Я буду ждать на темной стороне... Книга 1. Глава 9

Став совсем беспомощным после инсульта, старик и вправду нуждался во многом.

С самого утра его надо было умыть, почистить ему зубы, сменить верхнюю одежду. А именно переодеть его в новую кофту с рубашкой, а также покормить. Несколько раз в день. Это должен был быть полноценный завтрак, обед и ужин. А ещё ему надо было через каждые полчаса измерять давление и сбивать температуру. Держать, так сказать, эти показатели в норме, потому что сам организм с их контролем не справлялся. И если хотя бы один из них начинал «барахлить», деда надо было пичкать всевозможными лекарствами, чтобы снова вернуть все в норму, не забывая и о других лекарствах, улучшающих кровоснабжение головного мозга, и, в целом, тонизирующих состояние организма после перенесенного удара, правильно рассчитывая при этом дозировку.

Также дедушка нуждался в ежедневных прогулках на свежем воздухе. И если погода за окном обещала быть нормальной, Артем с Евангелиной переодевали его, (долго возясь с рукавами на рубашке), и выкатывали старика на инвалидной коляске во двор, прогуливаясь с ним вдоль аллеи. Дед нуждался в этих прогулках ещё и затем, чтобы в его легких не скапливался углекислый газ, который мог спровоцировать развитие пневмонии. Правда, понаблюдав пару раз за тем, как её напарник одевал деда на прогулку, Евангелина ужаснулась его небрежному с ним обращению. Как будто этот старик невероятно его раздражал, и он хотел поскорее со всем этим покончить.

Похожая ситуация происходила во время завтрака, либо ужина. Дед не мог самостоятельно держать тарелку и ложку. Эта обязанность целиком и полностью лежала на плечах внука и его помощницы. И привыкший есть, когда захочется, а то и вовсе обходясь сутки напролет без еды, Артем точно так же кормил и своего деда, не понимая, что больной человек нуждался в гораздо большем объеме диетической пищи, призванной поддерживать на плаву его мизерные остатки силы. Вот только сам Лисов, для которого эмпатия и сострадание оставались пустым звуком, вопреки предписаниям врачей предпочитал действовать на свое усмотрение, нарываясь на грубую критику со стороны своей строгой помощницы.

Главным для него было как можно скорее накормить деда и отправиться заниматься своими делами, отдыхая от «праведных» трудов в собственной комнате. И глядя на то, как Артем помогает старику завтракать, закидывая пищу в рот еду прямо с ложки, каждый раз промахиваясь при этом, не удержавшись, Евангелина сделала ему замечание, заявив, что он слишком грубо обращаться с больным человеком, не предоставляя ему даже возможности нормально прожевать пищу и проглотить ее.

«Что ты делаешь?» — снова и снова обрушивалась она с критикой на парня, поражаясь его безрассудному обращению с собственным дедом.

«Что такое? Что я снова делаю не так?» — возмущался Артем, поражаясь, в свою очередь, тоном её голоса. Ещё ни одна девушка не осмеливалась разговаривать с ним на таких интонациях. Впрочем, ни одна из них ещё не попадала в подобную ситуацию, где приходилось иметь дело с его стариком.

«Ты закидываешь ему пищу в рот как лошади. Подожди немного, дай ему нормально прожевать, а уже потом набирай суп в ложку, иначе он снова начнет давиться»

«Да нормально я его кормлю! — возмущался Лисов, ища оправдания своему нетерпеливому поведению. — Я же не виноват, что у него так плохо открывается рот…»

Евангелина лишь кивала головой в ответ, не веря ни единому его слову.

Хмурясь, он игнорировал её замечания, и заново вооружаясь столовыми приборами, продолжал действовать в том же духе, но уже с меньшим запалом. Увы, как ни старался Артем приспособиться к новым условиям, поднося ложку с бульоном ко рту деду, её содержимое все время проливалась мимо, не оставляя больному ни единого шанса на нормальный обед. Другая, более плотная пища, ещё как-то шла, а с бульоном была целая катастрофа! И каждый раз проливая его мимо рта, Лисову приходилось постоянно тянуться к лицу деда с салфеткой, вытирать ему подбородок. Что тоже не доставляло ему особого удовольствия. Точнее было настоящей пыткой для такого брезгливого парня, как он. И головной болью для Евангелины, наблюдавшей за всем этим издалека и дававшей ему свои советы по исправлению ситуации.

