Оговорка командира гвардейской артиллерии 2

Действительно, первыми на Сенатской площади оказались именно батальоны Московского лейб-гвардии полка. Для высшего командования, коим в Гвардейском корпусе был Его высочество Великий князь Михаил Павлович, младший брат Николая Романова, это стало полной неожиданностью.

А что же Сухозанет? А генерал, будучи в неведении о случившемся, опять отправился домой, чтобы переодеться к торжественному молебну, назначенному быть в Зимнем дворце. 
Следует напомнить, что центральная историческая часть Санкт-Петербурга весьма компактна, а в то время – и подавно. Поэтому перемещения Сухозанета между казармами, дворцом и его домом не должны были занять много времени. Однако события на Сенатской площади после 11 часов утра развивались стремительно. Генералу не удалось переодеться в парадный мундир:
«… противъ Преображенскаго госпиталя остановилъ меня генеральнаго штаба полковникъ князь Андрей Михайловичъ Голицынъ, со словами: "Известно ли вамъ, любезный генералъ, о главномъ возмущеніи? Графъ Милорадовичъ смертельно раненъ на Сенатской площади; кавалерія безуспешно аттаковала мятежниковъ!" Я тотчасъ отправилъ сидевшаго со мною адъютанта въ казармы конной артиллеріи, приказавъ ему молчать о возмущеніи, но пригласить полковника Гербеля, чтобы онъ безвыходно оставался въ казармахъ до моего изъ дворца возвращенія; а самъ поскакалъ домой. Камердинеръ, ожидавшій меня на крыльце, не далъ мне подъехать, а закричалъ: "Дежурный генералъ пріезжалъ къ вамъ отъ государя и отправился въ 1-ю бригаду!" Тогда я понялъ, что известіе, сообщенное мне княземъ Голицынымъ, была страшная истина».

Генерал Сухозанет бросился в 1-ю бригаду. Напомним, что артиллеристы этой бригады в тот день присягнули  первыми, и Его императорское Величество Николай Павлович, считая их более надежными, послал дежурного генерала именно туда. 

«Дворъ я нашелъ пустымъ; подчасокъ (видимо, нижний чин – дневальный) сказалъ мне, что генералъ Потаповъ находится въ дежурной комнате, куда я тотчасъ побежалъ. Потаповъ въ волненіи ходилъ по комнате, и когда я спросилъ его: "зачемъ онъ присланъ?" онъ какъ бы очнулся: "все взбунтовалось, генералъ; государь требуетъ артиллерію!"

Заметим, что на тот момент на Сенатской площади находились солдаты Московского полка, возглавляемые несколькими декабристами, некоторые из которых были гражданскими лицами. Остальные части, участвовавшие в восстании, подойдут позднее. Но уже состоялись две неудачные попытки разогнать бунтовщиков кавалеристами Лейб-гвардии Конного полка, уже пролилась первая кровь – был тяжело (и, как оказалось, смертельно) ранен генерал-губернатор столицы Милорадович. Уже собиралась огромная толпа зевак. Уже мальчишки, забравшиеся на фонарные столбы и крыши правительственных зданий, кидались снежками в свиту Его Величества…

И вот прозвучало решительное: «… государь (так в тексте – со строчной буквы) требует артиллерию!».

Сухозанет, выполняя это повеление «… бросился на конюшню; тамъ все уже было въ движеніи»; генерал «лично распорядился, чтобы первыя 4 орудія роты его высочества (великого князя Михаила) скорее запрягались и самъ повелъ ихъ, приказавъ полковнику Нестеровскому такимъ же порядкомъ отправлять, черезъ цепной мостъ, по 4 орудія ко дворцу».
Эти "первыя четыре орудия", как позднее оказалось, и решили судьбу восстания ...
Но, как это часто бывает в армии, оказалось, что у артиллеристов нет зарядов для орудий! Несмотря на то, что накануне в воинских частях ходили слухи о назревающем бунте, начальство не соизволило подготовиться к обострению обстановки. А впрочем, может и нарочно не подготовилось, опасаясь, что батарея может попасть в руки бунтовщиков?
Но Сухозанет и здесь не растерялся, он послал своего адъютанта  «… прямо въ лабораторію (так тогда называлось помещение, где артиллеристы снаряжали боеприпасы) затемъ, чтобы привезти хотя несколько зарядовъ прямо ко дворцу, для чего захватить извощиковъ, хотя бы силою; зарядные же ящики полковникъ Нестеровскій долженъ былъ позднее доставить».
Выведя батарею из расположения, генерал «… скомандовалъ «на орудія садись!» и пустилъ лошадь въ полный галопъ. Черезъ цепной мостъ изъ предосторожности провелъ орудія шагомъ, а миновавъ оный, опять орудія помчались съ посаженной прислугой, мимо дома Апраксиной и павловскихъ казармъ».

