Лекция 5. Теория справедливого наказания

Видео: https://youtu.be/oZW4Cx84-ZU

В этой лекции мы рассмотрим, какое наказание является справедливым, а какое несправедливым. Закончим мы рассуждениями о справедливости смертной казни и телесных наказаний.
Надо сказать, что в сугубо юридическом смысле термин «наказание» применяется либо к уголовному праву, либо к административному праву, то есть наказание – это юридическая ответственность либо за совершенное преступление, либо за совершенное административное правонарушение. Но в целях выявления некоторых общих принципов справедливости мы можем объединить под термином «наказание» любые виды юридической ответственности. Ниже мы будем говорить о справедливости дисциплинарной, материальной, гражданско-правовой, конституционной и других видов юридической ответственности за совершенное правонарушение. Мы будем рассматривать термин «наказание» немного шире, чем он обычно рассматривается. Но к уголовному праву мы будем обращаться чаще, потому что философы, как правило, рассуждали именно о справедливости уголовного наказания, и не касались других видов юридической ответственности.
Какое наказание является справедливым? В первую очередь мы могли бы обратиться к специальной литературе в области уголовного права. Здесь мы увидим, что обычно юристы обсуждают вопрос о том, каковы цели наказания. По сути, справедливым следует считать наказание, которое соответствует заявленным целям.
Выделяется множество самых разных целей. Одни ученые говорят, что цель наказания – это кара, возмездие, месть преступнику за совершенные преступления. Другие ученые более прагматичны. Они говорят, что цель наказания – это общая или частная превенция. Превенция означает, что наказание направлено на предотвращение совершения новых преступлений. Общая превенция означает, что мы даем обществу понять, что некоторые поступки являются наказуемыми и предостерегаем вообще всех людей от их совершения. Частная превенция – это предостережение самого преступника от совершения новых преступлений. Наказывая преступника, мы препятствуем ему совершать преступления, в некотором смысле устрашаем его.
Кроме того, целями наказания называют воспитание или исправление. Конечно, другие ученые говорят о том, что уголовным наказанием нельзя исправить преступника, но это очень дискуссионный вопрос, мы не будем в него углубляться.
Также в качестве цели наказания иногда называют заглаживание вреда, но если смотреть с точки зрения закона, то вред, причиненный преступлением, обычно возмещается путем подачи иска в гражданском порядке, то есть здесь применяются нормы гражданского права о причинении вреда. Конечно, этот иск может быть рассмотрен и в рамках уголовного процесса, но, тем не менее, к самому наказанию возмещение вреда, по действующему законодательству, отношения не имеет. Однако если мы рассматриваем цели юридической ответственности в целом, то мы можем назвать такую цель, как возмещение вреда.
Таковы основные цели наказания, которые обычно выделяются учеными. Мы можем отметить здесь то, что первая цель, которую мы назвали (кара, возмездие, месть), исходит из того, что наказание самоценно, то есть в любом случае мы должны наказать преступника, несмотря на наличие или отсутствие последствий преступления, а также несмотря на наличие или отсутствие последствий наказания. Мы наказываем просто потому, что само по себе наказание – это справедливо. Все остальные цели наказания (общая и частная превенции, предотвращение новых преступлений, исправление преступника, заглаживание вреда) так или иначе имеют отношение к последствиям этого наказания, то есть, в общем и целом, они исходят из того, что наказание должно иметь какую-то пользу.
Таким образом, мы можем выделить две теории справедливого наказания. Согласно одной теории наказание – это кара, месть, возмездие, и, соответственно, справедливым наказанием будет то, которое более соответствует идее воздаяния. Другая теория справедливого наказания говорит о том, что справедливое наказание всегда должно иметь какую-то пользу для общества, отдельных лиц и т.д. И поэтому мы можем назвать эти теории справедливого наказания соответственно ретрибутивной теорией и утилитаристской теорией.
Наиболее известным сторонником первой из них был Иммануил Кант. Широко известно его утверждение, что даже если в каком-то обществе, которое живет на острове, будет совершенно преступление, и все члены этого общества (кроме преступника) покинут этот остров, то преступник все равно должен будет понести наказание, хотя он уже больше никому не вредит, то есть для Канта наказание было самоценно. Если наказания нет, то мы наблюдаем вопиющую несправедливость. Неотвратимость наказания – это был самый главный принцип, которого придерживался Иммануил Кант.
Но если мы проанализируем существующие уголовные кодексы (российский или зарубежные), то увидим, что принцип неотвратимости либо не появляется там, либо не является наиболее значимым. Например, в Уголовном кодексе Российской Федерации такого принципа уголовной ответственности или уголовного наказания нет. И, наверное, это не случайно. Если мы откроем наш уголовный кодекс, мы увидим, что там есть специальные главы, которые посвящены обстоятельствам, освобождающим от уголовной ответственности, и главы, посвященные обстоятельствам, исключающим уголовную ответственность. То есть в целом наш законодатель исходит из того, что не за каждое преступление следует какое-то наказание, и эта точка зрения имеет под собой большие основания.
Даже если мы проанализируем те обстоятельства, которые исключают преступность деяния (необходимая оборона, крайняя необходимость и т.д.), то мы увидим, что это в принципе разумные вещи, которые приводят к тому, что человек хотя формально совершил какие-то действия, попадающие под определение того или иного преступления, но он не привлекается к уголовной ответственности по вполне разумным причинам. Поэтому может быть неотвратимость наказания, вопреки Канту, это не такой важный принцип.
Но если мы перейдем к другой точке зрения, утилитаристской, которая говорит том, что справедливое наказание – это наказание, которое приносит пользу, то мы увидим, что и в ней тоже есть определенные недостатки. Фактически, если строго следовать этой точке зрения, то окажется, что даже если человек не совершал никакого преступления, но при этом наказание этого человека принесет пользу обществу, то этого человека нужно наказать. Строго говоря, утилитаризм означает, что наказание может быть просто для того, чтобы общество видело, что преступник найден, что справедливость восторжествовала. Само чувство справедливости, царящее в обществе, будет иметь какую-то определенную пользу. И если польза от этого чувства перевешивает недостатки от осуждения невиновного, то даже и невиновного человека мы должны осудить. Это следствие того, что мы последовательно применяем принцип наказания как пользы. Наверное, этот пример показывает, что и в утилитаристских целях наказания есть свой недостаток.
Поэтому для того, чтобы все-таки разобраться, какое наказание является справедливым, мы должны найти какую-то середину между этими двумя теориями справедливого наказания, между Кантом и утилитаристами.
В чем же эта теория может заключаться?