Так дед, помимо прочего, ещё и медленно жевал. И получив очередную порцию каши или супа, он мог часами пережевывать пищу, заставляя нервничать скучающего внука, готового вскочить с места и лично придушить старика полотенцем, тем самым прекратив его и свои страдания, ежели тот не начнет есть чуточку быстрее. И когда Лисову начинало казаться, что взяв новую порцию еды, дед никогда её не прожует, (время идет, а пищи в тарелке меньше не становится), выпроваживая Евангеину из комнаты по какому-то пустяковому поводу, он тотчас отправлялся на кухню, и, пользуясь моментом её отсутствия, выбрасывал остатки недоеденной еды, чтобы они не попались на глаза его помощницы, выискивающей любой повод для придирки к его методике ухода за стариком.

Впрочем, возникали моменты, когда дедушка, не совсем тщательно прожевав пищу или заглотнув под его натиском слишком большой кусок, неожиданно начинал давиться. И чтобы остатки еды не попали в его дыхательные пути, им приходилось снова и снова оказывать ему помощь, примеряя на себя роли «дантиста» и его ассистентки. Вооружившись хирургическим инструментом, чья зубцы были обмотаны гигиеническим бинтом, надев на лицо медицинскую маску, Артем был вынужден лезть к нему руками в рот, и,  засовывая эту железяку деду в глотку, выуживать из его горла остатки еды, до крови натирая его десны инструментом, с которым никак не мог научиться работать. Евангелина стояла подле него. Её задачей было подсвечивать ему фонариком, направляя свет в рот деду, чтобы Артему было удобнее там ковыряться, попутно убирая с его языка слюну. А поскольку во всем доме не нашлось ни одного достойного фонаря, то светить в рот старику пришлось дорогим смартфоном, принадлежавшем самому Лисову.

Нельзя было сказать, что самовлюбленному парню нравилось ковыряться у деда во рту. Но отчитываться потом перед родителями за то, что он недосмотрел старика, который умер, подавившись крошкой хлеба, ему не хотелось. Такая смерть выглядела нелепо не только в глазах его близких родственников, но и тех, кто знал этого старика ещё до инсульта. Так что ему ничего другого не оставалось, кроме как, прихватив с собой обработанные хирургические инструменты, снова лезть ими к нему в рот, лишь бы не допустить такого поворота событий. И нервничая потом из-за его обвинений в криворукости, потому что она, видите ли, не так держит фонарь, и он ничего не видит, Евангелина пару раз чуть и вправду не уронила его смартфон на пол, теряя последние остатки своего терпения. Но если бы ей сказали, что однажды она будет действовать заодно с типом, бойкотировавшем ранее общение с ней, а потом рискнувшем её высмеять перед своим лучшим другом, она бы никогда в это не поверила, считая, что провидец попросту блефует, пытаясь её обмануть.

Он, она, дед и почти одно дыхание на двоих, а для неё — ещё и прекрасная возможность понаблюдать за Лисовым вблизи, чувствуя его присутствие каждой клеточкой своей кожи, ощущая, какие нешуточные искры вспыхивают между ними, несмотря на присутствие рядом беспомощного «пациента». И с трудом сдерживая приступ тошноты, который вызывала у неё вся эта картина возни с дедом, чтобы хоть немного отвлечься от неприглядной ситуации, она сосредотачивала взгляд на своем «шефе». И пристально следя за его работой, точнее неумелыми попытками выудить изо рта подавившегося старика кусочки не до конца прожеваной пищи, не переставала удивляться выдержке этого парня в такой непростой момент, параллельно любуясь запястьями его рук. У неё был фетиш на красивые руки у парней. Так что следя за руками Лисова, не знавших тяжелого физического труда, была вынуждена отметить, что они выглядели у него намного ухоженней, чем у неё.

Дальше больше. Оставив в покое запястья его рук, она перемещала свой взгляд на другие части его тела. И пока Артем, будучи всецело занят дедом, ковырялся у него щипцами во рту, то и дело рискуя уронить их ему прямо в глотку, не обращая внимания на хрипение старика, Евангелина скользила взглядом по спине, шее и плечам этого парня, мысленно ловя себя на мысли, что уже не просто смотрит на него, а по-настоящему им любуется им, чувствуя, как по её телу пробегает что-то наподобие тока, даря сладострастные ощущения. И ни разу не испытывающая ничего подобного, она мысленно обвиняла со всем этого парня, чья близость вытворяла с её подсознанием невообразимые вещи, заставляя думать не о страданиях мучимых им стариком, а о самом «мучителе», как новом объекте своих созерцаний. Хорошо, хоть сам Лисов, будучи занят ротовой полостью старика, не замечал направленных в свою сторону странных взглядов помощницы, в противном случае у него нашелся бы очередной повод отпустить в её адрес пару-тройку новых циничных замечаний.