Казалось бы, еще немного, и батарея окажется там, где ей повелел быть новый император Николай Павлович. Но неожиданно Сухозанету опять повстречался его коллега генерал Нейдгардт.
«Въ этомъ месте встретилъ я Нейдгардта, выезжавшаго изъ Милліонной; подъехавъ къ нему, я спросилъ, куда онъ едетъ, на что онъ весьма невнятно мне что-то пробормоталъ. За нимъ заметилъ я безпорядочную толпу солдатъ, бегущихъ въ разсыпную изъ Мраморнаго переулка. "А это что?", спросилъ я. "Это бунтующіе гренадеры", отвечалъ мне Нейдгардт и ускакалъ далее».

Оказалось, что маршрут батареи, ведомой Сузанетом, пересекся с направлением движения взбунтовавшегося батальона Гренадерского лейб-гвардии полка. Действительно, и присягнувшие артиллеристы, и отказавшиеся от присяги Николаю гренадеры двигались в одном направлении – к Сенатской площади. А с гренадерами генерал Нейдгардт уже ничего не мог поделать… А ведь стоило какому-нибудь харизматичному сержанту-гренадеру крикнуть артиллеристам: «Ребята, айда с нами! Да здравствует Константин! Ура, жена его - Конституция!»… Не известно, чем бы кончился этот день для Сухозанета, да и для самодержавия в целом …

Но не таков был генерал, придумавший команду «смирно!».  Боевой генерал Сухозанет, в отличие от штабиста Нейдгардта, знал как нужно поступать в критических ситуациях и какие команды подавать.
«Между темъ артиллерія приблизилась (к толпе гренадер); я скомандовалъ: "шагомъ, слезай, стой, равняйсь! ребята оправьтесь! ко дворцу надобно идти въ порядке!" Подъ этимъ предлогомъ пропустилъ я толпу бунтовщиковъ мимо себя и отсталъ отъ нихъ. Потомъ, подтвердивъ, чтобы все шли на своихъ местахъ, стройно и весело, скомандовалъ: вольнымъ шагомъ, маршъ!».

Опыт и офицерская смекалка спасли положение – стоило Сухозанету дать команду «ребята оправьтесь!», как  он сбил темп движения батареи, солдаты стали поправлять амуницию, а это хорошо расслабляет и дает перевести дух. А тот харизматичный гренадер, который мог бы вовлечь артиллеристов в толпу бунтовщиков, был уже далеко…

Между тем к шагавшим «вольным шагом» артиллеристам подошло подкрепление: «Во время моего медленнаго движенія по Милліонной, остальные 2 дивизіона роты его высочества къ намъ примкнули. Когда мы вышли на Дворцовую площадь, бунтъ былъ въ полномъ разгаре; испуганное духовенство въ саняхъ мчалось вдоль по Адмиралтейской площади. Выстроивъ дивизіоны, сомкнувъ колонну, я приказалъ полковнику Апрелеву строго наблюдать за людьми, которые видели, что толпа лейбъ-гренадеръ потянулась длинною кишкою вдоль бульвара къ сенату; самъ же я сталъ искать государя. Обскакивая толпу мятежниковъ, мне попался Пановъ, бежавшій во главе колонны гренадеръ. Я закричалъ этимъ людямъ (солдатам): "срамитесь, ребята; идёте за этой рожей".

Почему Сухазанету так не понравилась «рожа» поручика Панова, сказать трудно. Декабрист Николай Панов действительно не был красавцем. «Небольшого роста плотный блондин, с большими выпуклыми глазами, с румянцем на щеках и с большими светло-русыми усами», - это из воспоминаний современника, видевшего Панова уже в сибирской ссылке. Но, видимо, и в тот критический момент 22-х летний Панов не имел героической внешности.  Однако именно батальон  гренадер, ведомый Пановым, мог решить ту задачу, которую ставили перед собой накануне руководители восстания – нейтрализовать Николая Романова! Но этого не случилось…

Вот как об этом критическом моменте вспоминал генерал Сухозанет:
«Близъ Вознесенскаго проспекта, засталъ я государя и испросилъ его приказанія. Государь весьма хладнокровно сказалъ: "Выстройтесь поперекъ площади". Я былъ душевно радъ, видя спокойствіе его лица; но мною овладелъ страхъ, когда я заметилъ, что онъ въехалъ въ середину, перерезывая путь бегущимъ лейбъ-гренадерамъ, и громко воскликнулъ: "Стой, ребята! куда вы идете?" Самоотверженію юнаго Государя нельзя было не восхищаться; тутъ выказалось явное покровительство Всевышняго! Бунтовщики не только могли выстрелить, но даже пронзить его! И что же? Они обходили лошадь спереди и сзади и, потупивъ глаза, следовали далее. Выезжая изъ этой безпорядочной толпы, государь еще разъ повернулся къ ней лицомъ и, какъ бы съ прискорбіемъ, сказалъ: "Они меня не слушаютъ", - и направился к дворцу».

