Три образа Оли Кошкиной, гл. 1

У неё был мягкий оттенок пепельных русых волос.
И когда длинные они развевались на ветру, то кончики их каруселью разбегающиеся, скручивались тонкими магическими спиралями или крохотными крючками, словно цепляя, увлекали собой.
Серые глаза ее глядели внимательно: но не всегда прямо на вас.
Кажется, их свет потухал где-то изнутри тёплой свечкой, как за зимним окошком в тусклые морозные вечера, и тогда они глядели сурово, холодно сосредоточенно, фиксируясь на чем-то своём, из-за боязни упустить  нечто важное.
И если девушка замолкала неожиданно и углублялась в то зимнее окно, - внутрь, стоило искрой хоть снежинке проявиться в сумраке звёздной ночи - чудилось, что она горда чем-то и весела и сумеет закрыться вовремя, оставляя с неким определением вас самих же, когда вы не сможете дать точные ответы на все вопросы, но будете обязаны отписаться.
Именно этого я в ней боялся.
Как если вы бы не знаете человека, но знаете, что вы обязательно нанесёте ему обиду.
В ней было что-то излишне собранное, скомканное.
И нелепо иногда гляделась блузка, плотно облегающая рельеф тугих крепких мышц, и юбка как-то чудно смотрелась на ней, - стеснённо, высоко поднятой талией в вязком поясе.
Что-то в ней всегда было не так, не то
Лишь серебряный крестик на цепочке венецианского плетения висел всегда, как точёный ровно, будто приклеенный внизу выделяющихся ключиц.
Она узнавала меня даже когда не смотрела в мою сторону, и это я чувствовал заранее.
Глаза зажигались при нашей встрече.
Скромная, потаённая улыбка пряталась в тонких губах и взгляд, сверяясь со спешным шагом, окунался, спрашивая мыслью под  своими ногами: насколько за это время я изменился?
А перемены были.
Но я старался не показывать этого и не меняться, как она тремя образами, которые смог последнее время подсчитать в ней.
То она удалялась в выеденное прошлое и была столь наивна в самом рядовом общении, и настолько шепотно-покойно звучал ее голос, что, я обязан, был находиться рядом и уметь оградить ее от злых напастей. Я любил ее тогда.
То она витала где-то в облаках. Виски причёски оголялись, вздёргивался носик, разоблачались зубки, подёргиваемые занавесом взбухающих губ. Взгляд становился озорнее и фривольнее.
В то время мне уже не место было с ней. В то время она была совершенно противоположна всяким основам моего представления о той, которая так нравилась мне, - нежной, уступчивой и преданной.
И тут приходилось спускать все без тормозов. Ретироваться подальше. Я ненавидел ее.
То она приходила в себя и пребывала в настоящем времени, именно тогда она узнавала меня и кивала скромное приветствие, ожидая, конечно же, что я обязательно вступлю в беседу. Но это была совершенно иная девушка.
Абек. Она страшилась саму себя. А я? А я старался вернуть своё упущенное счастье.
Прошлое, будущее и настоящее жило одновременно в Оле Кошкиной, и она едва догадывалась об этом.
Лишь я мог рассказать и располагать фактами ее неоднородной жизни, в которую был, невольно затянут.
Затянут от любви, от ненависти к ней и от живой жалости к себе.
«Дельта-пси» от сезонных локдаунов и продолжительных карантинов давали о себе знать.
«Дельта-пси» продолжала свою работу.
Мне судилось столкнуться с этим плотно.
Люди находились в длительных домашних заточениях и мысли, мысли, идеи путались, связываемые тонкими нитями какого-то ещё оставшегося ощущения яркости, ярости той жизни, которая уже никогда не вернётся.
«Дельта-пси» распространялась стремительно.
И люди ещё не знали, как она меняет их мировоззрение или убивает полностью.
К тревожным маниакально-депрессионным настроениям привыкали, и все стало преобразовываться в естественный ход обычной, казалось бы, психической жизни и нам, психологам, работы стало непочатый край.
