Слёзы жизни

Один раз в квартал, по бухгалтерскому летоисчислению, Михаил Михайлович Кубыриков собирался со своими друзьями на даче у Юлия Сергеевича Попова. Как известно, друзей много не бывает, поэтому собрания эти были регулярными и необходимыми для большей сплоченности. Всякие там скайпы-шмайпы, вотцапы-моцапы для этой группы людей были не актуальны. Многие из этих людей вышли из того времени, где существовало живое общение, так как и телефоны-то не у всех были.
 
Собрания эти происходили в просторной бане Юлия Сергеевича, которую он, бывши не последним архитектором в нашем городе, построил по своим чертежам. Банное отделение и просторная гостиная были просто созданы для задушевных разговоров после принятия чудодейственных процедур. Стены гостиной были увешаны фотографиями, авторскими картинами и различными раритетными вещами ещё того, прошлого времени, подаренными многочисленным друзьями и их знакомыми, которым посчастливилось посетить это здание.

Кубырикову очень нравился звук небольшого пожарного колокола начала прошлого века. Своё прибытие на посиделки он отмечал обязательно троекратным звоном. Посреди гостиной стоял длинный стол, вдоль которого по периметру расположились удобные диванчики. Обстановка располагала к длительным и утонченным беседам.
За три часа до встречи Юлий Сергеевич протапливал баню вишнёвыми поленьями, отчего помещение наполнялось ароматным запахом. На стол выставлялась картошка в чугунном горшке и три лафитника. Лафитники были старые, из простого стекла, с толстыми стенками, объёмом ровно сорок граммов.

Первым заявлялся Кубыриков. Из своего рюкзака он доставал банки с огурчиками, помидорчиками и салатом «Кубырштейн» собственного производства. Далее шла бутылочка настойки «Три старика», буханка дышащего пекарней чёрного хлеба и, конечно же, тушка селёдки пряного посола. Всё это вскрывалось, и друзья терпеливо продолжали ждать третьего на сегодня участника собрания.

Виктор Дмитриевич Кульков заявлялся, как и всегда, с неразлучной чёрной сумкой через плечо, из которой тут же вынимал ещё одну бутылочку с настойкой «Три старика», любимую им нарезку, запечатанную в пластик, и пакет с пирожками. Друзья при его виде оживлялись, и Юлий Сергеевич ронял фразу, которую всегда произносил при такой встрече: «Ну, вот и беглый игумен пожаловал! Можно уже начинать!»

«Беглый игумен», отдышавшись, сняв спортивную шапку и, стряхнув с неё снег, огладив свою бороду, садился на диван, оглядывал присутствующих и произносил магические слова: «Начинать можно!» Юлий Сергеевич, услышав призыв, как полновесный хозяин откупоривал настойку и разливал её по лафитникам, при этом не потеряв ни одной капли этого целительного напитка.
– Ну что же, братцы, объявляю наше собрание открытым.

Пригубив замечательного напитка и закусив яствами, Юлий Сергеевич, крякнув, не спеша предоставил слово, как уже повелось, Кубырикову:
 – Ну, Михалыч, давай рассказывай, как там твоя энергетика на даче?
Попов  всегда начинал с Кубырикова. У Штирлица важно было, как заканчивать разговор, у уважаемых собеседников важно было, как его начать, чтобы понимать, в каком русле он потечёт.

– После твоего вмешательства течёт электричество, питает приборы пока исправно.
Я подразумевал, конечно, что электроплитка должна горячее нагреваться, но чтобы так, как сейчас! Ведь если написано 220 вольт, то получать она должна не 180 вольт и не 190, а именно 220 она должна кушать. Прогресс! У всех приборов, наверное, шок случился, когда им нужное питание подали, впервые за столько лет. Я пытался на правлении объяснить, что то, за что мы платим в действительности, не действительно. О, правление. Это такое государство! Когда-нибудь я об этом расскажу.

– Ну, теперь за газ, наверное, возьмёшься? – хитро прищурившись, пробурчал Виктор Дмитриевич.
– Тема интересная. Прям до оскомины. Но, думаю, пока не потяну. Документация, подводка, план, технические условия, пожарник, проверяющие разного калибра. Они же просто так это достояние не отдадут. Ведь, по сути – они считают, что это их достояние.
– Это как? – опять хитро так спросил Дмитрич.
– А вот так! Они работают на этом. Достояние у нас одно на всех, а кормит оно только тех, кто имеет к нему хоть какой-то малейший доступ. Пусть даже если они имеют доступ к нему только в  названии – «Газпромбаня» или «Комитет по мониторингу газового счётчика».