«Хватит так откровенно пялиться на него! Он же все заметит… — корила себя Евангелина за собственное любопытство, пытаясь одернуть себя и подумать о чем-то другом. — Тем более нашла, на кого смотреть. Этот придурок ни во что тебя не ставит, а ты введешься на него как дурочка…»

Природа одарила этого парня всем: завидной судьбой, отменной внешностью, острым умом и проницательностью, не додав лишь одного. Добродушного характера, который, в случае чего, помог бы сгладить ему острые углы в общении с недоброжелателями, и не только. А так, из-за его дурного нрава, высокомерия и отсутствия сострадания к окружающим, были вынуждены страдать его близкие. И этот старик, в том числе, который был рад хоть такому уходу с его стороны.

Из Лисова и вправду получилась самая неадекватная и нетерпеливая сиделка, которую только можно было приставить к этому старику с момента, когда тот потерял возможность не только самостоятельно передвигаться, но и говорить. Евангелина, со свойственной ей усидчивостью и терпением, справлялась со всеми этими вещами намного лучше его. И он это видел, отмечая про себя её достижения, в которых не мог её превзойти. Как замечал все это и сам дед, буквально расцветая в присутствии этой девушки.

Помогая деду с завтраком, она никогда его не подгоняла в отличие от Лисова. И чувствуя себя более-менее раскрепощенным в её присутствии, дед ел нормально, практически никогда не давясь, чего не наблюдалось, когда за дело принимался его эгоистичный внучек.

Зашуганный грозными окриками Артема и его ядовитыми замечаниями, когда сам процесс кормления из ложки шел снова не так, как ему хотелось, находясь полностью под контролем этого человека, дед был вынужден его слушаться, действуя так, как ему говорили и ни капли не сомневаясь в правильности его решений. Пока в один прекрасный момент, окончательно выйдя из себя, парень не довел своими грозными окриками деда до слез. И словно осознавая, что его внук вынужден торчать здесь из-за него, растрачивая весь свой досуг на уход за ним, весь накопленный гнев старик обрушивал на самого себя, нанося мелкие увечья своему беспомощному телу, как получалось. Кусая, к примеру, самого себя за плечо, если удавалось дотянуться зубами до кожи, либо раздирая пальцами до крови собственное лицо. И начав замечать во время переодеваний на теле старика какие-то странные отметины, которые появлялись на нем каждый раз, когда с ним в укоризненном тоне общался Лисов, проклиная старика за беспомощность, моментально вознегодовав, Евангелина пообещала серьёзно с ним поговорить, как только он попадется ей на глаза.

После очередного такого диалога с внуком в один прекрасный момент деда и вовсе пришлось откачивать успокоительными. И устав терпеть произвол распоясавшегося по отношению к своему родственнику одногруппника, Евангелина решила спровоцировать его на разговор, поймав момент, когда тот, приняв душ, расчесывался у зеркала, любуясь собственной внешностью.

Совесть парня была чиста и ничего плохого в своих «воспитательных» беседах с запуганным им стариком он не видел. Зато это видела сама Евангелина. Набравшись духу для начала разговора с ним, она высказала ему вслух свои претензии, утверждая, что своим скотским отношением к деду он быстрее отправит его в могилу, на что сам Лисов, сохраняя привычную сдержанность и хладнокровие, спокойно тогда ей ответил:

— Я не знаю, как правильно обращаться с тяжелобольными. Меня этому не учили.

— Но это же твой дедушка, в конце концов! Должен же ты испытывать к нему хоть малейшее чувство привязанности и милосердие! — не унималась Евангелина, обращаясь больше к его отражению в зеркале, чем к нему самому.

Хмыкнув про себя так, словно она говорила о чем-то забавном, он перехватил её строгий взгляд, и как ни в чем не бывало скользнув гребешком по своей челке, невозмутимо добавил, глядя в зеркало:

— Не веришь, но я ничего к нему не испытываю…

— Совсем-совсем? — Евангелина была ошарашена его искренним признанием и наличию у него эмпатии на уровне дафнии или комнатного хомячка.

