Судьба. 1955-1956 годы

   
   Воспоминания отца

                "Судьба  играет человеком,
                то вознесет его высоко,то
                бросит в бездну"

       Не могу точно сказать, кто первый произнёс  это изречение, но оно коротко, сжато и выразительно говорит о человеческой судьбе, о той судьбе, которая не считаясь с желаниями человека, заставляет его жить не так, как хотелось бы ему. Человеческую судьбу иногда называют "злодейкой". Это мол моя судьба -злодейка  играет со мной. Каждый человек хочет быть немного счастливым, свободным в выборе своих желаний и возможностей. А вот его судьба-злодейка заводит в такие жизненные джунгли, ставит на его жизненном пути такие рогатки, какие охотник ставит на медведя, в такие условия, при которых вынужден  быть другим.
    
         Тяжело вспоминать пережитое и прожитое. Мне казалось, что я свою судьбу, своё счастье держу крепко и надёжно в своих, не знающих усталости
руках. Но были крутые повороты в жизни, тогда  руки опускались, в голове мысли путались, а судьба-злодейка торжествовала, смеясь над ослабевшими руками, пыталась вырвать  небольшое человеческое счастье.
       Разве человек не может  держать своё счастье крепко в своих руках на протяжении всей своей жизни, размышлял я. Мог- бы и должен,-отвечал я сам себе,- но вот,НО!  Но, не все зависит от самого человека. На жизненном пути так много, независящих от самого человека преград, рвов, ухабов, глухих заборов, непробиваемых железобетонных стен, что не каждому удаётся
преодолеть эти многочисленные преграды.
"Жизнь прожить, не поле перейти" говорит народная пословица.
"Жизнь не шутка и не забава, даже не наслаждение........
Жизнь тяжелый труд. Что нам мешает в нашей жизни и кто нам мешает?  В чем смысл человеческой жизни? Задавал я себе эти и многочисленные  другие вопросы, но ответов не находил.

       Вспоминая свою прожитую, пройденную жизнь, пытался  разобраться в промелькнувшем времени. Пытался найти в ней хорошее, светлое, доброе и приятное, но этого было мало. А вот трудности и неприятности  вспоминались быстрее. Сколько прошло бессонных ночей с головными болями, с путанными, противоречивыми мыслями, я не мог сосчитать, но старался вспомнить.
"От чего нам было суждено только изредка завидеть желанный берег и никогда не встать на него твёрдой ногой........"
Подойдя к краю глубокого, обрывистого, с отвесными берегами оврага своей жизни, я не мог не вспомнить то, что пришлось пережить. Я стал обостренно чувствительным, раздражительным, вспыльчивым, стал резко воспринимать  неуважение к себе.  Долго не мог заснуть, а когда засыпал, голова моя не переставала работать. Сон  был неглубокий, от небольшого шороха, стука я просыпался и забывал свои путанные, страшные сны. А те, которые вспоминал, не мог связать с теми или другими отрывками своей жизни. Чаще всего вспоминались тяжелые  фронтовые годы,  дни прожитых бомбежек, обстрелов,
голодные и холодные дни. Послевоенные и последующие  годы, жизнь,
как-будто, не принадлежала мне, а принадлежала тому общему послевоенному движению в стране  по восстановлению дорог,- для меня  -в начале на восток ( Украина-Башкирия), потом на запад (Башкирия-Новгород).
"От чего мы не коснулись желанного берега"- от того, что ложь ходила рука об
руку с нами, от того, что она отравляла лучшие наши чувства..."

       Жизненный костёр мой горел не очень ярко, не было в нем больших
вспышек. Он горел, как горели многие другие костры, поддерживаемые
необходимым  количеством топлива. С сентября месяца 1952 года, когда мой костёр стал давать меньше пламени, сколько бы я не бросал в него всевозможного мной добываемого топлива, он не разгорался,
не воспламенялся, горел без прежних высоко поднимавшихся и долго
светившихся искр. Впервые  утихание своего костра я почувствовал, когда  согласно постановления Совета Министров, перестали  выплачивать дополнительную надбавку за звание, второе в 1956 году - постановление
Совета Министров о сокращении армии на один миллион двести тысяч человек. Я понял, что это сокращение не обойдёт мимо  той  дорожно-строительной части в которой я был заместителем командира части по
материально техническому обеспечению. Я понял, что топливо, для моего
не столь яркого костра, добываемого армейской жизнью, без которой я не
представлял себя, кончается.  Мой костер терял свою силу.