– Вот ведь загнул-то как! – рассмеялся Юлий Сергеевич. – Дорогой Михалыч. Это достояние у кого надо достояние. А ты продолжай дальше по старинке жить – топить дровами, пока это достояние тоже не стало чьим-то.
– Смешно, да-а. Первая треть 21-го века. Ракеты изобретают с точностью до пятирублёвой монеты. И дрова!
– Не, Михалыч. Нас точно не нельзя победить. Они там бедные без газа начинают мёрзнуть. А если бы знали, что ещё существуют дрова? И вообще, они там не знают, что с ними делают цивилизованные народы, как мы. Но это им давно уже недоступно, только в старинных книгах прочитать можно, – проговорил философски Виктор Дмитриевич.

– Подожди, Дмитрич! Михалыч, так объявили, что достояние бесплатно подведут к каждому дому. Ты что-то путаешь, – сказал Юлий Сергеевич и налил ещё по лафитнику.
– Всё дело в том, что это не совсем так. Объявлено было, что подведут до участка. То есть до забора. А дальше уже справляйся с этим достоянием сам. А разрекламировано, что до каждого дома. Так народ и понял. Сначала. Это сейчас уже кое-где разобрались. У меня труба лежит уже лет десять. Под забором. Но она ком-мер-чес-кая. И хозяин этой трубы хочет получить свои деньги за врезку. Есть, оказывается, и такие хозяева. И они просто так не дадут войти в эту трубу. Вот я и спрашиваю – кого только, не знаю: что же вы остановились на полпути? Доведите уж бесплатно и до домика. Это же всё равно ваше хозяйство будет. И за его обслуживание всё равно платить. Так что я считаю – это половинчатое решение. И начальство просто не может этого не видеть. Так это голубое топливо всё же достояние или что-то другое?
– Ну, это нам сейчас наш «игумен» и объяснит, – Юлий Сергеевич со смешинкой в глазах перевёл разговор в русло не доказательств, а объяснений.

Виктор Дмитриевич не спешил. Он сначала пропустил налитый лафетничек, крякнул и вытер рукой усы и бороду.
– Если исследовать данное течение и название, которое многократно озвучено всеми СМИ, то кратко можно заключить – это просто реклама, преследующая декларативную цель. Для кого? Ну, наверное, в первую очередь для себя, любимых. Достояние это не есть что-то осязаемое, как может подумать простой обыватель, ну, например, какое-то имущество, а это совокупность материальных и духовных ресурсов, принадлежащих всему народу.
– Что-то мудрёное, Дмитрич! Прям как на уроке политэкономии в давние времена! – проговорил Михалыч. – Но всё-таки принадлежит народу. Ведь верно? Ну, по-научному-то?

– Михалыч, не стоит обольщаться. Гарантий принадлежности достояний никаких нет. Просто не существует. – Дмитрич сделал извиняющееся лицо. – Эти достояния  доходят до тебя в виде налогов, уплачиваемых теми, кто действительно и непосредственно ими пользуются. А налоги идут на твоё повышение жизни, образование, здравоохранение, пусть и оптимизированное, и, конечно же, пенсии. Вот как-то так, если простыми словами. А если ещё проще – принадлежность достояния к единице населения можно считать просто формальным, то есть условным. Ну, ты понимаешь?
Дмитрич, сказав это, серьёзно посмотрел на Михалыча.

– Да, Дмитрич. Расстроил ты нас. Особенно Михалыча. Он-то уже потирал руки и придумывал – куда же он, как бы лучше сказать, причитающиеся дивиденды от достояния приложит, а может, внесёт. А может, и залепит. Но правильнее будет – прилепит! – скороговоркой проговорил Юлий Сергеевич.
– Да, Сергеич. Как ты это не называй, как не изгаляйся, всё это только призрачное достояние.
– Вот расстроил ты меня, Дмитрич, – обратился Кубыриков к Кулькову. – Признаюсь, период вождения за нос и ожидания, что морковка всё-таки попадёт в рот ослу, прямо надо сказать – затянулся. Это видит даже слепой.

– Прости меня, Михалыч! Ты мне друг, но правда дороже! – улыбнувшись миролюбиво проговорил Кульков.
– А почему правда? Почему не истина? – поднял вверх брови Михалыч.
– Видишь ли – правд много. Это и Ярославова или Русская правда, и газета «Правда», и юридическое оПравдАние, и личная правда каждого человека, и народная правда, и пенсионерская правда. Ну, например, у коррупционера тоже есть своя правда, которая в его глазах оправдывает его действия. Вон сколько правд! А истина – она как была одна, так одна и остаётся. Поэтому я и избегаю вставлять её в известное изречение.