Услышав её вопрос, парень утвердительно кивнул, намекая, что устал от её беспочвенных придирок и критики в свой адрес, когда он и так делает для старика все возможное, когда мог и вовсе свалить из этого дома, вычеркнув из своей головы саму мысль о существовании пожилого родственника.

— И честно говоря, я не сильно понимаю, почему я должен к нему что-то испытывать, когда и так виделся с ним слишком мало, — добавил Артем, словно преследуя цель окончательно её шокировать. — И почему именно я должен ухаживать за ним, когда для этого есть специально обученные люди?!

Ответ со стороны Евангелины не заставил себя ждать слишком долго. И словно предчувствуя, что он скажет ей именно это, перекрутив все на свой лад и выставляя жертвой в сложившейся ситуации именно себя, она неожиданно заявила, пресекая все его мысли на корню:

— Если ты не испытываешь к нему никакой привязанности, то должен это делать хотя бы из чувства долга.

— Но почему? — продолжал настаивать парень, словно ожидая услышать от неё совсем другой ответ.

— Потому, что если бы не он, не было бы твоей матери. А не будь её, она бы никогда не встретилась с твоим отцом, а ты сам никогда бы не появился на свет, и мы бы сейчас не стояли вдвоем в гостиной этого дома, общаясь на непонятные для тебя темы.

На удивление, Лисов внял её речам, (или сделал вид, что внял), не обещая мгновенного результата. Но осознав в какой-то момент, что научить этого эгоиста милосердию и состраданию к окружающим — все равно, что заставить филина петь по-соловьиному, Евангелина перестала набрасываться на него с претензиями. Такого, как он, уже было не исправить, поэтому большую часть обязанностей по уходу за дедом она вскоре была вынуждена взять на себя, предоставляя этого парня самому себе. Если у Лисова проснется, в конце концов, совесть, (что было маловероятно), он начнет заботиться о своем дедушке как следует, помогая ей, а если нет… Тогда у неё будет право считать его самым конченым человеком, с который ей когда-либо приходилось иметь дело.

Показав ей единожды, как надо правильно кормить старика, едва наступило время ужина, Лисов подозрительно быстро подобрел. И с лихвой передав ей эту свою обязанность вместе с тарелкой и столовыми приборами, благополучно куда-то испарился, обещая вернуться лишь ближе к полуночи. Тусоваться все дни напролет с полутрупом ему не хотелось. От слова совсем. Но Евангелина тоже не могла быть вечной сиделкой для незнакомого ей старика. Её терпение было не безграничным.

«Вижу, у тебя неплохо получается. Во всяком случае, ты справляешься со своими обязанностями лучше меня», — отметил вслух Артем, заметив, с какой осторожностью, словно боясь причинить старику боль, она поправляла подушку под его головой и брошенный на ноги плед. — Так что оставляю деда на тебя. Присмотришь за ним, а я скоро вернусь»

Пообещав заявиться вовремя на одну вечеринку, он заранее с ней обо всем договорился, оставляя деда на её попечение. И  пообещав не рассказывать об этом его родителям, Евангелина была вынуждена пойти на уступки, не зная, как сможет выдержать столь долгое время в одиночку в обществе полуживого старика.
Несмотря на свой скверный характер и некоторую степень безответственности, у Лисова прекрасно получалось вносить движуху в полумертвый дом, где сама жизнь казалось уже начала давно утекать в никуда вместе с его обездвиженным хозяином. И маясь от безделья в свободные от ухода за дедом время, ему посчастливилось однажды наткнуться в небольшом чулане на склад домашней наливки столетней давности, куда вскоре после своего первого визита он стал все чаще наведываться, отыскав способ скрасить свои деньки пребывания в этом доме, стараясь все же особо не переусердствовать в употребление домашних запасов спиртного.

Его болтовня невпопад, неуместные шутки, включая беззлобное подначивание самого старика, когда того не удавалось как следует переодеть или накормить, развлекали Литковскую, отвлекая её от мрачных мыслей. И порядочно испугавшись перспективе провести одной в четырех стенах с этим дедом несколько часов подряд, как только Лисов, отдав ей последние распоряжения, умчался к своим друзьям, она молила Провидение, чтобы он как можно скорее вернулся обратно, нигде не задерживаясь.