Во-первых, мы могли бы обратить внимание на то, что наказание должно следовать только за совершенное преступление. Если нет преступления, то нет и наказания - это главное ограничение, которое мы можем наложить на утилитаристские теории наказания. То есть мы налагаем наказание на людей не просто потому, что это соответствует общей и частной превенции, стабильности жизни в обществе, безопасности, какому-то надлежащему правопорядку. Мы налагаем наказания только на лиц, которые совершили преступление. В этом состоит ограничение, которое мы налагаем на утилитаристскую точку зрения.
В-вторых, ограничения можно наложить и на теорию наказания Иммануила Канта, Какие  это ограничения?  Я думаю, мы можем взять несколько мыслей Канта, которые, пожалуй, достаточно убедительны, и могут нам помочь в конструировании теории справедливого наказания, а все его остальные рассуждения отбросить. Итак, в чем же, на мой взгляд, заключаются положительные стороны учения Иммануила Канта о наказании.
Первое, что он говорит, что наказание - это то, что следует за преступлением.
Кроме того он обосновывает возможность государственного принуждения в отношении преступников. Он говорит о том, что действия, которые направлены против несправедливости, тем самым способствуют справедливости. И даже принудительные действия, ограничивающие свободу человека, могут в целом содействовать справедливости. Это такая мысль Канта, которая делает наказание логически вообще возможным.
Наконец, если мы проанализируем в целом нравственную теорию Иммануила Канта, то мы увидим, что базовый принцип, из которого он исходит, можно обозначить как равноценность лиц, равенство лиц в их достоинстве, невозможности обращения к человеку как к средству. Этот принцип равенства мы тоже могли бы провести в области теории справедливости.
В чем Кант не прав? Кант считает, что если мы рассматриваем наказание только как средство для достижения какой-то цели, то тем самым мы относимся к человеку как средству, что морально недопустимо. Канта говорит о том, что с точки зрения утилитаристских теорий наказания человек, которого наказывают, - преступник, - рассматривается только как средство к достижению каких-то целей общества. Но, по Канту, относиться к человеку как к средству нельзя. Но может быть, Кант здесь немного не прав. Может быть, неправильно рассматривать человека только как средство для достижения общественно значимых целей даже в рамках утилитаризма, ведь мы не просто так его наказываем, мы наказываем только за совершенные им же самим преступления. Если мы обратимся к самому Иммануилу Канту, то увидим, что, например, в отношении воров Кант говорит следующее. Когда вор покушается на чужое имущество, он тем самым делает незащищенным своё собственное имущество, то есть он покушается на принцип неприкосновенности собственности, и тем самым он позволяет другим людям поступать согласно этому же принципу и обокрасть самого себя. Короче говоря, по Канту, любой вор действует самопротиворечиво. Отсюда, когда мы наказываем вора, мы наказываем его для того, чтобы поддержать правопорядок, который позволяет этому же самому вору иметь вещи в собственности, и не беспокоиться о том, что кто-то может их отобрать. Но это означает, что наказание приносит пользу, в том числе, и самому вору. Поэтому, наверное, в любом случае неправильно рассматривать преступника как средство, которое используют другие люди, не совершавшие преступления. Ведь с точки зрения самого Канта преступник всегда, совершая преступление, вредит и себе, и когда мы наказываем его (если мы последовательно проводим эту точку зрения), то мы содействуем самому же преступнику для того, чтобы его жизнь была в сохранности, для того, чтобы его собственность была в сохранности. Все это к тому, что наказывая преступника, мы никогда не рассматриваем его только как средство, мы рассматриваем его в том числе и как цель. Вопреки Канту, мы, пожалуй, все-таки должны допустить, в том числе, и какие-то утилитарные цели наказания. В целом следует рассматривать наказание как что-то, что должно приносить пользу.
В чем эта польза состоит? Снова очень интересный вопрос. Потому что, когда утилитаристы говорят о том, что такое польза, они обычно говорят о том, что мы должны издавать такие законы, совершать такие действия, которые приносят наибольшую пользу наибольшему количеству лиц. Такова была формула Джереми Бентама, известного утилитариста. Во-первых, не очень понятно, что это за большинство, что это за наибольшее количество лиц. Если угнетение меньшинства приносит пользу большинству, должны ли мы угнетать меньшинства? Современные философы, конечно, скажут, что нет, не должны, потому что у каждого человека есть свои собственные права. С точки зрения утилитаристов не очень понятно, кому именно мы стремимся принести пользу. В статусе некоего высшего принципа справедливости принцип пользы несостоятелен, потому что, фактически, когда мы говорим о пользе общества, пользе государства, мы говорим о чем-то эфемерном. Польза государства - это всегда польза для каких-то конкретных лиц. Если мы говорим о том, что нам следует максимизировать пользу большинства, то тем самым мы дискриминируем меньшинство, и в общем и целом получается, что утилитаризм - это такая теория, которая допускает угнетение меньшинств.
Возвратимся к теории справедливого наказания. Когда мы говорим о том, что наказание должно приносить пользу, у нас возникает вопрос - а пользу кому? Ответить на этот раз можно, сказав о том, что наказание - это такое действие, которое должно восстанавливать справедливость. То есть чем больше наказание приносит пользу в деле восстановления справедливости, которая существовала до совершения преступления, тем это наказание справедливее. Так можем объединить точки зрения Иммануила Канта и утилитаристов и найти золотую середину, понимая наказание в общем и целом по-утилитаристски. Наказание - это то, что приносит пользу, это то, что предотвращает другие преступления, это то, что исправляет преступника, это то, что заглаживает вред. Но одновременно наказание мы применяем только к тем лицам, которые действительно совершили преступление. Пытаясь обосновать эту точку зрения, мы можем вернуться к философии Иммануила Канта, который говорит о том, что наказание - это прежде всего воздаяние. Но мы не должны идти дальше этого, потому что если мы абсолютизируем принцип неотвратимости наказания, мы противоречим всем действующим уголовным кодексам и современному уголовному праву, которое не декларирует этот принцип неотвратимости наказания. Вспомним хотя бы институт помилования (Президентом РФ), институт амнистии (Государственной думой РФ). Это всё - институты, которые по сути освобождают людей от наказания. Казалось бы, с какой стати мы должны освобождать преступников от наказания? Но это институты не просто так взялись, их основная идея заключается в том, что иногда это лучший способ достичь справедливости. Например, когда существующее законодательство таково, что последовательно применяя его, судья выносит несправедливый приговор, при этом данное законодательство нельзя достаточно быстро изменить или же его несовершенства вскрылись уже после вынесения приговора. Помилование и амнистия - это некоторые из средств, которые в большей степени содействует справедливости, чем наказание.
