Испанские миниатюры. Гранада. Страсть. Фламенко

«Гранада – город досуга, город любования и вымысла, город, где влюблённому милее, чем где-либо, чертить имя любимой на песке. Время здесь медленнее и слаще».
     Федерико Гарсиа Лорка

«Рай, недоступный многим, сад, отворённый избранным».
     Дон Сото де Рохас

Во дворе Гранадского собора ко мне подошла очень смуглая женщина и сказала несколько слов по-испански. Мы были в Гранаде – сердце Испании.

Я засуетилась: дочь куда-то запропастилась, слова звучали вопросительно, а я ничего не понимала.
– Извините, – ответила я по-английски, – я вас не понимаю.

Женщине было не более пятидесяти. Она смотрела пристально мне в глаза, и было видно, что мой ответ её нимало не смутил. Она продолжала настойчиво в чём-то меня убеждать, уже ни о чём не спрашивая. Потом взяла за руку, развернула её ладонью вверх и стала водить по ладони маленькой оливковой веточкой, не переставая смотреть в глаза и уверенным тоном в чём-то убеждать. Совершенно не было сил отнять у неё руку и отойти. Голос, немного хриплый и глуховатый, звучал успокаивающе и завораживающе.

Вдруг появилась дочь, сказала «No, se;ora, adi;s» – и поволокла меня за другую руку прочь. Мне показалось, что женщина рассердится или обидится, но она спокойно, помахивая веточкой и смотря нам вслед, стала что-то напевать.
– Почему ты не выяснила, что ей нужно? Она в чём-то нуждалась, по-моему, но я ничего не поняла, – укорила я дочь.
– Денег ей нужно! Мама, ну какая же ты доверчивая! Это же цыганка!
Мы были в Гранаде – цыганском сердце Испании, столице Андалусии.

Архитектурное богатство города покоряет. И всё-таки я путешественник больше, чем экскурсант, и притом путешественник человекоцентричный. Для меня важно не только смотреть на предметы, на которые указывает экскурсовод, а воспринимать в первую очередь контекст, в котором эти предметы находятся: всю массу деталей, включая, конечно, архитектуру, пейзаж, но ещё и воздух, и воду, и звуки незнакомого города… Но главное – людей, их речь, взгляды, улыбки, радоваться редким контактам, когда остаётся свободное время и экскурсовод отпускает на волю. Поэтому среди нашего стремительного вояжа по Испании в две с половиной тысячи километров за шесть дней ярче всего мне запомнились те нечастые эпизоды, когда нам удавалось побыть наедине с городом, заглянуть в лица местных жителей.

Самый впечатляющий из этих эпизодов – фламенко в пещерах. Собираясь в Испанию, я получила совет: если буду в Гранаде, нужно обязательно побывать в пещерах Сакромонте и посмотреть фламенко в исполнении местных цыганок. Сколько бы ни стоило это удовольствие, впечатление всё равно окупит затраты, – уверял меня знающий человек.

Природа фламенко такова, что и на сцене Кремлёвского дворца в Москве танец звучит и искрится так, что трудно усидеть на месте: ноги сами пускаются в пляс, а руки начинают отбивать такт. Но в пещерах и в певцах, и в танцорах (и даже чуть-чуть в зрителях – восприимчивых, конечно) появляется то, что Федерико Гарсия Лорка описал в «теории Дуэнде»:

«…дуэнде бессменно правит Испанией – страной, где веками поют и пляшут, страной, где дуэнде досуха выжимает лимоны зари. <…> Дуэнде возможен в любом искусстве, но, конечно, ему просторней в музыке, танце и устной поэзии, которым необходимо воплощение в живом человеческом теле, потому что они рождаются и умирают вечно, а живут сиюминутно».

«Иметь дуэнде» – это ощущать высшую степень душевного волнения и выражать его в голосе и танце, если это связано с фламенко. Чтобы стало понятнее, вспомните, например, фильм «Зимний вечер в Гаграх» (1984). Бывший степист (в исполнении Евстигнеева) отказывается учить молодого балбеса, мечтающего бить чечётку. Постаревший танцор объясняет своему будущему ученику, что в чечётке главное – кураж. Нужно уметь что-то сделать от всей души, с разгону, страстно. Что угодно – но со всего размаху! Крикнуть, например, или станцевать. Подобное отношение к танцу – это и есть для испанцев дуэнде.