Как бы Евангелина не ненавидела его, в частности, за грубое обхождение с дедом, в обществе этого оптимистически настроенного по отношению ко всему парня она нуждалась не меньше, чем сам старик, не понимавший, кем именно она приходилась его непутевому внуку. И пребывая перед зеркалом в своей комнате,она одновременно хотела, и не хотела, чтобы он приходил, не понимая, что сейчас был именно тот момент, когда живых следовало бояться больше, чем полумертвых. Ведь отдыхая в своей комнате после приема пищи и необходимых таблеток, беспомощный старик не мог сделать ей ничего плохого, а его внук был вполне на это способен, стоило тому побольше принять на душу и слегка захмелеть, пустившись во все тяжкие и не отдавая себе отчета в происходящем.

Так что знакомая не понаслышке с этой стороной личности Лисова, Евангелина пребывала в прострации, не зная, как ей следовало правильно поступить. То ли уже ложиться спать, (что у неё вряд ли могло получиться на почве переживаний), то ли дождаться Артема, а уже потом отправляться к себе, предварительно проконтролировав состояние деда. Но не факт, что Лисов мог вернуться назад трезвым и адекватным. И если она встретит его в прихожей, предварительно набросив на себя один лишь халатик, история их сиюминутной встречи могла закончиться уже в его спальне, где избавив её от лишней одежды и затащив в свою постель, мог получить от неё все, что хотел, не испытывая на следующее утро ни малейшего угрызения совести за свое поведение.

Заранее предугадывая почему-то именно такой поворот событий, Евангелина не очень-то хотела выходить к нему на встречу в столь поздний час. Но не в силах больше находиться в этом доме,  похожем на склеп, она была готова в очередной раз переступить через свои принципы, не состоянии дождаться возвращения Лисова, уверенного, что имел право нарушать чужие границы и брать то, что полагает нужным. Когда захочет и как захочет, не зная ни в чем отказа. И успев порядочно изучить за это время его характер, Евангелина обнаружила, что этот парень умел прикидываться добрым и хорошим, если ему надо было получить что-то от человека что-то срочное. А оставаться таким, просто создавая близким хорошее настроение, — такого за ним не водилось, хотя потенциал к этому, несомненно, был.

Пообещав присмотреть за дедом до полуночи, Евангелина напоила чаем старика, и, дав ему все необходимые таблетки, спустя время покинула его комнату, убедившись, что тот заснул крепким сном и его больше ничего не беспокоит. Несмотря на приложенные ранее усилия быть выше всех условностей, её все равно продолжал донимать суеверный страх, и находиться в этом доме совсем одной ей было немного жутковато, зато сам Лисов, похоже, ничего такого не испытывал. Наоборот, подобная обстановка вызывала у этого парня благоговейный трепет, настраивая на особый лад. И не зная, чем себя занять в отсутствие Артема, Евангелина не находила себе места, чувствуя себя в этом доме заживо похороненной вместе с его дедом.

Было уже далеко за полночь, но возвращаться обратно Лисов, похоже, не спешил, в очередной раз нарушив данное им накануне обещание. И причин для такого его поведения хватало. 

Вдохнув долгожданный воздух свободы, он мог запросто попутать берега от вседозволенности, была уверена Евангелина, расчесывая перед зеркалом свои волосы, одновременно прислушиваясь к шуму проливного дождя за окном. Начавшись с самого утра, тот никак не прекращался, заливая все водой. И что именно могло произойти на этой вечеринке, спровоцировав опоздание её главного врага, оставалось только догадываться.

Ясно было только одно. Либо так сложились обстоятельства, либо ему попросту помешали вовремя оттуда уйти. И пребывая в своей комнате, в конце концов, она приняла решение готовиться ко сну, не став ждать возвращения Артема, который, если и рискнет нанести ей вред, то у него может все получиться, потому что ей никто не придет на помощь и рассчитывать во всем придется только на саму себя. И хотя порой этот придурок раздражал её своими выходками, оставшись в доме одна, она не имела ничего против его возвращения, даже если будет чертовски пьян и нарываться на пощечину.

Продолжая всматриваться в свое отражение, чтобы лишний раз себя не накручивать, она снова стала думать о том инциденте, не состоянии выбросить из головы поступок Сильвестра, решившего тогда её поддержать.

