Как я боролась с наводнением

     Не хотелось бы начинать сегодняшний рассказ с описания, мягко говоря, мало радостного этапа жизни в ленинградской коммуналке, где проживали четыре семьи, где не было ванной комнаты, зато были две плиты с закреплёнными за каждой комнатой конфорками, два пьяницы, один из которых бегал с топором по кухне за моим мужем. А теперь на этом фоне представьте меня: домашнее, интеллигентное создание, так давно мечтавшее о жизни в Ленинграде и рвущееся туда душой и телом.

     Похоже, дорвалась… А ведь говорили умные люди, предостерегали, пытались открыть мне глазки-то пошире. Нет, любовь и в шалаше. А тут целая комната и всего трое: свекровь, муж и я. Любовь у нас начиналась в воскресенье, когда «свекровИще», как говорила моя подружка, шла в баню, и внезапно заканчивалась с её возвращением. А по утрам   я просыпалась не от слов «С добрым утром, любимая!»,      а под объявление, доносившееся с улицы из трамвая: «Следующая остановка — Театральная площадь».

     Поэтому, когда дом пошёл на капитальный ремонт (после которого, кстати, нам ничего хорошего не светило, кроме возвращения туда же в том же составе), по наущению практичной армянской подруги я преступила закон и, краснея как рак, дрожащими руками дала первый и последний раз  в жизни взятку чиновнице. В результате нас со свекровью расселили и, когда мне удалось получить хотя бы на время капремонта отдельную квартирку, ликованию не было предела. И долгое время, вставляя свой ключ в дверь своей квартиры, я плакала от счастья.

     Ну и что с того, что квартира была в подвале, что потолки были сводчатые, а комнаты площадью девять и восемь квадратных метров? Зато  была  своя  кухня,  по  которой  по ночам бегали крысы, любительницы полакомиться свежеиспеченным лимонным пирогом. Зато были своя ванная и туалет, которые с незавидной регулярностью забивались фекалиями, растекавшимися по полу. Были и ремонтники, которые, приезжая для прочистки и видя меня мятущуюся, всю в слезах (кстати, это всегда происходило в отсутствие мужа, уехавшего на рыбалку или охоту), успокаивали очень действенной фразой: «Заливает — не горит!» И возразить тут было нечего.

     Но всё равно я квартирку очень любила. Там у меня было пианино и романсы, и любовь без ограничения во времени, и не только в банный день.
     Однако, как известно, потехе час. Пришло 29 сентября 1975 года, а с ним — одно из пяти самых сильных наводнений в Петербурге — Ленинграде на ту пору.            Соглашаясь на эту квартиру, я не задумывалась о существующей угрозе быть затопленной во время наводнения, хотя квартира размещалась на Фонтанке.
     Поздней осенью прошедшего года Нева тоже вздыбливалась несколько раз, и мы уже привыкли не выключать радиоточку, по которой время от времени звучало страшное (для нас) и занятное (для всех остальных, живущих хотя бы этажом выше) объявление голосом Левитана, гласившее:
     «От Комиссии по  борьбе  со  стихийными  бедствиями.  На 22 часа 50 минут уровень воды в Неве составил два метра двенадцать сантиметров, что на столько-то сантиметров выше ординара. Ожидается подъем воды до двух метров тридцати пяти сантиметров (например)». Обычно всё довольно мирно заканчивалось, если не считать, что склады на Васильевском острове и Петроградской стороне оказывались затопленными. Урон, пусть и незначительный, был нанесен, а мои родители тут же в панике мне телеграфировали с Украины, насмотревшись по телевизору плещущиеся воды у Ростральных колонн и затопленную гранитную лестницу у Горного института. Пока мы только хихикали.
 
     Это было, по-видимому, воскресенье, потому что к нам в гости пришёл часто посещавший нас приятель. Традиционный приём: вкусно поели, выпили, поговорили, расспросили. Заметьте, радио выключили (!) и отправились спать.
     Где-то в середине ночи в дверь раздался сильный стук. Муж  недовольно через дверь спросил, в чём дело. Да ни в чём особенном, ответил наш единственный сосед слева, наводнение.
     Тут мы поспешно включаем радио и слышим цифры уже выше всяких, побывавших в критических.
     Муж с осторожностью открывает дверь — в крошечном подъезде сухо. Открывает дверь во двор и тут же отпрыгивает — вода стоит почти у порога. А надо сказать, что мы живём во втором дворе от Фонтанки: значит,  набережная   и первый двор уже затоплены. Я панически ношусь по квартире, не зная, что спасать: деньги, вещи, документы… А муж спокойно делает дело: снял матрасы, поставив их торцом на подоконник, кровати водрузил одну на другую. Ну хорошо. А пианино, новое пианино, что будет с ним? Лопнет дека. Муж находит примерно пятисантиметровые бруски и подкладывает их под пианино. Пусть всего пять сантиметров, но они тоже могут сыграть роль. Вот, пожалуй, и все наши эвакуационные шаги. Муж надевает веллингтоны (высокие резиновые сапоги) и рискованно, как я потом поняла, выходит во двор: ведь люки, а их во дворе множество, повыбивало водой и попади он ногой в один из них, его уже ничего бы не спасло.
     А я пока хожу по квартирке туда-сюда и тихо  радуюсь: у меня сухо. Почему-то. Да, я совсем забыла упомянуть о своём личном весомом вкладе в борьбу с наводнением, о мере, принятой  против проникновения воды в квартиру. Очень рекомендую, очень эффективно: узнав, что во дворе вода, я положила перед дверью нашей квартиры тряпочку! Не напоминает историю с яйцами?
 
     Но как только я ликующе убедилась, что в квартире воды нет, тут, откуда ни возьмись, она совершенно бесшумно появилась из-под пианино и в мгновение ока уже стояла по всей квартире до середины голени. Золотой муж, не теряя присутствия духа, поставил для меня антикварный, как бы сегодня сказали «винтажный», резной стул на площадку между этажами и усадил меня туда, укутав предварительно пледом и дав мне пачку «Салема», престижных американских сигарет (хотя курения моего, конечно, не одобрял). Сам же он ходил по дворам и затопленной квартире в высоких ботфортах, периодически повторяя: «Слушай, мать, как на охоте — разве что утки не летают!»
     Спасибо ему за всё…

P. S. А к утра вода спала. Максимальный уровень её соcтавил 280 см выше ординара. Теперь жителей Фонтанки защищает дамба…