Взгляды Канта не только противоречат современным институтам помилования и, амнистии, которые в закреплены Конституции РФ, но они еще и проводят принцип талиона как базовый принцип наказания. По Канту, если наказание - это возмездие, кара, месть, воздаяние, то логично, что главным принципом наказания будет принцип талиона. Это такой принцип, согласно которому наказание должно строго соответствовать преступлению: око за око, зуб за зуб. Почему именно этот принцип? Потому что даже с точки зрения простой человеческой интуиции, если мы хотим отомстить человеку за совершенное им деяние, то, наверное, мы должны совершить что-то эквивалентное тому, что он совершил, только уже в отношении него самого. Это будет вполне справедливая месть. Когда Кант говорит о равенстве, он как раз и говорит, что принцип талиона - это то, что в большей степени соответствует принципу равенства. Однако принцип талиона нельзя рассматривать как убедительный принцип наказания.
Начнем с того, что сам Кант не всегда последовательно проводит принцип талиона. И это не случайно, потому что его просто невозможно провести последовательно. Какое наказание мы должны предусмотреть за государственную измену? Кант говорит - смертная казнь. А в чем здесь принцип талиона? Как мы можем соотнести преступление государственной измены и наказания в виде смертной казни? Где здесь строгий эквивалент, где здесь равенство? И такая ситуация имеет место не только в отношении государственной измены, но и в отношении всех деяний, которые причиняют вред не только конкретному лицу, но и обществу в целом. В этих случаях мы затрудняемся назвать то наказание, тот вред, который мы должны причинить преступнику, который при этом был бы эквивалентен вреду, который причинен обществу. Достаточно странно сравнивать те страдания, которые испытывает преступник в связи с конкретным наказанием, и те страдания, которые перетерпело общество (это в общем-то нечто эфемерное). Более того, сегодня преступление рассматривается как деяние, которое всегда причиняет вред не только конкретному лицу, но и обществу в целом. Именно в этом, собственно, и заключается основной смысл понятия «преступление». Если бы то или иное деяние причиняло вред только конкретному лицу или нескольким лицам, то это был бы гражданско-правовой деликт, то есть это было бы гражданское правонарушение. В этом случае мы могли бы на такого человека подать в суд, взыскать с него убытки и т.д., но мы не могли бы привлечь его к уголовной ответственности. Понятие преступления само по себе исходит из того, что преступление - это какое-то деяние, которое причиняет вред не только конкретному лицу, но и всему правопорядку, всей общественной безопасности, именно поэтому мы выделяем эти деяния в качестве преступлений и записываем их в отдельную книжечку, которая называется Уголовный кодекс РФ.  То есть во всех этих случаях, когда мы причиняем вред обществу, или просто создаем угрозу причинения такого вреда, не всегда понятно, в чем конкретно эквивалент, который должен применяться при наказании того или иного преступника. Даже если мы возьмем такие виды преступлений, как кража или лжесвидетельство, то мы, конечно, могли бы подумать, что с помощью этих преступлений причиняется вред конкретным людям, которых обокрали или оклеветали, но на самом деле и здесь современные правопорядки исходят из того, что это преступление, которое причиняет вред, в том числе, и общественному правопорядку, общественной безопасности, иначе они не были бы преступлениями. То есть так или иначе речь идет о том, что совершается что-то общественно опасное.
Давайте теперь отойдем от этой мысли. Предположим, что когда я что-то краду, я причиняю вред только одному человеку (у которого я что-то украл). В этом случае тоже не очень понятно, как провести аналогию, и в чем именно будет заключаться принцип талиона. Если мы возьмем древние правовые памятки, которые, как обычно считается, содержат этот принцип талиона, и выражают его в качестве основного принципа, то мы увидим, что на самом деле основным принципом талион не был никогда. Ни в Законах Хаммурапи, ни в Законах Ману, ни в законах XII таблиц принцип талиона не был главным принципом наказания.
Возьмем, например, Законы Хаммурапи. Там есть правила, которые предусматривают так называемый зеркальный талион. Например, если тебе выкололи глаз, ты можешь преступнику тоже выколоть глаз. Это и есть зеркальный талион: ты мстишь ему точно таким же деянием. Но кроме этого, в Законах Хаммурапи есть и символический талион. Например, если человек ударил своего отца, то ему нужно отрубить руку. Заметим, требуется не  ударить самого преступника, а именно отрубить ему руку. В этом заключается так называемый символический талион. Рука это символ преступления, и мы ее отрубаем. Но это уже не совсем талион. Ведь в принципе здесь можно было бы применить зеркальный талион, но Законы Хаммурапи этого не требуют. Если придерживаться до конца логики талиона, то если человек кого-то ударил, значит его тоже нужно ударить. Но законодатель, Хаммурапи, не придерживается такой логики. Но это полбеды. Рассмотрим примеры с кражей и с лжесвидетельством.  На самом деле все древние памятники по-разному подходят к наказанию этих деяний. В случае кражи, казалось бы, принцип талиона заключается в том, что если у тебя что-то украли, то ты можешь тоже украсть что-то у вора. Правда здесь не очень понятно вот что: если тебе уже вернули похищенное, значит ли это, что наказание уже свершилось, или ты еще можешь украсть у вора что-то поверх того, что он тебе вернул? Короче говоря, здесь не очень понятно, где этот эквивалент. Так вот, если мы возьмем Законы Хаммурапи, то за кражу обычно предусматривается смертная казнь, если мы возьмем законы XII таблиц, то там за кражу предусматриваются штрафы, если мы возьмем Законы Ману, то там за кражу назначается символический талион в виде отрубания руки, то есть рукой, которой ты что-то украл, ты должен пожертвовать. Наказания везде разные! Возьмем лжесвидетельство, о котором я тоже говорил. В законах Ману за лжесвидетельство предусматривается такая ответственность, которая грозила бы, грубо говоря, обвиняемому, если бы эти свидетельства оказались правдой. Иными словами, лжесвидетель должен понести точно такое же наказание, на которое он обрекал обвиняемого. Тут есть, пожалуй, какой-то эквивалент, выражающий принцип талиона, но далеко не очевидный. Если мы, например, возьмем Законы Ману, то для лжесвидетелей там предусмотрен штраф, и возможность их изгнания из общины. А если мы возьмем Законы XII таблиц, то там лжесвидетелей скидывали со скалы, то есть была предусмотрена смертная казнь за лжесвидетельство. Опять мы видим, что все древние законодатели почему-то по-разному регулируют этот вопрос.  И даже там, где можно было бы провести строгий принцип талиона (ты ударил, значит и тебя нужно ударить), далеко не всегда этот принцип последовательно проводится.