Странно, что она стала замечать этого парня только сейчас. А ведь в нем и вправду было что-то такое, что разительно отличало его от всех остальных. Что-то настолько необъяснимое и волнующее для неё самой, что ощущая на себе его взгляд во время занятий, она тщетно пыталась найти знаки, указывающие на неслучайность всех этих событий, уверенная, что попытки Сильвестра сблизиться с ней — не что иное, как проявление интереса к её скромной персоне.

«Можно подумать, он влюбился в меня, хотя я совершенно ничего к нему не испытываю», — размышляла Евангелина, расчесывая свои волосы. — Тогда почему он так трепетно ко мне относиться?! Как будто вправду переживает за меня…»

Сегодня её глаза сияли особенным блеском и, в который раз любуясь своим отражением, она снова и снова возносилась в воображении к своему загадочному одногруппнику, даже не стараясь обуздать свою безграничную фантазию. Недавно она посетила салон красоты, сделав все необходимые процедуры. И результат превзошел самые смелые её ожидания. В принципе, на что-то подобное она и рассчитывала. Вложенные деньги того стоили. Теперь её губы стали ещё более пухлыми и чувственными, а ресницы — длинными и пушистыми.

Ударившись случайно пальцем о расческу, Евангелина инстинктивно закусила губу. Подобного рода нервозность не предвещала ничего хорошего. Сегодня ночью должно было произойти что-то нехорошее… Тем хуже! Она предпочитала ещё раз пережить похожие ощущения, нежели продолжать и дальше мучить себя пустыми размышлениями о том, имеются ли у Сильвестра к ней чувства или нет. Чутье, конечно, подсказывало ей, что такие парни вряд ли остаются без внимания девушек. И будучи уверена, что у него уже давно есть подруга, попыталась выбросить из своей головы саму мысль о нем, как о возможном спутнике жизни, стараясь впредь никак не трактовать его знаки внимания, льстившие её самолюбию. Но даже если бы она в конечном итоге, узнала, что у него имеется подруга, не сильно бы расстроилась такому положению дел.

Покончив с последними приготовлениями, Евангелина собиралась лечь в расстеленную постель и забыться крепким сном под шум дождя, но неожиданно давшее о себе знать чувство жажды внесло свои коррективы в её планы. И загоревшись желанием выпить чего-то горячего перед сном, отправилась на кухню, не боясь столкновения с Лисовым, который если и вздумает вернуться, то сделает это ближе к рассвету.

Набросив на себя халатик, она покинула свою спальню, быстро зашагав в сторону кухни. Окружающая тишина давила, внося тревогу в её привычное состояние. И стремясь как можно скорее очутиться за дверью собственной комнаты, Евангелина ускорила шаг, стараясь не оглядываться по сторонам, однако стоило ей переступить порог долгожданного помещения, как перед её глазами прошла вся жизнь, за долю секунды разбившись вдребезги.

Вернувшись от гостей раньше, чем она предполагала, но не дав почему-то об этом знать сразу, за барной стойкой сидел объект её ненависти, который листая на своем смартфоне новостную ленту с забавными видео, медленно выпивал, закусывая суши. Рядом стояла бутылка наливки, которую он притащил сюда из чулана утром. И решив отвести душу за таким поздним ужином, не сразу заметил присутствие на кухне ещё одной особы, будучи целиком и полностью погружен в собственные мысли.

Было довольно поздно, поэтому Артем не стал вызывать кухарку, чтобы та пришла приготовить ему что-то в два часа ночи. Она приходила, в основном, рано утром и готовила диетические завтраки для деда, а для них с Евангелиной — обычные блюда. Поэтому решив не беспокоить почем зря человека, он довольствовался заказанным накануне суши, запивая его домашней наливкой. До прединсультного состояния дед увлекался изготовлением домашнего вина, включая абрикотин и вишневку, но продолжая тогда экспериментировать с напитками, старик даже не мог себе представить, что в один прекрасный момент все, что он готовил накануне для своих гостей, найдет свое применение на его собственных похоронах.

Переступив порог кухни, Евангелина осторожно прикрыла за собою дверь, но стоило ей перехватить брошенный на неё взгляд Лисова, как от её былой решительности не осталось и следа. Она была растеряна, хотя и старалась этого не показывать.