– Хорошо сидим, друзья! – вдруг произнес Юлий Сергеевич. Скорее всего, для очередной смены темы. Он понимал, что развей эту тему чуть дальше, и неспешная дискуссия может перетечь в спор. Поэтому он, как опытный модератор, и попытался снять акценты особого внимания на правде. Он не спеша поднялся, взял горшок с картошкой и поставил на горячую печку подогреться. Оздоравливающий напиток был аккуратно разлит.

– Я как бы готов перейти к другой, не менее животрепещущей теме или анекдотам, – увидев наполненные лафитники, проговорил Михалыч, – но хотел бы закончить предыдущую. Буквально несколько предложений и красок о достоянии.

Не встретив возражений, Кубыриков продолжил:
– Вот, смотрите. Приходит в город новый мэр. А может, глава. А может, председатель. А может, ещё кто, я путаюсь в этих званиях. Как он там приходит на замену предыдущему, взятому ли под стражу за какие-то махинации или взятки, заболевшему неизлечимой болезнью, смещённому каким-то кланом оппозиционеров – это не важно. Вот он приходит, оглядывается, меняет обслуживающую команду предыдущего главы на своих, проверенных  бойцов, и приступает к выполнению своих обязанностей. И на каком-то этапе своего мэрства он замечает на своей подконтрольной территории кусок неиспользованной земли, такую луговину. А что это такое? – спрашивает он. А это оставшееся от бывшего совхоза-миллионера, – отвечают ему знающие коллеги. И что? А совхоз благополучно развалился. А может, каюкнулся. Или лопнул. Имущество растащили, основные земли переоформили и пустили по назначению. По нужному назначению. А это вот осталось. И что с этим сегодня делать – ума приложить никто не может, так как это земли сельхозназначения. А сажать мы как бы уже и не умеем. И что? – ещё серьезней спрашивает председатель. Может, здесь парк отдыха организовать? – отвечают мэру. Мэр, а может глава, ещё больше нахмурился. – У нас инвесторы в очереди стоят, изнывают. Хотят вложиться. А у нас земля гуляет! Поэтому – только технопарк. Всё. Принято решение.

А дальше всё просто. Земли без заминки переводятся в промышленные. Все депутаты стройно и дружно проголосовали, в газете напечатали. Главный архитектор города или образования уже рисует план будущего технопарка. Правда, чтобы угодить главе, прирезает там кусок возле водоёма. Место огораживается забором. Тяжёлая техника снимает плодородный слой этих уже бывших сельхозземель, столько лет сантиметр за сантиметром накапливающийся несколькими поколениями. Всё вспахивается, засыпаются дороги, и начинается стройка, так необходимая местным жителям.

Михалыч замолчал. Он взял в руки лафитник и выпил содержимое. Друзья с удивлением посмотрели на Михалыча. Тот не спешил продолжать.
– Ну? И что дальше? Ведь технопарк не свалка, возле которой ты живёшь? – не выдержал паузы Попов.

– Дальше, – Михалыч наконец что-то произнёс. – Построят нечто и будут называть технопарк. Больше того – назовут в честь какого-нибудь промышленника старой России. Кремниевой долины или хотя бы отдаленно напоминающего Сколково явно не получится. В лучшем случае, какие-никакие склады, бетонный узел, площадка по продаже сыпучих материалов. В худшем – просто поставят вагончики с сараями. Наберут приезжих из Азии и Кавказа. И будут технопарить!

– А вот теперь, действительно, дальше, – налил опять себе Кубыриков. Его друзья с улыбкой переглянулись. – Те временщики уйдут. Кто на повышение, кто в сопровождении полиции. Тьфу! До сих пор народное слово «полиция» режет слух. И далее. Главный архитектор сбежит в другой город чертить новые планы парков и человейников. Депутаты займутся другими проектами нового главы. А что же останется нам? А детям? Где оно, это достояние? Оно чьё теперь? И достояние ли это уже?

– Да-а. Сильно, Михалыч. Это почти предвыборная речь. Немного подредактировать и можно пускаться в мутные воды выборов. А там, глядишь, и вынесет нелёгкая волна в объятия сплочённой когорты – нет, армии управленцев нашей богатой страны.
Юлий Сергеевич посмотрел в упор на Виктора Дмитриевича, только что закончившего эту сладкую руладу.
– Нет, Дмитрич! Не потяну. Я цели не вижу. А те, кто туда заплывает, эту цель, уж поверь, видят натурально. А мне-то за что такая жертва? Я вот вглядывался, вглядывался. Не-а. Это всё туфтология, а не цель.