Поэтому мы можем принцип талиона, который многим из нас кажется справедливым, рассматривать только как первобытную интуицию, как что-то, что приходит в голову в первую очередь, но что не является действительно справедливым. Со временем не только представление людей о справедливости меняются, но меняется и сама юридическая техника, совершенствуется законодательство. Если некоторые категории раньше не выделялись (допустим, соучастие, вина и т.д.), то со временем люди начинают осознавать, что это действительно значимые категории. Сегодня уже очевидно, что при наказании, мы должны смотреть, совершено ли в преступлении соучастие, была ли это группа лиц или это был один человек, мы должны смотреть, насколько виновен человек в том или ином преступлении, какую роль он играл в этом преступлении, какими орудиями он совершал преступление. Всё это имеет значение. И со временем уголовное законодательство совершенствовалось, поэтому всё больше подобных категорий учитывалось. Принцип талиона - это, наверное, пожалуй, только зачаточная форма справедливости, которая, действительно, со временем должна была уступить место другим видам справедливости. Поэтому, когда Кант обращается к принципу талиона и считает его высшим идеалом справедливости, то это по меньшей мере странно.
Итак, мы выяснили, что наказание должно применяться только к тем, кто совершил преступление. Но какие еще условия назначения наказания существуют?
Если мы обратимся к гражданскому праву, то увидим, что там, обычно, называется четыре условия привлечения к гражданско-правовой ответственности. Если мы откроем Трудовой кодекс РФ, там сказано примерно то же самое про материальную ответственность. Выделяется четыре условия, при которых: противоправность, причинение вреда, причинно-следственная связь между противоправным деянием и причиненным вредом, и, наконец, вина лица, совершившего преступления (под виной обычно понимают субъективное отношение лица к своему деянию, то есть то, мог ли он себя контролировать, мог ли он предотвратить определенные последствия, от него ли зависело совершение тех или иных действий, мог ли он предвидеть наступление тех или иных последствий своих действий). Итак, обычно называются четыре условия.
Если мы вспомним то, что говорил Иммануил Кант, то увидим, что базовым основанием привлечения к юридической ответственности является именно противоправность, то есть совершение какого-то противоправного деяния. Все остальные признаки являются второстепенными.
Мы можем это наблюдать в нашем законодательстве. Действительно, далеко не всегда, например, люди привлекаются к ответственности только в тех случаях, когда они виновны в совершении преступлений. Иногда люди привлекаются к ответственности, хотя они не виновны. Когда это происходит?
Во-первых, все случаи гражданско-правовой ответственности предпринимателей. Общее правило в том, что предприниматели несут гражданско-правовую ответственность, даже если они не виноваты в совершенном ими деянии, то есть даже если они не могли контролировать определенные вещи. Когда мы покупаем что-то в магазине, и товар оказывается некачественным, мы можем требовать с магазина возмещение убытков независимо от того, мог ли магазин предотвратить этот вред. Сам факт выхода продавца на рынок, ведение им предпринимательской деятельности уже говорит о том, что магазин взял на себя определенные риски, связанные с тем, что товары могут быть некачественными, что не всегда сотрудники магазина могут предотвратить тот или иной вред, выявить своевременно некачественный товар и т.д. то есть это всё - проблемы предпринимателя, который выходит на рынок, он создает определенные риски и он эти риски должен на себя принимать.
Второй случай - это вред, который причиняется источником повышенной опасности. То есть, если мы совершаем какие-то противоправные действия в процессе управления автомобилем, то, опять же, неважно, могли мы предотвратить некоторый ход событий или нет. Мы сели за руль автомобиля, и уже в силу этого несем ответственность. Не важно, был у нас умысел на совершение какого-то противоправного деяния или не было, может быть у нас случайно так получилось. Но если мы сели за руль машины, мы должны нести ответственность, в том числе и за случайные последствия наших действий, потому что автомобиль - это источник повышенной опасности. Это тоже случай, когда юридическая ответственность наступает без вины.
Иногда юридическая ответственность наступает и без факта причинения вреда. В гражданском праве это встречается реже. Но и в Гражданском кодексе РФ есть статья, которая говорит о том, что ответственность может понести даже лицо, которое лишь создает угрозу причинения вреда. Мы пока оставим этот пример в стороне, и обратимся к уголовному праву. В нем выделяются так называемые формальные составы преступления и усеченные составы преступления. В общем и целом речь идет о том, что если совершены определенные действия, которые формально подпадают под определение того или иного преступного деяния, преступник должен понести ответственность, даже если он не причинил вред. Это хороший пример, когда ответственность, в данном случае уголовная, наступает, хотя вред не причинен.
Что касается причинно-следственной связи, то в тех случаях, когда для наступления ответственности не требуется наличие какого-то вреда, в тех же случаях и причинно-следственная связь между деянием и вредом тоже не является обязательным условием привлечения человека к какой-либо ответственности. Тут одно логически следует из другого.
Итак, мы пришли к выводу, что, когда мы налагаем на преступника наказание, мы должны исходить не из того вреда, который он причинил, а из той пользы, которая последует за наказанием. Это самый главный принцип справедливого наказания. Мы должны восстановить справедливый порядок, поэтому мы должны исходить из того, какая польза возможна от наказания в деле восстановления справедливого порядка.
Идем дальше. Рассмотрим вопрос о том, почему мы вообще можем привлекать людей к ответственности, ведь очень часто действия людей вызваны какими-то социальными обстоятельствами, над которыми сами эти люди не властны. Можем ли мы рассматривать человека как самостоятельного агента, который действительно совершает те или иные поступки и действия по своей воле? Нельзя ли сказать, что человек совершает преступление, потому что «среда заела»? Какое значение имеет общественная среда? Если мы обратимся к классикам уголовно-правовой теории, то мы увидим, что они различали преступников и преступления: природные, общественные и индивидуальные. Иногда какие-то деяния вызваны природными силами, над которыми мы действительно не властны. Иногда деяние вызвано исключительно социальной структурой. Но иногда деяние зависит исключительно от самого человека, и он не может сваливать всю вину на общество, на природные силы и т.