Классовая антипатия

Из книги «Лавочка под окном»
(готовится к печати)

Зинаиде отказали от места.
Ну, то есть, как отказали? Сначала её наоборот – уговаривали, заманивали всякими коврижками, сулили то одно, то другое. Она поначалу сомневалась, а потом взяла, да и согласилась.

С Амалией Петровной она познакомилась в больнице. Амалия Петровна там лежала, а Зинаида работала санитаркой: полы мыла, утки таскала, бельё на постелях меняла. Ну, и ещё много чего. Ну и, конечно, в палате этой дамочки прибиралась. Амалия-то Петровна в отдельной лежала. За что ей подобные блага были, Зинаида не знала. Вроде, и тётка-то обыкновенная. Не старая ещё – постарше Зинаиды, но ненамного. Только, говорят, муж у неё каким-то профессором знаменитым был, вот и носились с ней в память о том муже. И ещё, говорят, пенсию она за этого мужа получала. Большую пенсию. Сама-то и дня в своей жизни не проработала – всё за мужниной спиной, а как тот помер, так ей эту самую пенсию дали.
А Зинаида никогда замужем не была. Нет, мужики-то, конечно, у неё по жизни были, но всё так – без узаконивания отношений. То с одним пару лет, то с другим. С одним даже пять лет вытерпела. А так, чтобы отношения оформить – не сподобилась. Да, если честно, никто её особо замуж не звал. А под старость вообще одна осталась. Вот и работала санитаркой в больнице за копейки. Потому что пенсия – такой же копеечной была. А тут – копеечка к копеечке…
Короче, как-то утром, после того, как Зинаида закончила мыть полы в палате Амалии Петровны, та ей и говорит:
– Вы, Зина (познакомились они к тому времени), только здесь работаете?
– Только здесь, – отвечает Зинаида. – Я, вообще-то, на пенсии, а здесь подрабатываю. Пенсия-то маленькая, не хватает.
– Вот-вот, – оживляется Амалия Петровна, – я и говорю: трудно сейчас на одну пенсию прожить. (А сама-то – на что живёт? Тоже на пенсию, причём, на мужнину!). У меня, Зина, предложение к вам будет. Я уже человек пожилой (будто Зинаида много моложе!), мне трудно по дому всё самой делать. А живу я одна. Может, согласитесь вы, когда меня выпишут, раз в неделю приходить ко мне уборку делать? За деньги, естественно. Вот, сколько бы вы взяли за такую работу, если бы согласились?
Зинаида так и застыла с открытым ртом. Да она сама бы на такую работу напросилась давно, ежели знала бы куда! А тут: «Если бы согласились?». Да согласна она, согласна! Только вот не знает, какую цифру назвать. А Амалия Петровна продолжает:
– Вот, скажем, тысяча рублей в неделю вас устроит? Квартира у меня небольшая, двухкомнатная. Там только пыль вытереть, попылесосить, полы протереть. Ну, и раза два в год – весной и осенью – окна помыть. Но это – за отдельную плату.
Тысяча рублей! В неделю! Да Зинаиде в больнице семь тысяч платят. В месяц. И крутится она почти без выходных с утра до вечера. А тут – тысяча! В неделю. Конечно, согласна! Но вслух говорит:
– Полторы!
– Ну, полторы, так полторы, – соглашается Амалия Петровна. – Значит, договорились. Я вам тут адресочек черкну, а как меня выпишут, вы и заходите.

Словом, сговорились они. А через неделю, когда Амалию Петровну выписали, Зинаида в первый раз пришла к ней домой. Квартирка и в самом деле была небольшая, только заставлена так, что и развернуться негде. Мебель вся старая, массивная, а книг-то, книг! Аж пять стеллажей от пола до потолка!
– Это всё от мужа осталось, – говорит Амалия Петровна. – Вот, думаю передать их в библиотеку институтскую, да рука не поднимается. Как-никак – память о супруге.
– Надо передать, – говорит Зинаида, прикидывая, сколько времени уйдёт на стирание пыли с этих книг, – чего им без дела стоять? Пусть люди пользуются.
– Надо бы, – вздыхает Амалия Петровна, – может, решусь как-нибудь… Ну, пойдёмте, я вам квартиру покажу…

С той поры Зинаида стала приходить каждую неделю к Амалии. Пыль стирать, пылесосить да полы мыть. Со всей работой часа за два управлялась. Два часа – и полторы тысячи в кармане. И всё бы хорошо было, но тут Амалия Петровна ей и говорит:
– Вы, Зинаида, вещи, когда их вытираете, ставьте опять на то же место. Я за многие годы привыкла, что они на этих местах лежат. А вы их переставляете. Вот, например, часы. Они на комоде у самого края должны стоять, а вы их постоянно ставите к стене. А мне из кресла у стены их не видно. И мне приходится их переставлять. Или, вот, тапочки в прихожей…
И ещё два десятка претензий высказала.
Вот, казалось бы, какие проблемы? С краю – так с краю. За полторы-то тысячи! Так нет! Задело это Зинаиду. Ишь, барыня, какая нашлась! Часы ей, видите ли не видно! Так встань, подними свой зад, и переставь! А то хорошо на мужнину-то пенсию командовать! Сама, небось, за всю жизнь палец о палец не ударила!
И кивает в ответ Зинаида, кивает, а продолжает всё делать, как и прежде: часы к стене ставит, тапочки в прихожей переставляет, да и остальные предметы с места на место перекладывает. И сама не знает, почему так делает. Может, из чувства классовой антипатии?
И вот однажды говорит её Амалия Петровна:
– Извините, Зинаида, но я вынуждена отказать вам в месте. (Так и сказала, зараза: отказать в месте!) Вы никак не хотите следовать моим замечаниям. А для меня это принципиально. Вот вам деньги за сегодня, и больше можете не приходить!
Ну, не приходить, так не приходить. Вышла Зинаида от Амалии Петровны со смешанным чувством. С одной стороны – обидно полторы тысячи в неделю терять. А с другой – вроде, как отомстила она ей за классовое неравенство! Не пошла на поводу у капризной барыньки! Глупо? Может, и глупо. Но – греет!

…Сидит Зинаида на лавочке в глубине двора и размышляет. Может, думает, опомнится Амалия, выглянет в окно и скажет: «Ах, я была не права! Возвращайтесь, Зина, я всё прощу!». Но, вряд ли. Но она, Зинаида, тоже не лыком шита. Она за то время, что квартиру убирала, всех жильцов в этом подъезде заприметила. И любого нового человека сразу увидит. И, если Амалия кого нового на её место наймёт, а ведь наймёт же, она, Зинаида, к ней подойдёт и скажет:
– Ты, главное, голубушка, часы, когда вытрешь, ставь к стене. А то Амалия Петровна об этом вечно попросить забывает!
Вот так и скажет. Из чувства классовой антипатии.