Маковое поле

   «Далеко, за городом Мнимых Небес растекается алым заревом поле Красных Священных Маков. Тишина обычно господствует над молчаливой землей, и лишь негромкий шелест бархатистых цветов раздается над ней в молитве. Вход туда открыт для каждого: лишь найди смелость ступить, уколоться торчащими отовсюду листьями, да пролить каплю крови на сухой, украшенный тысячами трещин холм, как вздрогнет что-то изнутри, пульсом жарким затрепещит, завьется, закричит, и останешься лишь ты, да невообразимая сладкая нега, мягким мороком укрывающая тебя в лепестках.

      Но нужно быть готовым. Лишь только почувствуют маки твою неуверенность и страх, как в секунду нальются злостью. Иглами вопьется в жила черная сердцевина, и ты погрязнешь в обезвоженном поле, будто в топком и крепком болоте. Маки поглотят, и разрушат, никогда более не выпуская из своих нежных силков.

      Заснуть после горьких попыток вырваться легко. Проснуться – увы невозможно.

      Всяк входящий должен готов быть к последствиям.»

      Падре закончил речь, окинул страждущим взглядом кающихся, и толпа, не в силах вымолвить и слова, немо вторила ему. Затем поклонилась. Пара пальцев коснулась лба, ребер, и неспешно спустилась до живота. Прихожане выражали согласие и ярое высшее в своей степени повиновение воле Цветов.

      Гербера стояла у свечи, держа за руку мать. Смотря на восходящий ясный огонек и ощущая дурманящий ее ладан, она была точно в полусне, хотя где-то далеко, у самого сердца, только пробуждался страх, а вместе с этим и любопытство, обращенное к речи Священника. Хоть тема поля для Детей обычно не поднималась в разговорах родителей, малышка знала, что через несколько лет ей и самой потребуется войти туда.

      Таково было Посвящение для всех юношей и девушек, наслаждающихся чудесной порой отрочества. Чтобы стать взрослым, серьезным и полноценным жителем Небес необходимо было пересечь три опасных пути.

      Провести всю ночь и весь день в лесу Безвременных Елей, и, облокотившись о темный ствол, прислушиваться к советам Деревьев, источающихся прямо из коры.

      Найти тайный посев Льна, постоянно перемещающегося с места на место по всей территории страны. И, догнав его, сорвать цветок, который будет храниться с тобой до самой смерти.

      Зайти в поле маков, и, очаровавшись их красотой и смелостью, найти силы вернуться обратно.

      Гербера не боялась первых двух препятствий. Часто, засыпая, она представляла, как храбро будет преследовать ускользающие от нее травы, так нарочно выпрыгивающие прямо из рук, когда Лен почти сорвется, как внимательно и прилежно будет слушать она наставление мудрой Ели. Но Маки… стесняли ее и почему-то немного будоражили.

      Будто, она даже не создана для того, чтобы когда-нибудь провести время среди этих страшных цветов. Быть может, недостаточно подросла.

      Пытаясь высказать свои страхи и опасения маме, она получала лишь взгляд в сторону и неуютную тишину, зависающие в такие моменты в комнате. Словно в из ниоткуда перед ними появлялась настоящая каменная стена. Папа усмехался, едва слышно шептал:

      «Девочки».

      И тут же получал грозное мамино:

      «Ломонос! Рот свой закрой.»

      Может, именно по этой причине к ним в гости стал столь часто наведываться брат Отца – Лаймоцвет – Первый Архиерей храма Маков. Как-то прознав про надвинувшуюся на семью бурю, он решил выступить спасителем, учителем и явного рода покровителем. Общаясь на застольях, он часто поглядывал на Герберу, что-то искал в ее глубоком детском взгляде, а потом, улыбаясь, все грозил указательным пальцем и много шутил.

      Приходил не без подарков. Заглядывая в детскую, останавливался, если находил там Герберу, присаживался рядом и долго-долго общался с ней. Он пояснял про Цветы, про свою Веру и свое Предназначение. Говорил «не бояться», и постоянно по-отцовски похлопывал девочку по хрупкому плечику. Гербера привыкла к нему, стала часто ждать, и очень расстраивалась, если не могла высказать дяде все то, что было на душе.

      Мама немного успокоилась, и, хотя, все так же оставаясь по обыкновению своему печальной, начала водить девочку на службы. Груз ответственности, наконец снятый с нее, облегчал жизнь. Отец, похоже, так и вовсе его не брал.
 
      - Гербера, рад тебя видеть. – Знакомый низкий голос дружелюбно разнесся где-то над макушкой. – В этот раз снова одна?

      Девочка подняла голову и увидела знакомый силуэт. Свечи потухали. Прихожане собирались по домам. Родители отошли за вещами, но почему-то до сих пор не вернулись.

      - Дядюшка Лаймоцвет, нет, конечно. – Рассмеялась Гербера – Сегодня родители здесь!

      - Вон оно как. – Мягко заметил Священник. – Боюсь разочаровать тебя, милая, но я видел, как они уходили в сторону дома.

      Голос его, теплый и заискивающий, был переполнен чем-то потаенным и неискренним. Однако тон и походка, умение держать себя на людях, и необыкновенная способность утаивать что-то свое, особо секретное, щитом и мечом огораживали искренние намерения.

      - Как же? Нет, это неправда. – Девочка насупилась, однако уже и в ней назревало семя неуверенности. Дядюшка часто шутил, но никогда ей не врал. Она ждала, что сейчас он вновь погрозит пальцем, дернет ее за нос, как-то по-особому обнимет, и скажет о выдумке, дабы встряхнуть ее после серьезной службы.