Что такое для вас страсть? Вспомните, когда вы любили страстно. Что это было? что вы ощущали? Прилив сил? Или, может быть, хмель в голове, когда немного звенит, немного кружится, но эйфория и желание какого-то безумного действия перекрывает все другие ощущения. Кровь стучит в висках и чудится, что можно выпрыгнуть с места и достать ту самую ветку, которую раньше не доставал и с разбега. Или можно нырнуть и дельфином проскользить под водой невообразимое расстояние. Или крутануться на одной ноге не на пол-оборота вокруг себя, а на два или даже три! Хочется петь, хоть нет у вас голоса, бежать на перегонки с ветром, даже если отдышка не позволяет подняться без лифта до пятого этажа, или, наконец, просто раскинуть руки и стоять под ливнем, запрокинув назад голову, как делают это в кино каскадёры.

Неважно что – но делать! Не сидеть, не лежать, не стоять даже, а двигаться: вприпрыжку, бегом, баттерфляем наконец… Или идти: долго-долго, весь вечер и весь день, и ещё немножко утром, чтобы прийти на рассвете домой, напрочь стерев подошвы ботинок, упасть на кровать и заснуть, не успев достать подушку. Хочется надеяться, что каждый хоть раз в жизни испытал это чувство.

В пещерах Гранады страсть зарождается на ваших глазах. Первые аккорды гитары, перебор. Застывшая танцовщица, её вскинутые над головой руки с грациозно склонёнными кистями и летящими пальцами, напряжённый поворот головы и полуопущенные ресницы, из-под которых чуть видно искрятся глаза. Голос. Его трудно описать. С хрипотцой или без, низкий, но иногда возвышающийся, грудной, как будто с усилием пропускаемый через гортань. Однажды услышанный, он звучит в памяти, как только вы захотите его услышать. С первых звуков не перепутать, что это фламенко.

Здесь колдуют цыгане – истинные носители этого искусства. Прибывшие в Испанию в XV веке, они соединили свои исполнительские способности с мавританской музыкой, бросили в горнило страсти по щепотке всего музыкального разнотравья Испании – и родилось… нет, лучше так: в результате химической реакции произошёл взрыв, творческий выброс энергии. Это и было фламенко.

Сначала его создавали и взращивали только цыгане. Но в XVIII веке, когда их перестали преследовать, фламенко выплеснулось и захлестнуло Испанию. Таверны, кафе и городские площади пригоршнями расплёскивали это искусство. В ХХ веке к фламенко стали подмешивать другие ингредиенты, и танец вместо пламенной страсти теперь наполняет мировые сцены изящным, красочным, прирученным действом. Но даже оно остаётся очень притягательным и волнующим.

В Гранаде всё ещё загорается вечерами пламя фламенко, оно по-прежнему обжигает. Фламенко – это импровизация: в музыке, в голосе, в танце. Сложный ритм. В нём, как и в его предках, мощно звучит талант, непредсказуемость – дуэнде, одним словом. Или это не фламенко.

Итак, мы в пещере. В небольшой комнате со сводчатыми потолками гостей рассаживают на скамьи, стоящие вдоль трёх стен. У четвёртой скамья остаётся пустой. Вам подносят бокал вина, боясь, наверное, чтобы вы своей ледяной бесстрастностью не погасили искрящееся действо. И справедливо! Когда в комнату входят исполнители, гости как будто спадают с лица, тускнеют и сливаются с белизной стен. Сонными флегмами выглядят иностранные туристы при появлении смуглых, ярких, полновесных, гордых и очень живых исполнителей фламенко.