       Кончилась военная служба длившаяся беспрерывно  более  22 лет.   Кончились бесконечные  переезды, передислокации, в ходе которых приходилось перевозить с собой семью, таскать чемоданы, бросать
согретое место и обогревать другое. Одним словом -жизнь на колёсах.
Постановление было не первым и не последним. Это постановление Совета министров, согласно которого, министр обороны приказом от 21 декабря 1956 года  расформировал всю  нашу часть, уволил весь офицерский, сержантский
и рядовой состав части, кого в запас, кого в отставку. Я был уволен в отставку
с правом ношения военной формы и была назначена пенсия в размере  пятидесяти процентов  месячного оклада.
В сорок пять лет я стал пенсионером Министерства обороны СССР.

       Последние дни декабря 1956 года стояли тихими, морозными. Спешить
было некуда, я заканчивал, не торопясь, исполнять свой последний воинский долг. Руководил передачей материальных  технических ценностей, движимого и недвижимого имущества частям Ленинградского военного округа и гражданским организациям.
       Демобилизованные солдаты, сержанты, старшины, офицеры
разъезжались искать себе работу на новых местах, в новых условиях.
Некоторые офицеры уезжали огорченными, не получив пенсии за 18-19лет воинской службы, только трёхмесячное  выходное пособие, которого было недостаточно для обустройства на новом месте.
Я вместе с командиром части свой военный "корабль" покидали последними.
Исполняя свои воинские обязанности, оформляя все необходимые документы, отчитываясь перед вышестоящей  инстанцией, думал и о своей дальнейшей неизведанной гражданской жизни, о переезде к новому постоянному месту жительства. Мечтал о своём доме.
     -Вам легче Иван Григорьевич,-обратился я к командиру части,-у Вас есть
свой угол -квартира в г. Киеве, чудесный город. Мне не раз приходилось там бывать, ходить по подымающемуся из руин Крещатику, подниматься на
Владимирскую горку, посещать чудесный рынок. Знакомиться с варварством
 и чудовищными преступлениями фашистов в  Бабьем Яру и в других местах
города.  Возле площади Богдана Хмельницкого, в трехэтажном здании,
размещался штаб  25- ой дивизии внутренних войск, в состав которой входил
наш полк по охране мостов в пяти областях Западной Украины. Затем полк
дислоцировался в г. Ровно.
     - Не огорчайся,- сказал командир части и продолжал,- я полагаю, что ты
и на новом месте не растеряешься, развернешь свою хозяйственную деятельность, построишь себе дом.
     -А до этого где жить?- поинтересовался я.
     -Найдёшь временное жильё, правда тяжеловато будет, но ты трудностей
не боишься, справишься. Дом у тебя будет, ведь для него у тебя все есть,
только надо приложить умение и руки, а умение организовывать работу -
это у тебя есть, у других занимать не будешь. Квартире моей не завидуй,
место, правда, хорошее, а площадь маловата- однокомнатная.
     -А зачем она вам больше, на двух хватит, а дочь найдёт себе жениха с квартирой.
     -Если бы так,а ведь может получиться и наоборот,-сказал Иван Григорьевич.
В разговорах и мечтаниях, за чашкой чая, проводили свои последние вечера,
последнего года военной службы. Каждый из нас мысленно задавал себе
вопросы, что его ждёт в гражданке. Как сложится его жизнь? Куда занесёт,
заведёт, та же самая злодейка-судьба. Сбудутся ли его мечты, его желания.
И придётся ли вновь вот так встретиться и совместно распить хорошего,
ароматного, крепкого чашку чая.

       Последние два дня декабря были безоблачные, светило солнце, его лучи
слабые и не греющие скользили по белоснежному искрящемуся ковру.
Снег под ногами не скрипел, как бывает в сильные морозы, а чуть хрустел. Тишина сковала все вокруг, деревья стояли не шелохнувшись. Лес окутанный в серебро играл багрянцем, озаряясь ярким бегущим светом. Лучи не грели, поэтому на солнце можно было смотреть открытыми глазами, сколько кому хотелось.
       Погрузка домашних вещей в товарный вагон, специально для этого
выхлопотанный, и  оформление  его железнодорожными  документами до станции Тула 1 утомили  меня. Перед станцией, за лесом, скрывалось густо-малиновое солнце, от которого разбегались по небу тонкие не очень яркие лучи.  На небе стали появляться звезды, задвигались тени. Тихий морозный вечер не ощущался, не чувствуя холода и не слыша хруста снега под ногами,
я шёл обычным, за многие годы отработанным, армейским шагом.  Я не спешил,  хотя знал, что дома меня очень ждут. Кончилась моя армейская  кочевая жизнь. Сколько пройдено и сколько дорог я исколесил по нашей стране. Жизнь на чемоданах, в палатках, в заброшенных домах, на частных квартирах. Жизнь, которая вынуждала в течении одного-двух  лет жить в
разных республиках нашей страны. Вследствие этой кочевой жизни, детям
приходилось изучать разные языки, по настоящему ни одного не знать.
      
