Именно — решительно. И я должна быть не просто рада, я должна взять с него пример и осознать тоже решительно, а не так, как сейчас...
Тоскливый вечер отвратительного дня. Забыться.
30 апреля 1998 г.
Четверг.
Такой же полый и слепой день, как вчера. Я держу себя в руках, делаю свою работу. Любимую работу. На работе я выгляжу безупречно: гладкая причёска с тяжёлым узлом на затылке, естественный макияж, белая блузка, чёрная юбка, элегантные туфли на среднем каблуке. Дома я выгляжу мило: простое голубое платье с ромашками. Обедаю приготовленным Лилей борщом со сметаной. Пишу статью о прошедшем городском декаднике по русскому языку для городской газеты "Горизонты Сосновоборска". Ужинаю чаем с мятным пряником. Иду в душ. После душа читаю хокку. Наблюдаю, как в белой раме окна картина невзрачного двора расцветает фонарями.
Я живу нормальной жизнью, но постоянно ощущаю, что в закрываемой мною книге не хватает финальной точки. Дурацкое, но беспокоящее сердце ощущение.
Я знаю, что хуже уже не может быть, и мне не страшно.
Часть первая. 2. Апрель 1998. Страсти по Тургеневу
© Copyright: Альбина Климкина, 2021
Свидетельство о публикации №221102900540
Свидетельство о публикации №221102900540
Рецензии