д. Как мы можем разграничивать эти ситуации? На самом деле здесь все зависит от того, что мы считаем нормальным для среднестатистического человека. Это очень важно. Ведь обычно мы предписываем человеку то, что, как мы считаем, он может сделать. И мы не вменяем человеку то, чему он не может противостоять. В обществе всегда есть определенный консенсус относительно того, что мы можем потребовать от конкретного человека. Здесь не требуется какой-то специальной теории, которую, например, разрабатывал Иммануил Кант, и согласно которой каждый человек является одновременно принадлежностью мира вещей в себе и мира природы, и что человек с одной стороны полностью причинно-обусловлен в своих действиях, а с другой стороны является свободным. По сути все эти сложные теорий нам не нужны, нам важно знать только то, что мы можем потребовать от конкретного человека в стандартных обстоятельствах. Понятное дело, что если человек поставлен в какие-то нетипичные обстоятельства, то мы, наверное, с какими-то другими критериями должны подходить к его поведению. Но в стандартных обстоятельствах мы можем с человека потребовать какие-то определенные стандартные вещи. Эти представления имеют очень большое значение для понятия правонарушения. Дело в том, что мы не обязательно должны рассматривать конкретного человека как свободное существо, для того чтобы наложить на него какую-то ответственность. Нам важно лишь показать, что в цепи причинных связей, которые привели к совершению того или иного преступления, главными были причинные связи, которые мы обычно называем «человеческой волей». Мы должны лишь показать, что можем рассматривать внутренние процессы, свойственные человеческой психике, как часть причинно-следственных связей, приведших к преступлению. Тут уже не важно, что на эту волю подействовало. Уже сам факт того, что к преступлению привела человеческая воля, дает основания для привлечения соответствующего человека к ответственности. Здесь ключевым является критерий вменяемости. В Уголовном кодексе РФ есть понятие невменяемости. Под невменяемым человеком подразумевается человек, который вследствие какого-то психического заболевания не может понимать общественную опасность, характер своих действий и/или руководить ими. В Гражданском кодексе РФ есть схожее понятие дееспособности. Там недееспособным называется человек, который не может понимать значение и характер своих действий или руководить ими, вследствие психических или иных заболеваний. Каждый совершеннолетний человек предполагается дееспособным и вменяемым. Мы считаем, что он дееспособен и вменяем, пока не доказано иное. Поскольку человек вменяем и дееспособен, мы рассматриваем его как субъекта ответственности, как деликтоспособное лицо. Ели же его психика, его воля функционирует неправильно с точки зрения общества, то есть отклоняется от типичного функционирования воли типичного человека, то в этом случае мы не можем считать его ответственным за преступление. Таким образом, именно понятие вменяемости, а не представление о человеке как о существе, которое свободно от причинно-следственных связей, царящих в природе, позволяет нам привлекать людей к ответственности, и считать их виновными. Соответственно полностью невменяемые и недееспособные  люди нести ответственность не могут, потому что они не могут рассматриваться как самостоятельные субъекты, обладающие своей собственной волей. В Уголовном кодексе РФ прописано, что невменяемое лицо не может быть привлечено к уголовной ответственности. В гражданском праве выделяются разные степени дееспособности, разные правила для людей разных возрастов, и, соответственно, разные степени несения гражданско-правовой  ответственности. Но кроме того, в Гражданском кодексе РФ мы можем встретить некоторые правила, которые означают привлечение к ответственности недееспособных. Это случай причинения вреда малолетними, за которыми не уследили родители, опекуны или представители организации, в которых находился ребенок (школа, детский сад и т.д.). Если по какой-то причине эти лица, которые были ответственны за ребенка, не могут возместить вред тому, кому этот вред причинен, закон предусматривает, что, когда сам ребенок, причинивший вред, вырастает, он должен возмещать этот вред самостоятельно. Получается, что в момент, когда он совершал правонарушение, когда причинял кому-то вред, он еще не был дееспособным, он не мог нести ответственность за свои действия, но вырастая, он несет ответственность за того человека, за самого себя в прошлом, который еще не мог отвечать за свои действия. Эта ситуация, конечно, несправедливая. Но это один из примеров, когда законодательство будто бы выбивается из общей логики, и предусматривает ответственность недееспособных лиц.
Мы пришли к выводу, что цели наказания по существу утилитаристские. Но на самом деле для разных преступников они являются разными. Франц фон Лист – известный ученый 19-го столетия, выделял преступников прирожденных, привычных и случайных. Для каждого типа преступников он предусматривал свою собственную цель наказания. Для прирожденных преступников главной целью наказания было их обезвреживание, для преступников привычных, то есть для которых преступление - это уже привычка, целью наказания было исправление, а для «случайных» преступников, то есть для тех, кто совершил преступление,  поддавшись «влиянию минуты», а так вообще не злых, цель наказания - это устрашение, то есть нужно устрашить человека, чтобы он в будущем не совершал преступлений.
Впоследствии эта схема была немного усовершенствована немецким философом Густавом Радбрухом, который выделял следующие цели наказания в зависимости от типа преступника.
Для случайных преступников, то есть для преступников «под влиянием минуты», которых преступниками сделало стечение внешних обстоятельств, целью наказания Радбрух называл устрашение, которое служит напоминанием о необходимости правильного поведения.
Для привычных преступников, то есть для преступников, которые сознательно идут на преступления, цель наказания следующая.
Если мы говорим о невменяемых и излечимых преступниках, то здесь, конечно, речь должна идти не о наказании, а о лечении.
Если мы говорим о невменяемых и неизлечимых, то раз они невменяемы, мы не можем привлечь их к ответственности, и раз они неизлечимы, то мы не можем их лечить. Здесь единственным средством является изоляция.
Для вменяемых и при этом исправимых лиц наказание должно быть исправительным, то есть главной целью наказания должно быть исправление. Но вообще-то, как мне кажется, здесь еще и действуют цели устрашения, обезвреживания и изоляции, мы не можем отбрасывать эти цели в отношении вменяемых и исправимых лиц.
В отношении вменяемых, неисправимых лиц целью наказания может быть только обезвреживание и изоляция, то есть в понимании того же Франца фон Листа - это пожизненное заключение. Если мы не можем исправить человека, но он вменяем и сознательно совершил преступление, то значит мы должны пожизненно заключить его в тюрьму и обезвредить, изолировать от общества, хотя, наверное, здесь могла быть еще цель устрашения, но раз человек неисправим, то здесь уже и устрашать его не следует. Единственное, что можно сказать, что если бы мы не преследовали цель устрашения в данном случае, тогда было бы больше стимулов у вменяемых и неисправимых лиц совершать преступления.
Для вменяемых лиц, но при этом несовершеннолетних, мы не можем говорить об исправлении или не исправлении. Понятное дело, что несовершеннолетние дети еще поддаются какому-то воспитанию, корректировке, и поэтому, если они совершили какие-то преступления, то нужно в первую очередь заниматься их воспитанием. В Уголовном кодексе РФ, например, прописаны специальные принудительные меры воспитательного воздействия.
Вот таковы цели наказания применимые к различным видам преступников. Справедливым наказанием мы можем назвать такое наказание, которое соответствует цели в данном конкретном случае.

Теперь перейдем к другой очень дискуссионной теме, которая обсуждается общественностью, политиками, юристами и т.д. – это тема смертной казни. Смертная казнь - это всего лишь один из видов наказаний, но раз он вызывает какие-то наиболее острые дебаты, мы его сейчас рассмотрим.
Вопрос, который мы ставим: справедлива смертная казнь или несправедлива?
Сначала очень кратко разберем те аргументы, которые приводятся сторонниками и противниками смертной казни.
Сначала рассмотрим два спорных аргумента, два спорных случая. Они заключаются в следующем.
Сторонники смертной казни говорят, что смертная казнь лучше предотвращает совершение преступлений, чем, скажем, лишение свободы, в том числе пожизненное заключение. Противники смертной казни говорят, что смертная казнь не содействует предотвращению преступлений. Наоборот, преступления могут совершаться еще чаще, например, когда преступнику грозит смертная казнь, он больше склонен убивать еще и свидетелей преступления, а не только свою непосредственную жертву. Короче говоря,  это спорный момент, что именно, смертная казнь или какие-то альтернативные виды наказания, лучше содействует предотвращению преступлений.