       Центральная улица районного центра Крестцы была безлюдной. Я был
поглощён мыслями о будущей жизни и не заметил, как подошёл к финскому
домику, стоящему на окраине посёлка, в котором жить мне пришлось не
долго. Чтобы получить в нем квартиру, мне пришлось шесть месяцев жить
на частной  квартире из одной комнаты и общей  кухни. В этом финском
доме оставалось провести последние, считанные часы. Впереди последняя дорога, последний переезд и первые трудности оседлой жизни. Нам предстояло сделать две пересадки- в Бологое и в Москве.
       Я знал, что жена в последний раз, в воинской квартире готовила прощальный вечер, приглашала гостей, накрывала стол и ждала меня.
Обметая ноги от снега у порога квартиры, мысли были заняты не о встрече
с гостями, а о тех будущих предстоящих днях в дороге и о том, где я со своей
семьей смогу приютиться в канун наступающего Нового  1957 года, года
неизвестности, года надежды. Дверь резко распахнулась, мысли оборвались.
На пороге стояла  моя жена-Татьяна Ивановна, одетая во все праздничное,
новое, с серьезным выражением лица, обвиняющим, не допускающим
возражения голосом спросила:
     - Лёня, где ты был, почему так долго?- снижая голос добавила,- мы все сидим на чемоданах, ждём, ждём!  Все "жданки"поели,- и плаксивым голосом
закончила,- а тебя все нет, да нет.
Я  опустил голову вниз на свои поцарапанные хромовые сапоги и тихо ответил:
     - Где был, там теперь меня нет,  -и зашёл в квартиру.
Еле переступая  через порог, попросил прощения у гостей. Разделся,освежился холодной водой, одел парадный костюм  стального цвета, новые хромовые сапоги на тёплой подкладке и вернулся к гостям. Татьяна Ивановна, сетуя на потерянное время в ожидании супруга, не обращая внимания на мое усталое лицо, приглашала гостей за стол, рассаживая их на приспособленные  сидения. Сын Леонид пятиклассник, увлечённый песнями, стоял у патефона, следил за его работой, менял пластинку за пластинкой, подкручивал пружину, ставил мембрану с иголкой на крутящуюся пластинку. Был безразличен к разговорам гостей и к приглашению садиться за стол.
       Его бледное лицо не выражало, ни радости, ни грусти расставания со школой посреди учебного года, он был погружён в самого себя. Его внимание
было сосредоточено на крутящейся  пластинке. Огромная забота жены о
единственном маленьком сыне, которому посвящала она все своё свободное
время, кормила лучшими продуктами, соблюдая строгий режим дня, но
желаемой полноты и розовых щёк, добиться не могла. Радовал только рост,
он был высоким, не по своим годам, казался худощавым. Она  любила  его и
не  чаяла  в нем  души.
       После  4-го класса, в возрасте 11 лет, мы с женой решили устроить сына
в Ленинградское Нахимовское военно-морское училище.  В училище для
обучения и воспитания принимали сыновей воинов Военно-Морского флота, Красной Армии и партизан ВОВ  в возрасте  от 10 до 14 лет.  Училище  было открыто в Ленинграде  18 сентября в  1944 году.  Приём  в училище осуществлялся  на конкурсной системе из числа годных по состоянию здоровья.  Мне хотелось, чтобы сын был моим продолжением-военным.
По возрасту  сын подходил, но он не прошёл медицинскую комиссию из
числа кандидатов и  продолжал учиться дальше в образовательной школе.
Всю свою материнскую  любовь жена отдавала сыну, была к нему предельно внимательной, ухаживала и следила за его здоровьем.
     - Лида ваша старшая дочка?- спросил командир части.
     -Да, это моя старшая дочка, она сидит с Вашей дочкой на упакованных чемоданах и о чем-то весело щебечут и смеются.
Они так заняты разговором, что никого и ничего вокруг себя не замечают. Я пригласил их сесть за стол, они отказались. У них своя молодая, полная романтики жизнь. Они, пожалуй, и сами не знают, как и мы не знали,что будет с нами  завтра. Дочка окончила 10 классов в Яснополянский средней школе имени Л.Н. Толстого в г. Туле.  Там же поступала в  Педагогический  институт, но не прошла по балам, а как хотелось, чтобы она получила высшее образование. Долгое время она была предоставлена самой себе, живя у родной сварливой тетки, у моей старшей сестры. Ей очень не хватало родительского внимания, родительского совета. И я с женой это понимали. Так уж получилось. Из Тулы она приехала к нам в Крестцы  и стала  работать в библиотеке воинской части, очень увлеклась художественной литературой
Я вспомнил семейный разговор, когда  старшая дочка, окончив 7 классов,
хотела поступить в техникум, а я не хотел слушать об этом. Настаивал на
своём, заставил учиться  дальше. Родительский эгоизм сработал, хотя мы
прекрасно понимали, как нашим детям тяжело доставалась учеба в школе
из за частых переездов,смены школ,смены учителей и обстановки. Теперь
нам хотелось ей как-то помочь.
     - А где Ваша младшая дочь?- опять спросил командир части.
       Младшей дочери Лены с нами нет. Она начала учиться с шести с половиной лет в г. Владимир-Волынский. 9-ый и 10-ый классы закончила в Крестецкой средней школе, по счету это была её шестая школа. После окончания школы, она поступила учиться  в Ленинградский Механический техникум. Живёт на частной квартире, начала в свои 16 лет самостоятельную студенческую жизнь.
Переход из кочевой жизни на городскую Ленинградскую жизнь достаётся
ей не легко. Учится с удовольствием, хорошо, получает стипендию. А за
квартиру оплачивать  мы ей помогаем. Приехать на каникулы отказалась,
ей не хватает стипендии, поэтому на каникулах подрабатывает. Работает
почтальоном, разносит корреспонденцию и телеграммы. Стремление не
отставать от подружек и хоть как-то подражать им, приходится  работать.
Никогда не жаловалась и не просила у нас  денег больше того, что мы
могли выслать.Продолжает учиться, надеясь только на свои способности.