Но Сухозанету было недосуг сокрушаться вслед удаляющемуся царю, он уже в своей стихии – на поле битвы! Только на сей раз это поле  - Сенатская площадь Санкт-Петербурга.
«Я выстроилъ батарею правымъ флангомъ къ бульвару, а левымъ – къ Невскому проспекту, такъ что последнія два орудія могли бы, повернувшись, действоватъ вдоль Невскаго».

Наконец для Сухозанета настала та минута, которую он ждал! Когда орудия выкатили на позицию он «... громко скомандовалъ: "Батарея! орудія заряжай, съ зарядомъ – жай!"
Так звучала в то время та команда, за которой должна была последовать стрельба. Причем в тот момент не нужен был ни «прицел», ни «доворот»: цель была в нескольких десятках – нет, не метров, - шагов от батареи.

«Это произвело заметное на всехъ окружающихъ впечатленіе. Вследъ затемъ государь очутился передъ фронтомъ, поздоровался съ людьми; я подъехалъ къ нему и, нагнувшись, весьма тихо сказалъ: "орудія заряжены, но безъ зарядовъ; черезъ несколько минутъ заряды будутъ!" – "Ты мне доложишь", – былъ ответъ государя".
Команда была дана, но стрелять было нечем. Быть может, Сухозанет скомандовал, чтобы напугать бунтовщиков, а может быть он второпях забыл, что заряды еще не подвезли? Но это недоразумение было исправлено:
«Действительно, въ скорости Философовъ привезъ людей съ зарядами на извощикахъ. Я немедленно донесъ государю, что орудія заряжены уже картечью. „ Хорошо", отвечалъ онъ, съ тою важною осанкою, которая какъ бы перелилась въ него отъ покойнаго императора Александра I».

Серьезность момента ясно передана Сухозанетом, рисующим фигуру Николая Павловича:
«Многолюдство безпрестанно увеличивалось на Адмиралтейской площади, но тутъ не было никакого волненія. Присутствіе государя, безпрестанно проезжавшаго верхомъ, спокойно, съ величественнымъ видомъ, какъ бы передавалось, – все ходили безъ страха, но въ недоуменіи, ожидая, чемъ это все кончится».

Но не так выглядела площадь, где собрались мятежники:
«Между темъ на Сенатской площади шумъ, доказывающій броженіе мятежническихъ умовъ, усиливался: толпа разночинцевъ сильно волновалась позади колоннъ; пьяные представляли какъ бы видъ шумнаго базара – все это я хорошо виделъ, въехавши верхомъ на бульваръ. Тутъ чувство безукоризненно исполненнаго долга и резко отличающаяся исправность вверенной мне части, разогнавъ во мне мрачную скорбь, которою съ утра я былъ проникнутъ, породили во мне мысль ехать къ государю съ предложеніемъ».

Глазам командира гвардейской артиллерии претил разброд и пьяное шатание, которое к этому часу окружало восставшие полки. И Сухазанету пришла мысль всё это прекратить разом:
«… я пустился вдоль площади и нагналъ государя противъ часовъ дворца. Государь ехалъ шагомъ; я подскакалъ къ нему съ правой стороны и въ торопяхъ сказалъ:…».

И здесь произошло страшное! Произошло то, что разом разрушило ту картину с важной осанкой Николая Павловича, которая «перелилась въ него отъ покойнаго императора Александра I».
Случилось то, что никак не могло произойти  с Сухозанетом вообще, а в тот момент и подавно. Генерал-майор лейб-гвардии, начальник артиллерии Гвардейского корпуса Сухозанет оговорился! 
Видимо, и много лет спустя, когда Сухозанет диктовал свои воспоминания о том дне, 14 декабря, холодный пот пробивал его, а голос терял ту генеральскую сталь, которой он отдавал команды.
Но Сухозанет, как честный офицер, не мог погрешить против истины, что было - то было… Поэтому он в точности передает свои слова, обращенные к Николаю: «я подскакалъ къ нему съ правой стороны и въ торопяхъ сказалъ: … ».