Михал Михалыч опрокинул очередной лафитник. Неторопливо взял кусок чёрного хлеба и положил сверху на него селёдочку. Друзья его поддержали.
– Насчёт свалки, – продолжал после этого Михалыч, – я обязательно расскажу вам эту удивительную историю о ней. Она действительно находится рядом с моим жилищем. Хотя  находиться там не должна. Но это не в этот раз, а в следующий. А сегодня я хотел бы всё-таки закончить с этой темой про достояние. Корысть небольшой группы чиновников, а может ещё хуже, глупость, на многие годы последующим поколениям будет отравлять жизнь на этой территории.

– Мрачное окончание, – Юлий Сергеевич потёр ладони, как будто замёрз. – Сурово. Не, не возьмут тебя во власть. Что ты там делать-то будешь? Электорат пугать своими страшилками?
– А я-то чего? Я сам уже давно всего боюсь! - сморщился Кубыриков на слова Попова.
– Так, так, так! А если поподробнее. Дмитрич, ты давай там не вздумай заснуть, как в составлении открытого письма. Не уходи от ответственности, как наши ответственные граждане с высокими креслами. Здесь всё идет к тому, что нужно будет новое письмо составлять.
Юлий Сергеевич всё продолжал потирать руки. Но в этот раз видно от ощущения новой темы, а значит, и продолжения вечера.

– Так, Михал Михалыч, давай продолжение. Сегодня такой вечер, как бы проще сказать – прокачки будущей программы кандидата во что-то перед благодарными слушателями в домашних условиях. Пока нам, как благонравным и благонадежным гражданам, это всё нравится. Ну, если не считать кое-каких разногласий в виде нашего гражданского оппозиционирования.

Юлий Сергеевич обвёл взглядом слушателей. Михалыч поморщился, а Дмитрич, поникнув головой и с закрытыми глазами, проговорил тихо сонным голосом:
– Сергееч! Ты сам-то понял, что сказал? Даже я, как бывший воспитанный лектор знаменитого общества «Знания», много чего наговорил или наслушался за свою карьеру, но ты что-то произнёс достаточно неудобоваримое.
Дмитрич внезапно замолчал. Кубыриков и Попов как послушные ученики сидели и ждали, что, может, ещё скажет их товарищ. Но прошло несколько минут, а он молчал. Его, видно, после сказанного совсем покинули силы.
 
– Ну, старенький, устал, – констатировал Юлий Сергеевич. – Ну, давай всё же продолжим. Темы, которые ты затронул, явно представляют интерес для дискуссионного клуба. А наши воспоминания о днях минувших, необыкновенных приключениях в наших путешествиях по урочищам, об архитектуре и Андрее Боголюбском оставим на следующий раз, когда к нам молодёжь добавится. Так что, давай, выкладывай. Что там у тебя за пазухой.
Михалыч при призыве выкладывать поднял очередной лафитничек и отправил его содержимое себе в рот. Попов последовал за ним, держа в руке вилку с огурчиком.

– Продолжаю. Про боязнь, свою и электората.
Я боюсь весь наш многочисленный депутатский корпус от низа и до самого верха. После принятия закона об увеличении пенсионного возраста и непринятие закона об индексации пенсии работающим «пэнсионэрам», само собой встаёт вопрос: а почему эти слуги, выбранные народом, принимают законы против желаний этого народа?  Парадокс, однако. Это слуги высшего уровня.

Депутатов городского уровня боюсь, потому что они выберут опять того же главу города, пусть даже он и сидит на этом месте лет двадцать. И на его репутации печатей уже ставить некуда. А остальное время их не видно и не слышно. Боюсь созданные общественные палаты и общественные слушания. Потому что они при рассмотрении жизненно важных для электората вопросов всегда принимают сторону администрации, даже если этот электорат против.

Я боюсь нашу полицию. Опа! Опять резануло! Потому что не надеюсь, что она меня может защитить, и как поведёт себя в следующую минуту, предугадать просто невозможно.

Я боюсь нашего Роспотребнадзора. Потому что зная, что пальмовое масло вредно для нашего здоровья, оно его не запрещает, а даёт только какие-то рекомендации. Такая рекомендательная организация на бюджете, ни за что не отвечающая.

Я боюсь наших важных говорунов, которые заполнили собой и своей туфтологией все теле- и радиоканалы. Потому что они своими трелями доказывают мне, что я сильно ошибаюсь, говоря, что уже достиг уровня бедности, и убеждают меня же, что всё делается для дальнейшего повышения моего благосостояния.