Есть еще и второй спорный аргумент. Является ли смертная казнь достаточно суровым наказанием? Некоторые сторонники смертной казни говорят, что существуют такие ужасные преступления, за которые соразмерна только смертная казнь, никакого другого наказания быть в принципе не может. Противники смертной казни говорят, что смертная казнь - это как избавление, мы должны придумать наказание еще суровее, чем смертная казнь. То есть тут тоже спорная трактовка. Мы имеем дело с доводом, который по-своему используется обеими сторонами.
Теперь аргументы, которые приводят только сторонники смертной казни. Какие их основные аргументы?
Первый аргумент - это то, что смертная казнь лучше всего соответствует принципу талиона. Обычно утверждается, что нам нужно отомстить преступнику. Смертная казнь за убийство - это лучшее воздаяние. Но как мы сказали раньше, принцип талиона - это несостоятельный принцип привлечения к юридической ответственности. Это означает, что рассматриваемый аргумент сторонников смертной казни просто неверен.
Второй аргумент, который приводят сторонники смертной казни - это аргумент, согласно которому смертная казнь лучше содействует частной превенции. Проще говоря, если мы убьем преступника, то в будущем он не совершит других преступлений. Против этого момента ничего не скажешь. Действительно, если мы преступника убьем, то никаких преступлений он уже точно не совершит. В то время как люди, которые осуждены к пожизненному лишению свободы, могут, скажем, сбежать из тюрьмы, и совершить другие преступления. А если человек осужден к лишению свободы на ограниченный срок, то он в будущем он тем более может совершить очередное преступление.
Какие аргументы используют противники смертной казни? Здесь два аргумента.
Первый аргумент связан с ценностью человеческой жизни. Противники смертной казни говорят, что человеческая жизнь - это высшая ценность, поэтому мы просто не можем убивать людей, какое бы преступление они не совершили. Даже если преступник покушался на человеческую жизнь, то лишение жизни еще и самого преступника не будет содействовать достижению ценности человеческой жизни, потому что мы нанесем еще больше вреда той ценности, которую защищаем. Этот аргумент высказал такой философ, как Владимир Соловьев - один из известнейших русских философов. Он говорил о том, что к человеку нельзя относиться только как средству. Когда преступник убивает кого-то, он тем самым делает другого человека средством для достижения своих целей. Преступник поступает, соответственно, безнравственно; убийство - это безнравственно. Но когда мы убиваем преступника, то мы тем самым тоже воспринимаем его как лицо, с чьими интересами мы считаться не можем. Здесь можно возразить, что если мы не убьем преступника, не предадим его смертной казни, то в будущем он, когда выйдет или сбежит из тюрьмы, совершит другие преступления против человеческой жизни, в результате чего мы, не убивая преступника, наносим ценности человеческой жизни еще больший вред, чем если бы мы его убили. Это тоже очень спорный аргумент, весьма гипотетический: нужно делать слишком много скольких допущений, чтобы опровергнуть таким образом Владимира Соловьева.
Самый главный аргумент, который приводят противники смертной казни - это то, что смертная казнь не позволяет исправить судебные ошибки. Действительно, если мы человека казнили, а потом выяснилось, что казнили несправедливо, тут уже ничего не попишешь: человека убили. Тут даже речь не о том, что мы можем обвинить человека в чем-то, а он окажется невиновным. Может быть, это сравнительно редкий случай. Но очень часто получается так, что когда человека осуждают за то или иное преступление, какие-то обстоятельства дела оказываются скрытыми от судьи, и когда эти обстоятельства всплывают, может оказаться, что человек заслуживает хотя бы не смертной казни, но какого-то другого, менее строгого наказания. В этом случае мы тоже не можем пересмотреть приговор. Иными словами, в этом случае человек все равно виновен, он действительно совершил преступление, но тем не менее есть какие-то смягчающие обстоятельства, или есть обстоятельства, которые позволяют переквалифицировать преступление в менее тяжкое. Но и здесь мы уже ничего не можем сделать с приговором, человек уже казнен. С этим аргументом тоже ничего не поделаешь, это действительно так.
В итоге есть железный аргумент противников смертной казни, есть железный аргумент у сторонников смертной казни. Как мы можем разграничить эту коллизию?
Во-первых, мы можем немножко углубиться в историю и обратить внимание, что общемировая тенденция к отмене смертной казни началась в 19-ом веке, и продолжалась в 20-м веке, то есть это 19-20-е века - это время, когда смертная казнь постепенно отменяется и сокращается. Сегодня в цивилизованных странах она практически не применяется. Почему вообще существует такая тенденция к сокращению и отмене смертной казни?
Постепенная отмена смертной казни  связывается в международно-правовых документах с правами человека. Здесь речь идёт не только о праве на жизнь, любое право человека относительно, то есть иногда его можно нарушить ради обеспечения какого-то другого права. Например, если человек совершил преступление, то многие его свободы ограничиваются, тут никаких моральных проблем нет. Но речь все-таки идет о том, что права человека - это своеобразная реакция на опыт тоталитарных государств, которые обращались с людьми как с средствами, и мировое сообщество исходит из той мысли, что если мы отменим смертную казнь, то мы, во-первых, не позволим государству произвольно обращаться с человеческими жизнями, во-вторых, мы получим возможность отмены судебных приговоров, которые вынесены несправедливо, то есть в целом речь идет о том, что запрещение смертной казни в большей степени соответствует справедливости, чем дозволение смертной казни. Здесь нет строгой корреляции, нет какого-то строгого принципа, что человеческая жизнь - это высшая ценность и всё, хотя это тоже подразумевается международными актами, но далеко не всегда.