       Я  подошёл к столу взял уже открытую бутылку, наполнил рюмки гостям, себе и обратился ко всем:
     -Примерно через сутки начнётся Новый 1957год, где нам суждено его
встречать?- помолчал немного и продолжил,-для нас он будет началом
новой гражданской жизни, придётся приобретать новые профессии. Это
нам понадобится для продолжения  трудовой  деятельности и  для
возможности помочь и встать в полный рост, на твёрдые ноги нашим
детям,-и в заключении прочитал стихотворение   Сергея  Смирнова
                ШИНЕЛЬ.               
Ты  была  мне  выдана  когда-то
Временем, отчизной  и  судьбой.
Дым костров, бессмертный труд солдата
Неразлучно  спаяны с  тобой.
Сколько  было  пепла и  металла,
Сколько  отвоёвано  земель.
Ты в  себя  мороз  и зной  впитала
Верная  солдатская  шинель.
Никогда  не позабыть  об этом.
Скромная, но полная  тепла,
Может  быть, своим  защитным  цветом
Ты  меня  от смерти  сберегла! -
        Передохнул и добавил:
     - Выпьем за нашу спутницу  -ШИНЕЛЬ !
       Наступила мертвая тишина, потом зазвенели рюмки, бокалы, среди
которых были еле слышны вздохи и выдохи. Не прошло и минуты, жена
предложила закусить и добавила, чтобы на столе ничего не оставалось.
Майор А.Г. Груша, командир бывшей автороты, средних лет, крепкий,
коренастый, глядя в мою сторону уверенным голосом сказал:
     - Твоя Тула самоварная примет тебя, тебе-ли бояться трудностей с такой жизнерадостной супругой, да и дети у тебя уже большие. Да,тяжело будет пока будешь строить дом, пока обустроишься, слов нет.
А вот моя Родина- Запорожская степь, там родился, там и вырос. А вот ехать на постоянное место жительство решили в Сибирь-матушку в Читинскую область, в колхоз. Будем работать в колхозе,выращивать хлеб наш насущный. Все молчали. Молчание нарушил командир части, отличный строевик, был примером для офицеров части, всегда подтянутый с хорошей выправкой в свои пятьдесят лет, был строг и справедлив.
Спокойным, командирским голосом сказал:
     - Давайте выпьем за благополучное окончание нашей совместной
военной службы и благополучную дорогу.
Пошли разговоры, говорили каждый о своём, о прошедшем и будущем.
Женщины -боевые подруги мужей, возбужденно говорили о том,что наконец-то кончилась их кочевая жизнь и радовались о предстоящей гражданской жизни своих мужей и запели песню "Рябинушка".
Мужчины стали выходить в коридор покурить. Я не курил, но в компании, после выпивки, поддерживал курильщиков, дымил, как настоящий.
Дочка с подружкой перешли в кухню и продолжали о чем- то тайном разговаривать. Сын Леонид одиноко скучал, не знал куда себя  деть,не мог ни к кому пристроиться, только изредка спрашивал маму,- скоро?
Время отъезда сокращалось. Все стали расходиться, готовить свои вещи
и чемоданы к отъезду. Татьяна Ивановна с дочкой не успели ещё упаковать посуду, которой пользовались, послышался требовательный, настойчивый сигнал автомашины. Погрузка истертых, видавших виды чемоданов, ящиков, корзин, узлов не заняло много времени.

