Пауль морозов

ПАУЛЬ МОРОЗОВ

Родина помнит героев
 
Морозов Павлик Тимофеевич (1918 -1932)
Юный участник борьбы с кулаками в Свердловской области
в период коллективизации сельского хозяйства.
Председатель пионерского отряда села Герасимовка.
Пионер герой, убит кулаками. 
(Из советской энциклопедии)

На самом деле Павлик пионером не был. Донести на отца его научила мать, потому что отец ушёл к другой женщине и родной сын предал собственного отца, который от продразверстки спрятал зерно для пропитания семьи, за что отец был расстрелян красными. Внук за это предательство, был убит собственным дедом. Деда и бабушку заодно расстреляли. Но герои не умирают, они видоизменяются.
Говорят, у каждого своя судьба, что назначено, то и надо пере-жить. Тяжело осваивать Германию. Которую ночь Линда с Антоном не могли спать. Своих проблем не в проворот, а тут ещё дети подрос-ли и нервы портят. Второй час ночи, а Пауля ещё нет дома. Всё равно в России было по-другому, там родителей уважали и боялись. Там Антон был человек – простой советский инженер, любимая работа, уважаемая личность. Здесь непризнанный диплом, бесперспективный по возрасту и языку, презренный безработный. Линда была учителем, влюблённая в свою работу, гордость школы, уважаемая поколениями выпускников – учительница первая моя. Здесь пуцает у бабок и этому рада. Элита социализма на шее капитализма, получает социал, глота-ет слёзы и делает довольное лицо. В её школе завидуют – она живёт в ФРГ. Не знают, что в турецком квартале. Россия раскулачила и со-слала ещё одно поколение трудяг. А что делать? Тот «Титаник» из прошлого развалился на части и утонул, там люди не живут, а выжи-вают, как всегда в России виноватых нет. Здесь на социале лучше, чем там с работой. Вот и будь доволен. Только жалко смотреть, как дети гибнут, и государство это стимулирует.
Вот их Пауль, был такой послушный, золотой мальчик, гордился родителями, а здесь их стыдится. Появилось высокомерие, он в этой жизни лучше ориентируется, чем они. Говорит и читает по-немецки лучше своих образованных предков. Он письмо напишет, шутя, а они от казённого конверта в панику кидаются, всё боятся чего-то, страх у них в крови. В современной жизни не ориентируются. Всё на чёрный день копят. Сегодняшним днём жить надо. Чёрных дней может и не будет.
Сколько раз отец говорил, чтоб сын в десять часов дома был. Вот опять второй час ночи. А где он – не известно. Табаком от него попа-хивает, иногда и водкой. В последнее время, какой то блеск в глазах, точно с наркотиками сдружился. Пропадёт ведь парень. Что делать? Теперь ещё эта первая любовь. Зачем ему эта турчанка. Седьмой класс, четырнадцать лет, о школе думать надо, а он шашни крутит. Мусульмане застукают – покалечат. Нет, надо принимать крутые меры. Хватит разговоров. Кого слова не берут, того трижды дерут. Линдина подушка каждую ночь мокрая. Здоровье плохое стало, всё от переживаний от нервов. Наконец в коридоре послышались шар-кающие шаги. Дверь открылась и, не включая свет, Пауль прошмыг-нул в свою комнату. Антон встал и прошёл следом. Зайдя в детскую комнату, он включил свет. Часы показывали третий час ночи. Пауль был весь взъерошенный, в порваной рубахе, с синяком под глазом.
– Где это тебе так?
– На дискотеке с турками подрались.
– Опять с ней был?
– Тебе то что?
– Не пара она тебе, не пара, сколько раз тебе говорить. Что тебе своих девчат мало. Наши русачки красивее намного и свои люди. Сходил бы с нами в церковь, там такие девчата!!! На что тебе мус-лим-ка, всю жизнь промучиться хочешь. Бабушка твердила, две на-ции на одной подушке спят плохо, а две расы и тем более разные веры крепко спать вообще не смогут. За 200 лет мы кровинки не рас-плескали. Чистые приехали, а здесь, что ты делаешь?
– Отсталые вы люди – старики. Они тоже человеки. Вон, мест-ные, на узкоглазых малайках переженились, немки с чёрными живут, даже у канцлера Коля сын на турчанке женился и ничего. Такие люди понимают, а вы всё по старым правилам живёте.
– Понимают! Понимают! Может жена Коля из-за этого на себя руки наложила, на свадьбу даже не пришла, а вам всё нипочём, не думаете о последствиях, с глазами, а любую лапшу лопаете. Тебе о школе думать надо, профессию получить, работу найти, у тебя такого конто, как у Коля, никогда не будет, отсюда и танцуй. Ты вон тоже мать в могилу загоняешь и меня за одно. Утром в школу, а ты только пришёл, уроки не сделал, учёбу запустил, одни развлеченья на уме. Мы же сюда ради вас, детей, приехали, а что с вами происходит, что вы с нами делаете.