Я боюсь каких-либо инициатив нашего славного и богатого пенсионного фонда. Потому что судьба простого пенсионера для этого фонда просто безразлична. Ну, ты же сам видел и слышал: Мы не знаем, потому что у нас всё машинка считает! Помнишь, Сергеевич, в 90-ые годы в военкомате про Афганистан люди с большими звездами говорили: Я тебя туда не посылал! Вот и в нынешнем пенсионном фонде та же тональность.

Михаил Михайлович замолчал. Посмотрев на спящего Дмитрича, улыбнулся. Юлий Сергеевич отвалился на спинку кресла, внимательно его слушал.
– И всё? И только-то? Закончился запал?
Михалыч знал, что его друг Попов только пытается такими словами подбодрить собеседника, по его мнению, начинающего сдуваться. Он так с ехидной улыбкой смотрел на Михалыча, что тому пришлось продолжать.
– Вот если бы Дмитрич не устал, скажем так, он, наверное, в твоих аргументах нашёл некоторые изъяны. Но, к сожалению, он мониторит нашу дискуссию в глубоком сладостном сне и находится сейчас далеко от чувства боязни. Итак, что ты можешь ещё предъявить?

– Ну, хорошо. Продолжим пугалки и боязки. Я, как часть терпеливого электората, устал уже слушать про наших бывших братьев, с которыми граничит моя страна. Я не понимаю, а если не понимаю, то боюсь, зачем мне нужно знать все тонкости их русофобской политики, когда в моей стране моря не решенных проблем. На хрена мне в деталях описывать, куда поехал президент страны с окраины бывшей империи или что-то сказал, или что-то подумал? Зачем мне это знать? Тогда давайте, рассказывайте заодно в деталях о передвижениях президента Нигерии или Французской Гвианы.

Я боюсь нашего здравоохранения. Которое должно здоровье охранять. И охранять натурально, а не на лозунгах. Мне в аптеке, например, при покупке мази для коленок зачем-то предлагают купить лекарство от печени и какие-то витамины. В городе была старая поликлиника, ещё старой советской постройки. В несколько зданий. Самой поликлиники, трёх зданий стационаров, здания детского отделения и отделения молочной кухни. Всё это было сломано и сожжено за два дня под присмотром пожарных и, опять вот, полиции. Теперь на этом месте – многоэтажка и роддом, который регулярно перепрофилируется в инфекционный центр. А поликлиника ютится за полкилометра, в другой многоэтажке на первом этаже.

Я боюсь деятелей от превосходной нашей медицины. Во главу их деятельности поставлено не лечение, а профилактика. Дешёвые советские лекарства сняты с производства. Те, которые лечили. А в аптеках выдаются типа – похожие, но импортные с двумя, как минимум, нулями в ценниках.

Кубыриков замолчал. Он обвёл глазами друзей. Дмитрич, склонив на грудь голову, по-своему мониторил беседу. Попов, закрыв один глаз, взобравшись с ногами на диван, подложив под голову подушку, на боку, слушал его страшилки.

– Я вот что думаю, Михалыч, – наконец проговорил Юлий Сергеевич, – пора, видно, нам опять письмо открытое писать. Кто же правду, кроме нас троих, скажет главному начальнику? Я кино такое смотрел: мужик в тюрьму попал и устроили его там в библиотеку. А в библиотеке всё старое-престарое. Одни пауки и паутина. И решил он попросить у властей денег, чтобы купить книг и пластинок. И стал он писать каждую неделю по письму куда нужно. И через несколько лет ему этих денег дали. Как тебе сюжет?
– Так это не у нас, Сергеевич. На гнилом западе. Здесь, в центре стабильности, десятки лет понадобятся, чтобы достучаться. И то, если будешь через день писать.
– Ужасный ты пессимист, Михал Михалыч. Вот ничем тебя не проймёшь. Как лектор, ты хорош, а как двигатель того, о чём лектируешь, совсем плохой. Надо верить. Давай, попробуй!
– Хорошо. Давай напишем. Только писать надо в начале наших посиделок. А то вон тому товарищу опять придётся доверенность писать. А хотелось бы, чтобы в здравом уме и в сознании, как говорится.

Вечер давно склонился над банькой Юлия Сергеевича. Дмитрич художественно спал, сидя в кресле. Ему, по всей видимости, было хорошо и уютно. Юлий Сергеевич тоже стал зевать, пряча свою зевоту в бороде. И бодрствовал только Кубыриков, обдумывая, что же он предложит донести до начальника всей страны в своем очередном открытом письме.

Русавкино, октябрь 2021 г.