Если мы обратимся к истории о становлении института смертной казни и потом к истории его отмены, мы как раз увидим, что смертная казнь была непременным спутником возвышения роли государства. Возьмем в качестве примера историю России. В Киевской Руси, как обычно считается, смертной казни не было. Но там были случаи, когда человек за совершенные преступления в принципе мог лишиться жизни, правда это была не смертная казнь. Какие это случаи? Например, судебный поединок («поле»), когда люди просто выходили, друг с другом дрались, и кто победил - тот и прав. В ходе судебного поединка могло произойти убийство. Могли быть другие случаи. Например, было такое наказание, как «поток и разграбление», которое означало лишение человека его дома и имущества, то есть человек просто изгонялся из общины без какого-либо имущества. Как правило, в те времена это означало голодную смерть. То есть в данном случае человек за совершенное преступление также мог погибнуть. Некоторые историки пишут, что народное вече могло вынести смертный приговор. В любом случае мы не располагаем свидетельствами того, что государство целенаправленно применяло казнь как вид наказания. Есть один эпизод в Повести временных лет, когда духовенство советует князю Владимиру ввести смертную казнь. Но Владимир говорит о том, что он боится бога, и считает смертную казнь грехом. Церковники его переубеждают, в итоге он вводит смертную казнь, но в этом же году ее отменяет. Вот такой небольшой эпизод есть в Повести временных лет. То есть на протяжении всей истории Киевской Руси только в течение одного года, по всей видимости, применялась смертная казнь, и даже года она не просуществовала. В последующем, смертная казнь упоминается в Двинской уставной грамоте 1397 года - это первое упоминание смертной казни в правовом акте. В этой грамоте предусматривалось наказание в виде смертной казни за кражу, совершенную в третий раз. Дальше применение смертной казни все учащается. В различных правовых памятниках, Судебнике 1497-го года, Судебнике 1550-го, потом в Соборное уложении, упоминается все больше преступлений, за совершение которых грозит смертная казнь. Это неслучайно, потому что увеличение случаев, когда допустима смертная казнь, совпадает с усилением роли государства. В свою очередь отмена смертной казни, которая свойственна уже 19-му и 20-му векам - это наоборот, стремление ограничить государство и ослабить его произвол. То есть в Киевской Руси речь вообще не о ценности человеческой жизни. Жизнь в древности не ценилась, и потому вполне допускалась смерть человека за совершенные преступления. Но причина отсутствия смертной казни как института была только в том, что тогда еще не допускалось именно государству осуществлять лишение преступника жизни. Государство еще не обладало соответствующими полномочиями. В последующем, когда началось обожествление княжеской и царской власти, правители получили право казнить своих подданных. Ослабление роли государства, провозглашение демократических и либеральных прав и свобод идет параллельно с отменой смертной казни. Смертная казнь сегодня недопустима, потому что мы не хотим предоставлять слишком большие полномочия государству. Вот это такой основной лейтмотив истории.
Очень интересно проследить полемику относительно смертной казни, которая в Европе имела место в Новое Время. Основной политической идеей в то время была идея общественного договора: общество мыслилось как совокупность людей, которые объединились по взаимному согласию в общество на тех принципах, которые все объединившиеся люди одобрили. Идея общественного договора применялась мыслителями, в том числе, и к вопросу смертной казни. Философы задавались вопросом, допустима смертная казнь или недопустима. И как раз дискуссии о смертной казни показывают ограниченность теории общественного договора, потому что мыслители, руководствуясь одной и той же идей, приходили к совершенно разным выводам. Например, Чезаре Беккариа говорил о том, что человек, ни при каких обстоятельствах, не может, здраво мысля, согласиться на то, чтобы другие люди определяли, когда ему жить, а когда умереть. Но в противовес ему, такие мыслители, как Жан-Жак Руссо или Шарль Луи Монтескье, говорили о том, что подобное согласие вполне логично, потому что если человек хочет защитить свое имущество, свою жизнь, то он должен принять такие правила, которые действительно создают гарантии для его прав. Короче говоря, человек может добровольно дать согласие на то, чтобы быть казненным, на случай, если он сам совершит тяжкое преступление. Эти мыслители, они не видели никакого противоречия в том, что человек по своему согласию одобряет смертную казнь. Эти же дискуссии продолжились потом и в ХХ веке. Немецкие философы такие как Густав Радбрух, исходят из предпосылки, что человек в принципе не может согласиться на применение смертной казни к нему же самому, если он совершит преступление, потому что смертная казнь лишает человека жизни и, соответственно, лишает возможности преследовать свои цели. Таким образом, какие бы цели и интересы у человека ни были, он не может согласиться на применение в отношении него смертной казни, потому что это в любом случае будет противоречить его целям и интересам. Эта логика, конечно, не идеальна. Пожалуй, прав был Кант, который говорил о том, что вор, совершивший кражу, покушается, в том числе, и на свою собственность, потому что он покушается на право собственности вообще, а, соответственно, лишает себя гарантий обладания имуществом в будущем. Иными словами, вор покушается на принцип, который сам же признает. Соответственно, мы можем рассматривать совершение преступления, за которое предусмотрена смертная казнь, как такой акт, за совершение которого человек, совершивший данный акт, сам согласился на наказание в виде смертной казни. Короче говоря, нет ничего противоречивого в том, что человек дал согласие на применение в отношении себя мер, которые препятствуют ему реализовывать свои цели и интересы. И нельзя сказать, что мы при этом относимся к человеку как к средству, потому что подобные ограничения касаются всех людей, то есть это их взаимная уступка друг другу.

Перейдем теперь еще к одной теме - это телесные наказания. Телесные наказания у нас давно отменены. Казалось бы, эта тема не совсем актуальна. Но на самом деле она очень даже актуальна, потому что сейчас дискуссии ведутся относительно того, могут ли, например, родители применять физическую силу по отношению к своим детям, наказывать их «шлепками» и т.п. наказаниями. Это на самом деле продолжение старой дискуссии, которая касается телесных наказаний. Исследование того, почему телесное наказание является несправедливым, может помочь ответить на те вопросы, которые возникают сегодня.
Надо сказать, что телесные наказания появлялись примерно в то же самое время, что и смертная казнь, и тенденция к их отмене тоже относится к 19-му и 20-му векам, когда постепенно начала отменяться и смертная казнь.
Несколько основных доводов обычно высказывались против телесных наказаний. Это, во-первых, их неэффективность, во-вторых, их не гуманность, в-третьих, возможность злоупотреблений со стороны карающей власти, в-четвертых, невозможность отмены телесных наказаний. Те же самые доводы мы можем экстраполировать на сегодняшнюю ситуацию, на сегодняшние дискуссии относительно возможности наказания детей. Психологи, например, говорят, что злоупотребление физическими наказаниями ведет к отчуждению ребенка от родителя, что делает неэффективным воспитание в долгосрочном периоде.
Если телесные наказания появлялись примерно в то же самое время, что и смертная казнь, то понятное дело, что их появление точно также связано с усилением полномочий государства, а их отмена точно также связана с тем, что люди просто не захотели предоставлять слишком много возможностей государству (в первую очередь, возможностей для злоупотребления), и, в этом смысле, телесные наказания следует считать несправедливыми именно потому, что они открывают какой-то простор для злоупотреблений. Это один из аргументов против телесных наказаний.
Но помимо этого те люди, которые в Новое Время выступали против телесных наказаний, говорили еще о том, что это неэффективное средство. Мы придумываем, сетовали они, все более жестокие телесные наказания, но количество преступлений не уменьшается. Почему так? Может быть, нам не нужно извращаться, изощряться в жестокости наказания, может быть, нам следует выстроить какую-то понятную шкалу наказаний и просто добиваться того, чтобы преступники действительно привлекались к ответственности, и не имели возможности как-то незаконно уйти от наказания? По мнению новоевропейских философов, это будет гораздо эффективнее, чем изощрения в жестокости.