– Опять воспитываешь? Я спать хочу!
– Надо было в десять приходить, сейчас бы все спали!
– Батя! Тебя так послать или по факсу?
– Я тебе попосылаю! Мой хлеб жрёшь, в моём доме живёшь и меня гонишь? Мало я с тобой по-хорошему говорил, но вижу не до-ходит, так я тебя по-другому проучу, как меня мой отец учил. Я тебе рога поотшибаю, на цепь посажу, на чёрный хлеб и воду.
Антон снял с висящих на вешалке штанов ремень и перетянул от души сына по спине. Пауль выпрямился и стал выше отца, он от-швырнул предка в сторону выскочил в коридор и хлопнул дверью. В стенку застучали соседи. Испуганный Антон выскочил следом и на-ткнулся на заплаканную жену.
– Зря ты так, – всхлипнула она.
– А как? – взревел Антон – видишь, пропадает пацан. Мы с тобой в Германию из-за детей приехали, всё бросили, а они гибнут. Ну лад-но! Деваться ему некуда. Попрыгает, попрыгает и через час вернётся, утром в школу.
Но Пауль не вернулся, ни в понедельник, ни во вторник. В среду приехали два полициста и до смерти напугали Линду и Антона. Они опросили соседей. Соседи подтвердили, что в ночь с воскресенья на понедельник у них был скандал. Слышимость то отличная. В школе на вопрос учительницы Пауль сказал, что он не ночевал дома, что дома его бьёт отец, что отец хочет посадить его на цепь, на чёрный хлеб и воду. Над ним издеваются. Жить невозможно, всюду учат, за каждым шагом следят, у него нет никакой свободы. Друзей домой не пускают, на улице, чтоб с ними не встречался.
Полицаи составили протокол за избиение ребёнка и велели про-читать и подписаться. Потом приехали люди из Югентамта и сооб-щили, что не позволят издеваться над детьми, что Югентамт опреде-лил Пауля жить в интернат, где над ним не будут издеваться и у него будет достаточно свободы. Счёт за интернат, естественно, придётся платить родителям, от 2000 до 3000 ДМ в месяц. Возможно, будет поставлен вопрос о лишении родительских прав. А за избиение несо-вершеннолетнего будет разбираться полиция. Если вы признаете ошибки воспитания, возможно, обойдётся штрафом, а в противном случае может состояться суд.
Ещё через день пришли письма с финансамта, с арбайтсамта, с социаламта, с амта, с ляйфирм, еще откуда-то. Закидали письмами. Финансамт сообщал, что Пауль дал показания, что мать постоянно и не первый год шварцует на трёх местах, у бабок, а отец перепродаёт машины новым русским и подрабатывает у местных во саду ли в огороде. Он подтвердил, что им официально с ляйфирмы приходили приглашения, но родители работать идти не хотят, говорят, что в возрасте. А на самом деле в гостях хвастались, что они так больше имеют, чем те, кто работает. Только почему тогда ему, Паулю, они не дают его законные киндергельд, а дают какие-то жалкие гроши и у него бедного даже нет ташенгельд (карманных денег), поэтому он и попался на краже в магазине. Кроме того, он ещё влез в серьёзные долги. Внизу в письме был аккуратно и скрупулезно составлен счёт за воровство и расчёты всех заработанных за прошедшие годы чёр-ных марок, которые необходимо вернуть в финансамт в указанный срок, плюс почти такая же сумма бусгельд – штрафа. Хорошенькая сумма, пару машин купить можно. И приписка – если эта сумма не будет выплачена добровольно, то дело будет передано в суд и приба-вятся ещё судебные издержки.
– Придётся продать нашу старушку-пекевушку и гасить долги, – заплакала Линда.
В других письмах от ляйфирм было много предложений на рабо-ту, для обоих, но за 12 ДМ в час и езда за 70 км в один конец. Фигаро тут, фига там. Там же предупреждалось, что отказываться от предло-женной работы не рекомендуется. Спокойное социальное будущее захлопнулось, как мышеловка.
Антон от злости ходил из угла в угол, сжимая от бессилия кула-ки.
– Видеть предателя не могу.
Линда заливалась слезами. И себя жалко, и детей, и обидно до невозможности.
– Кого мы вырастили? Павлика Морозова? Ради детей приехали? Куда? Вот пастор наш в тюрьму ходит проповедовать. Говорит, весь второй этаж русаками забит, молодёжью. Ночью на сигаретный ав-томат тросик накинут и машиной дёргают. Автомат об асфальт грох-нется. Они деньги, сигареты подберут и удирать. Только на первом же перекрёстке их полиция уже ждёт. Наши ли это золотые дети?