Вступление

«ВОДЫ С ТЕХ ПОР НЕМАЛО УТЕКЛО»
Тобенхаген, Данмай. 1989-й год.

    Высокая темноволосая девушка лет семнадцати, стряхнув с ярко-желтого зонта капли дождя, вошла в шикарный вестибюль пятизвездочного отеля «Коломбина», стоящего недалеко от центральной площади столицы Данмая. Услужливый метрдотель в форме вишневого цвета тотчас же оказался возле нее и, забрав an umbrella, испарился в неизвестном направлении. Сняв короткое пальто серебристого колера, Виттория Кляйнедди, внучка известнейшей, легендарной первой леди Гомерики, еще при жизни ставшей иконой стиля, направилась в располагающуюся на втором этаже кофейню «Hazlers», где ее ждала известная журналистка, приехавшая из Нью-Моргкса, самого сердца Соединенных Штатов с одной-единственной целью: взять интервью у той, что провела часть детства в городке под названием Кинкиннатис, рядом с «божественной Шэрон Бовэ-Кляйнедди».
    - Добрый день, мисс Кляйнедди, - поприветствовала ее миниатюрная блондинка в оранжевом свитере. - Спасибо, что нашли время для беседы со мной. Меня зовут Лайза Стюарт, и я собираюсь написать книгу, посвященную чете Кляйнедди. Вы не имеете ничего против диктофона?
    - Боюсь, я не оправдаю ваших ожиданий, госпожа Стюарт, - застенчиво улыбаясь, Виттория грациозно села напротив собеседницы, скрестив ноги. - Бабушки Шэрри не стало, когда мне исполнилось шесть, и я мало что помню.
    - И, тем не менее, у меня есть все основания считать, что вы - ценный источник информации, - журналистка, выставив крошечный звукозаписывающий аппарат в центр столешницы, раскрыла пухлый ежедневник, в котором столбиком на двух страницах громоздились заранее подготовленные вопросы. - Насколько мне известно, после смерти Шэрон Кляйнедди вас воспитывал дядя, родной брат вашего отца и его супруг, до переезда в Тобенхаген вы около семи лет жили в Аодалии. А чем занимаются ваши родители, можно узнать?
    - Они погибли в автокатастрофе четыре года назад, и, если верить словам дядюшки, а не верить им резона нет, они считали меня «досадной помехой», которая могла помешать им жить в свое удовольствие. Мама даже хотела сделать аборт, но папа уговорил ее родить, заверив, что его матушка, то есть моя granny с великим удовольствием возьмется за воспитание внучки. Так что со своими биологическими parents я виделась только один раз в жизни: на похоронах бабулечки.
    - Какой она была?
    - Строгой, но справедливой. Я ее боялась ужасно, хотя она никогда и ни при каких обстоятельствах не повышала голоса. Для меня grandmother являлась олицетворением Мэри Поппинс, - пронизывающий до мозга костей взгляд, идеально уложенные волосы, манеры истинной леди. В общем, мисс Совершенство, сама Элегантность, Добропорядочность и Благонадежность. Никогда не видела ее сердитой, растерянной или веселой, - она походила на бриллиант: холодная красота, утонченность, неприступность. И, конечно же, я мечтала вырасти такой, как она. Шэрон Бовэ-Кляйнедди - мой кумир number one. Собственно, именно поэтому я решила стать балериной и, поступив в академию искусств на отделение классического танца, не без помощи моих драгоценных uncles добилась своего, уже год как являясь солисткой Данмайского королевского балета. Да, существует мнение, что Шэрон Кляйнедди не особо любила хореографию, так как, выпустившись, устроилась на работу в издательство, однако тот факт, что годы спустя, переехав в О’Вайо, она некоторое время преподавала the basics of classical dance, говорит нам об обратном.
    - Можете припомнить какой-нибудь забавный случай из раннего детства, например то, что, быть может, вывело вас из душевного равновесия? Небольшая история, которая могла бы как-то охарактеризовать ваши отношения с несравненной миссис Бовэ-Кляйнедди?
    - Знаете, единственный странный случай, правда, я смутно его помню, поскольку мне тогда было около трех, произошел не совсем со мной, а с моей старушкой-няней, Глафирьей Фигизмунд. Однажды после обеденной прогулки она сказала мне, что бабушка отправилась на небеса, и я, кажется, жутко раскапризничалась в тот вечер. Включила музыку на полную мощность, отказалась ужинать, а затем со второго этажа спустилась бабуля, вполне живая, правда, не совсем здоровая; кажется, у нее болела голова. Как мне потом объяснили, у Гафирьи, справившей восьмидесятилетие еще до моего рождения, началась деменция, и она, войдя в комнату спящей хозяйки, отчего-то решила, что та скончалась. Так что после того случая у меня появилась новая гувернантка, француженка мадам Жюли, а бабушка прожила еще три года; смерть настигла ее в беседке, где она практически каждое утро перечитывала свою любимую поэму «Цветущая на огнях».