Расположившись за барной стойкой в довольно развязной позе, парень следил за ней, слегка прищурившись. Его карие глаза весело поблескивали в полумраке окружающей обстановки, выполненной в винтажном стиле. Верхние пуговицы его светлой рубашки были расстегнуты и взгляд взволнованной девушки был прикован к его ключицам, на которых виднелись пару царапин, оставленных, очевидно, рукой той самой Эрики во время бурного занятия любовью; другой причины для появления на теле таких следов она не находила. А его слегка припухшие, словно после страстных поцелуев, губы только указывало на то, что он был именно с ней, и одним общением за распитием алкогольных напитков дело не обошлось.

Закрывшись в одной спальне, эти двое «веселились» там уже совсем по-другому. И в том, что они, скорее всего, бурно трахались, а не играли в настольные игры, Евангелина ни капли не сомневалась. А потом, по всей видимости, их поймал на горячем кто-то из её друзей, либо родственников, между ними завязалась драка, о чем свидетельствовали немного разбитый уголок его рта, легкая ссадина на подбородке и подозрительная синева в районе виска под правым глазом, куда двумя минутами ранее он прикладывал лед, пытаясь избавиться от следов удара.

Впрочем, чему она удивляется?

Этот человек и дня не мог прожить без «приключений», пребывая в вечном поиска острых «ощущений». Он редко когда вел себя нормально на очередном празднике, не вовлекаясь в драку и не затаскивая в спальню чужих девиц, не готовых к такому повороту событий. И если на подобного рода сходках нельзя было вспомнить о чьих-то выходках, он спокойно приравнивал их к поминкам. Присмотревшись повнимательнее к его лицу, Евангелина обнаружила еще одну, почти незаметную царапину на его левой скуле. Все эти «метаморфозы» в его облике почему-то пришлись ей не совсем по душе, но выглядело это очень волнительно и сексуально. 

Порядочно надравшись ещё на мероприятии, этот парень, похоже, собирался надраться ещё больше, дорвавшись до запасов дедовой наливки. И будто преследуя цель напиться в этот раз до умопомрачения, Артем был готов пить, пока за окном не забрезжит рассвет.

— О, привет, зайка! — слегка подавившись и инстинктивно постучав себя в грудь, поздоровался с ней парень, останавливая взгляд на её фигуре, укутанной в один лишь халатик. — Не хочешь со мной выпить? — игриво ей подмигнув, он потянулся за бутылкой.

Подойдя поближе к столу, Евангелина смерила его хмурым взглядом.

— Я не пью, — сухо ответила она, как будто в этом доме её желание и вправду имело какое-то значение.

— Совсем? Или только с мной?! — поинтересовался Артем, наливая себе ещё спиртного, и не зная, что сделать такого ещё, чтобы помешать ей покинуть кухню, подмигнул в сторону нетронутой порции суши. — Ну, может, тогда поешь? Я готов с тобой поделиться…

— Благодарю, я не голодна, — вежливо отказалась Евангелина, машинально опуская взгляд, чтобы не пялиться на этого парня в открытую.

На удивление, Лисов не стал игнорировать её присутствие, корча в ответ недовольные рожи, как раньше. И пребывая в каком-то особом расположении духа, был не против пообщаться с ней на отвлеченные темы, уверенный, что она не откажется с ним поужинать. В два часа ночи. Но что именно скрывалось за его странным поведением и почему он сменил свою привычную тактику поведения, об этом оставалось лишь догадываться. Тем не менее в каждом его нарочито спокойном жесте таилось что-то мстительное и неуловимое. И не обладая особой прозорливостью в этом плане, которая помогла бы ей разгадать его намеки и понять, чем грозит ей столь длительное пребывания в одном помещении с этим коварным человеком, Литковской едва хватало сил сохранять перед ним свое самообладание, стараясь не реагировать на его неоднозначные замечания.

Торопливо налив в стакан воды, она хотела покинуть кухню, напрочь забив на вечернее чаепитие, когда в следующий момент до её слуха донесся наигранно-страдальческий голос Лисова.

— Пожалуйста, не уходи. — Коротко бросил он, параллельно затягиваясь косяком. — Посиди со мной.

Незаметно кивнув, с мыслью: «Как же он меня достал…», Евангелина послушно повернулась к нему, и, подойдя к барной стойке, за которым сидел этот парень, пряча от неё блеск своего лукавого взгляда, решительно поставила стакан на стол, готовая к любым поворотам сегодняшних посиделок.


Книга 1. Глава 10

http://proza.ru/2021/11/03/24