       Вокзал станции Крестцы, деревянный из двух комнат и служебного
помещения был плохо освещён. В комнате ожидания горела одна лампочка, два самодельных старых дивана стояли у противоположных стен и выглядели неопрятно. На такие диваны неприятно было садиться, пол с трещинами устаревших досок был грязным, давно не мытым.
Пассажирский поезд, ходивший от г. Бологое до станции Крестцы,
состоявший из шести деревянных вагонов, видавших ужасы прошедшей
войны, выглядели печально и убого, прибыл на станцию без опоздания.
Десятиминутная стоянка не заставила пассажиров торопиться с посадкой.
Рано утром 30 декабря 1956г. мы прибыли в г. Бологое.

        Предпоследнее утро декабря выдалось на редкость холодным, восточный ветер обжигал лицо. Я стоял на перроне и смотрел на проходящие поезда, вслед которым гнался снежный вихрь. Носильщики очищали перрон  от занесённого ветром снега, перрон был пуст. Нужного Ленинградского пассажирского поезда, идущего до Москвы пришлось ждать долго. Я прошёлся вперёд и назад вдоль перрона, оставляя свежие следы, почувствовал как встречный ветер стал пробираться под шинель, а ноги, обутые в новые хромовые сапоги, стали замерзать. Я повернул налево и зашёл в зал ожидания. Моя жена сидела на диване и разговаривала с женой командира части. Лида с Леонидом, поджав ноги, лежали на диване, голова к голове, спали. Командир части спал сидя, его дочка, положив голову ему на колени, тоже спала.
Освободив для себя место среди вещей на диване, я сел и закрыл глаза.
Хотел заснуть, но сон не приходил. Задумался, и в моей голове поплыли,
заработали мысли. Они прыгали с одного воспоминания на другое  и
остановились на прошедшей зиме декабря месяца.

       В воинской части не было дров. Необходимо было в лесничестве
оформить документы и вывезти дрова из глубинки леса. Была сформирована автоколонна из тридцати машин, двух бульдозеров, водомаслогрейки и других вспомогательных средств.  Мороз в 30 градусов с ветром, заметавший следы пройденных машин, осложнял нам путь.Бульдозеры шли впереди, за ними шли машины. В течении дня они преодолели 30 километров.  До дров добрались, а взять дрова не смогли, не хватило светового дня и горюче-смазочных материалов.
Пришлось организовать ночлег у костра. Мне с водителем, на одной из машин пришлось возвращаться в часть за горючим и смазкой. Не доехав до части 10 километров, машина заглохла, кончился бензин. Пришлось слить воду в машине и с водителем идти пешком. Хорошо, что ветер дул нам в спину и облегчал нам путь. А вот мороз хватал за все, приходилось часто меховыми рукавицам растирать щеки и нос. В часть пришли в полночь, доложили командиру части, который принял решение и направил бензовоз, вторую водомаслогрейку  и две бочки солярки для бульдозеров. Дорого нам обошлись эти дрова, но часть была обеспечена топливом до самой весны.

Воспоминания отца- Думчева Алексея Алексеевича 1912 г. рожд.