Звучит протяжный гласный певца, старого цыгана. Танцовщица превращается в струну, её тело и голос теперь до конца – песни, а может, жизни, – будут звучать в унисон. Пусть вас не обманет сравнение танцовщицы со струной. Это не те струны, которые выступают на сцене Кремлёвского дворца съездов: тонкие и невесомые. Это басовая струна… Исполнительницы древнего фламенко Канте гранде – фламенко драматического, или серьёзного – не отличаются субтильностью. Не сразу даже понимаешь, что эти разбитные женщины, молодые и не очень, а иногда и в преклонных годах, начнут сейчас танцевать так, что быстрее забьётся сердце, загорятся глаза и улетевшие в ночь мелодии долго не дадут заснуть.

И – цыганки, байолары, взрываются страстным танцем – байле. Бата де кола – платье в пол: в горошек с воланами – из цыганской жизни. Отсюда же виртуозные – волнами – переливы платья, обмахивание подолом возбуждённых зрителей, закручивание и скольжение испанской шали с длинными кистями – как будто взмахи крыльев – так же, как птичьи, прекрасны и грациозны. Бывает и веер, но не в этот раз.

Исполнение – танец, музыка, голос – единое. Сопровождается танец выбиванием ритма в ладоши, каблуками, прищёлкиванием пальцами – всеми исполнителями, всеми присутствующими, потому что созерцать безучастно не получается.
Чередуются танцоры, старика-цыгана сменяет в пении старая цыганка с голосом чуть мягче. Остаётся бессменным лишь гитарист: прелюдия, стряхивающая с зазевавшегося слушателя сон, и интерлюдии – всё продумано и спонтанно – одновременно.

«Голос безымянный, жгучий, полный невыразимой печали. Но кто поёт? Откуда он, этот хрупкий звук, полуденный и полночный разом?
Чтобы расслышать его, надо… и это чудесно – разбудить и разгадать сокровенное в себе самом, иными словами – попытаться стать поэтом»
     Федерико Гарсиа Лорка

Пение – канте – не задушевное, как часто пишут о нём. Оно – переворачивающее всё внутри, встряхивающее, внушающее испанскую страстность даже впервые побывавшим здесь. Невозможно забыть звучащее пространство пещеры: непрекращающиеся хлопки, хриплое пробирающее пение, «;Ole, ole, ole!», сотрясающую чечётку…

И под занавес – выступление байолара – танцора. Весь в тёмном – не совсем традиционно – он был очень серьёзен и выразителен. Весь – вдохновение, во власти музыки, пения, танца.

Когда казалось – всё, то сверх ожидания встала, оправляя платье и шёлковую шаль, старая цыганка, певшая канте. Она вышла на середину пещеры – и ударила каблуками в пол. Она не танцевала, на плясала, она – проживала ещё одну песню так, как это может сделать человек, понявший суть танца и даже, может быть, искусства. Её грация ничуть не поникла с годами, но стала отточенной и повелевающей.

Мы уходили из пещеры, по крайней мере уходила я, как после потрясающего присутствия в прошедших веках, где человек что-то умел или не умел, понимал или не понимал – но именно с этим, своим умением или пониманием и жил, не заимствуя и не прикрывая чужим свою внутреннюю нищету.

Впечатление от этого вечера осталось такое, как будто я родилась цыганкой… но узнала об этом слишком поздно.

***
Всё, что можно сказать прекрасного об исполнительнице фламенко, сказано Федерико Гарсиа Лоркой в стихотворении «Испанская танцовщица».

Как спичка, чиркнув, прежде чем огнём
заняться, точно в спешке безотчётной,
разбрасывает искры, – так рывком,
как вспышку, в расступившихся кружком
она бросает танец искромётный.

И вдруг – он пламя с головы до пят.

Взметнула взгляд, и волосы горят,
рискованным искусством полоня,
и ввинчивает платье в глубь огня,
откуда, точно змеи, в дрожь бросая,
взмывают руки, дробный стук ссыпая.

Потом: огня как будто мало ей,
она бросает вниз его скорей
и свысока глядит с улыбкой властной.
как он простёрся, всё ещё опасный,
и бешенства не прячет своего.
Но, победительно блестя очами,
она с улыбкой сладостной его
затаптывает в землю каблучками.

Всё так.


Фото автора.