      Но Лаймоцвет оставался серьезен.

      - Пойдем скорее, я тебе все расскажу.

      Дядюшка жил при храме, а потому часто вел проповеди, и именно благодаря своей трепетности и вере дослужился до Архиерея. Он не мог врать, не мог делать зло, часто звал потерявшихся деток на чай, и принимал частные встречи, где долго и ропотно успокаивал заблудшие Души, и наводил их на Путь Истинный.

      Идя за ним, Гербера чувствовала, как очередная родительская перепалка больно била по сердцу, но вместе с этим с Лаймоцветом ей было уютно и защищенно. Она не знала, почему родители ушли, но явно это было не просто так.

      - Я провожу тебя до дома сегодня. – Мягкая мелодия его речей на этот раз выдавала нотки какой-то жесткости. – Тебя ждет особый подарок.


      - Подарок? – Темные мысли улетучились в ту же секунду. Кто-кто, но дядюшка умел устраивать сюрпризы. Недавно он подарил ей чудесное платье, и все говорил, как долго выбирал его, и как чудесна ткань. Множества кукол, отличные книги, прогулки, и, конечно, Цветы.

      - Именно. – Лаймоцвет улыбнулся чему-то своему, губы его на секунду дрогнули. – Нет-нет! – Остановил он девочку, уже идущую по пути к главному выходу. – Не сюда.
Он осторожно дотронулся до ее плечиков, аккуратно, но в то же время хватко сжал их, поворачивая в сторону неприметной двери, доступ к входу в которую давалась лишь служителям храма. И посвященным.

      - Тебе понравилось мое выступление сегодня, милая? – Глаза его бегали из стороны в сторону, высматривая, не обращает ли кто внимания.

      - Да, очень! – Герберта немного покраснела. Она была очень горда, что дружит с таким умным человеком. – Особенно, когда ты поднял руки наверх и все тоже посмотрели наверх!

      - Тогда тебе понравится мой подарок. – Шаги ускорились, девочка едва поспевала ступать, не споткнувшись. – А мне понравится твой.

      Чем ближе подходили они к двери, тем больше в нос ударял терпкий запах, из нее исходящий. Голова немного закружилась, дышать стало тяжелее. Что-то тихонько начало давить на голову.

      Ворота открылись.

      Глаза девочки расширились, возглас удивления застрял где-то в горле, а сердце часто забилось, давя на грудь.

      Они стояли во дворике на холме. Извилистая дорожка с покосившимся заборчиком круто уходила вглубь. Туда, где все заливалось красным. Легкий ветерок ударил в лицо новым ароматом, отчего девочка закашлялась.

      Они стояли напротив чудного дикого Макового поля, и цветы, о которых доселе доводилось слышать Герберте лишь в сказках, багровыми пятнами сияли изнизу, приглашая к себе. Никогда не видела малютка таких больших и сочных бутонов, сотнями раскрывшихся до самой полосы заката. Что-то взывало к ней, и это внушало недоверие, что-то было явно не так, но девочка не могла сказать, что.

      - Мне туда нельзя. – Ручка схватила подол служебного платья Лаймоцвета. Она посмотрела на дядюшку, невольно робея, отчего и сам он, неожиданно для себя, выдохнул весь воздух, застывший в легких. – Я еще не посвящаюсь.

      - Не говори так. – Он легонько подтолкнул девочку к дорожке. – И не бойся. Я же с тобой. – Голос стал наигранно приторным. – Ты особенная, Гербера. Я сразу это заметил. Твоя внимательность, твой ум, и красота. Ты не такая как все, правда.

      Он потянул ее за собой, уводя все дальше к Полю.

      - Поэтому я решил дать тебе подарок. Я хочу посвятить тебя. Прямо сейчас.

      - Правда? – Она не знала, как реагировать, и что делать. Лишь послушно шла за стариком. Любопытство и радость и за то, что ее отметили, граничили с желанием убежать. Она пугалась Маков, но Дядюшка был самым добрым и светлым человеком, которого она только знала. Врать он не мог. Она особенная. – Тогда хорошо.

      Цветы почуяли приближение двоих. Лепестки, и без того бордовые, еще больше налились алым, разогрелись, охваченные священным внутренним жаром. Черная острая сердцевина повернулась к паре, зубья затяжелели, обозначив себе цель.

      Два пальца, от головы к ребрам и вниз по животу.

      - Подожди, они мне не нравятся. – Гербера уперлась ногами в землю, пытаясь вырвать руку. – Дядюшка, я не хочу.

      - Не переживай. – Легкий толчок в сторону сухого грунта, на территорию обозленных и жаждущих Цветов. – Не обижу.

      Коричневые жирные уродливые корни взвились из-под земли, обхватывая ноги, задирая платье, утаскивая Герберу за собою вглубь. Острая боль ворвалась из ниоткуда, пронзила нутро, сжимая малышку в тисках клетки. Липкие листья обхватывали шею, земля стала вязкой, и все больше тащила на дно.

      Легкий вскрик. И ничего уже нет.

      Маки поникли, потухли, словно все поняли, и внезапно разголосились, завизжали и ревом блаженным обхватили весь дом свой Огнем. Заискрились, затрещали, лопнули, выплескивая жимолость, обугливаясь с каждой секундой.

      Сгорело поле. И больше не проросло никогда.

***



      Сей сказ не о том, что родители плохи.
      Мотив не про то, что девчонка глупа.
      Бесчувственны те, кто зовет себя Богом.
      Зверье, что сжигает все Маки до тла.