Высказывались, конечно, и доводы о том, что телесное наказание, особенно членовредительское, не подразумевает его отмены. Если мы человеку отрубим часть тела, то есть ногу или руку, то мы просто не сможем потом отменить это наказание, если вдруг оно оказалось незаконным.
Наконец, очень важный довод - это довод о не гуманности. Данный довод появляется, потому что все остальные доводы не являются полностью убедительными. Возьмем, например, довод о неэффективности. Мы можем предположить, что телесное наказание становится неэффективным ввиду его рутинизации: народ просто привыкает к жестокостям. Но ведь мы можем просто сделать их не публичными! Например, не бить кнутом человека на площади публично, а отправить человека на каторгу. Каторга - это то же самое телесное наказание, только уже не публичное: мы не видим каторжников каждый день. Поэтому вряд ли можно говорить, что телесное наказание не эффективно виду его рутинизации.  Может быть, проблема телесных наказаний в том, что возможны частые злоупотребления лиц, которые претворяют эти наказания в жизнь? Речь идет о том, например, что при ударах кнутом кто-то бьет кнутом сильнее, а кто-то слабее. Может быть, именно в этом злоупотреблении и заключается неэффективность телесных наказаний, ведь довольно сложно устрашить человека и добиться превентивного эффекта, если потенциальный преступник сам толком не знает, насколько тяжким будет наказание. Но решением проблемы в таком случае мог бы стать более пристальный контроль за лицами, исполняющими наказание. С помощью современной техники мы можем вообще устранить субъективный фактор из процесса наложения телесных наказаний, например придумать какие-то специальные машины, которые бы наказывали людей с помощью причинения страданий. Здесь палач вообще бы не участвовал. Но мы этого не делаем. Поэтому причина отказа от телесных наказаний вовсе не в злоупотреблении отдельных лиц, которые применяют телесные наказания. Еще говорят, что телесные наказания чрезмерно жестокие, но правда в том, что телесные наказания могут быть разные. Телесные наказания могут быть слишком жестокими, а могут быть совсем не жестокими. Поэтому мы не можем говорить о том, что из-за чрезмерной жестокости эти наказания стали неэффективными. Еще можно отметить, что физически увечные люди являются своего рода обузой для общества, но телесное наказание далеко не всегда делает людей физически увеченными. Кроме того, в современном обществе люди в основном трудятся интеллектуально, и поэтому с точки зрения современной экономики физические увечья далеко не всегда препятствуют человеку зарабатывать себе на жизнь. Поэтому и здесь мы не можем сказать, что физические увечья делают телесное наказание в общем и целом неэффективным для общества.
Короче говоря, аргумент в пользу гуманизма появляется, потому что все остальные аргументы, в частности аргумент о неэффективности, не вполне убедительны. Мишель Фуко рассматривает гуманизм как какой-то псевдодовод. Якобы все считают, что телесные наказания были отменены вследствие их не гуманности, но при этом ошибаются. Фуко пытается найти скрытые причины отмены телесных наказаний. Но на самом деле вряд ли такие скрытые причины вообще существуют. Здесь все вполне логично. Идея гуманности действительно сыграла очень важную роль в отмене телесных наказаний. Мало того, что они были неэффективными, мало того, что есть свои проблемы с тем, что телесные наказания, как смертную казнь, нельзя отменить, но телесные наказания были ещё и не гуманными.
Но что такое гуманность? Данный термин тесно связан с понятием человеческого достоинства. Дело в том, что первоначально от телесных наказаний были освобождены только благородные сословия, у которых были какие-то представления о чести. Для них телесные наказания были просто позорными, нарушающими их честь, достоинство и т.д. Но в последующем, когда произошли буржуазно-демократические революции, стало считаться, что честью и достоинством обладают все люди, а не только благородные сословия. Соответственно, логически можно предположить, что ни к одному из людей телесное наказание применяться не может. Таким образом, когда понятие недостойного наказания распространилось, в том числе, и на все неблагородные сословия, когда стало считаться, человек в принципе звучит гордо, а не только «дворянин» или «боярин» звучит гордо, тогда телесные наказания стали постепенно отменяться.
Примечательно, что здесь мы имеем дело с особым понятием гуманизма, особым понятием человеческого достоинства, которое никак не коррелирует с тем понятием человеческого достоинства, которое обычно используется юристами и политиками в контексте идеи прав человека и справедливости. Ведь здесь дело не в том, что мы должны каждому человеку дать возможность для саморазвития, для занятия теми вещами, которые для него ценны (именно в этом состоит задача прав человека, которые также отсылают к понятию человеческого достоинства). В области уголовного права понятие человеческого достоинства совершенно другое. Здесь человеческое достоинство в первую очередь означает неприемлемость телесных наказаний. Покушение на тело человека - это недостойно и не гуманно. Таково узкое понятие гуманности и человеческого достоинства, которое свойственно именно уголовному праву, а именно принципам уголовного наказания.
Именно принцип гуманизма сыграл очень важную роль в отмене телесных наказаний, но с точки зрения теории справедливости, конечно, очень сложно этот принцип объяснить, почему именно тело человека вдруг является высшей ценностью. Для Нового Времени свойственно кардинальное неприятие физических страданий, то есть физические страдания - это что-то недостойное, негуманное и т.д. Но почему вдруг физическое страдание - это плохо? На этот вопрос с точки зрения теории справедливости мы уже ответить не можем. Потому что с точки зрения справедливости все люди равны, и в этом заключается справедливость. Справедливость - в равном отношении к людям. Но справедливость сама по себе еще ничего не говорит о том, должны ли мы подвергать преступников физическим страданиям. Если это необходимо для поддержания общественного порядка, то, наверное, должны. Если это не необходимо, то, наверное, не должны. Но идея гуманизма, которая привела к отмене телесных наказаний, развивалась не в этом русле. Тут речь шла о том, что страдания физические, и телесные наказания как следствие, недопустимы в принципе. В этом контексте принцип гуманизма, конечно никак с теорией справедливости не соприкасается, хотя может быть и не противоречит ей.
В чем идея гуманизма действительно коррелируется с теорией справедливости, так это в том значении, что гуманизм означает экономию средств уголовно-правовой репрессии. Согласно принципу уголовно-правовой репрессии мы не должны наказывать человека более жестоким наказанием, если менее жестокое будет соответствовать всем тем целям, о которых нами было заявлено. Если цели наказания реализуются менее жестоким наказанием, то более жестоко мы применять не можем - это тоже одно из значений гуманизма, которое соответствует идее справедливости, идее справедливого наказания, но остальные коннотации идеи гуманизма с теорией справедливости имеют мало общего.