Никто ещё не знал, как усложнится вирусопреследование и насколько серьёзны, будут изменения социальной жизни вообще.
Мне не раз говорили, что я выбрал Ольгу сугубо для исследования, и - соглашусь – я подтверждал это товарищам только из-за того, что мне и  самому было интересно разобраться в себе, в своих чувствах к ней.
Любил ли я ее по-настоящему? Конечно, нет. Однако качеств любви, привязанностей тоже множество, потому сия история здесь имеет место быть.
Мне было интересно и то, каким месторасположением я в «Дельта» сам находился.
- Ты когда сдашь первую часть? – Спрашивал коллега Остин.
- Пока ее нет, - отвечал я.
- Таишься, да? А потом выдашь на всю катушку! Знаем. Ну, сегодня-то идёшь в качалку?
- Ты же знаешь, меня туда совершенно не тянет. Пустое времяпровождение.
- Ясно. Поменьше сенсорных ощущений? А нужно чувствовать своё тело.
Ладно, бывай!
Коллега криво улыбнулся.
«Все ощущения, которые есть у меня, - размышлял я, - моё богатство. И отчего мне следует прибавлять хвостики миросозерцания, если все-равно они вырастут когда нужно в полном объёме поздно или рано.
Вот, если бы проникнуться глубоким чувством, заинтересовался я, и мною заинтересовались бы чутко, необычно и по-человечески, тогда бы вспыхнули свечи!
Но пламя созидательности, целостности истинной, пожалуй, не стоит ежедневных трудов поддержки. То слишком сложно для коротких дней жизни».
В этот день я должен был встретить Ольгу в том состоянии некоего настоящего времени, когда мог бы с ней о чем-нибудь поговорить.
Я запер свой шкафчик и вышел из офиса на улицу.
Бродила золотая осень. Кленовый лист, рдеющий жестяным звуком, валился под ноги. Я шёл вдоль парка, растаскивая их жалюзи по сторонам, забавляясь.
Здесь после работы проходила Оля. И здесь, на лавочке, на третьей с края обычно я ее поджидал.
Нет, она первой почти никогда не заговаривала и не потому, что была настолько горда, высокомерна, чтобы вступать со мной, малознакомым мужчиной в диалог, но потому, как уже упоминал, я часто выпадал из ее памяти.
Я заходил значительно дальше и присаживался на седьмой - восьмой лавочке.
Выгнутой кифозом назад седалищем из старых узких фантастически старых корабельных досок. Закалённое многими годами и перекрашиваемое из года в год одной и той же краской они всегда задерживали моё внимание.
Если седьмая – восьмая были заняты, я проходил дальше, - к последней.
Ёжась в длинном кашемировом пальто цвета ворона, наблюдал за дорогой. Девушка должна была пересечь проезжую часть, там далеко. Обычно насыщенную транспортом, ей приходилось ожидать светофор, и ступить на асфальт парка уже тогда, когда я быстрым шагом приближался к ней навстречу.
Здесь нужно было следить за временем.
Если бы Оля не появилась спустя ожидаемых две минуты на определённом месте, значит, фаза ее настроения изменилась слишком круто, и, соответственно, было бесполезно моё все прежнее ожидание.
Она бы находилась в состоянии таинственного прошлого или будущности, и шансы мои сводились к нулю. Даже заговорить с ней.
Впрочем, на прошлое я уже претендовал.
Мне стали известны некоторые факты из жизни маленькой девочки, ее интересы, знакомые, друзья, рисунки. И настроение ее я понимал.
Мне бы было намного проще, если бы я знал то ее прошлое вживую - был бы, например, ее друг детства. Но в то время я жил в другом городе и ВУЗ заканчивал, переводясь из одного места в другое, потому и оказался здесь.
Да-да, вот кажется, блеснул ее красный плащ, с шестью перламутровыми пуговицами и широким поясом с огромной кокардой.
Да.
Плащ ее был, расстегнут снизу и полотнами бил по ногам. Разрез-шлица раздваивался и развевался позади, словно при большом ветре. Она спешила.
Я шёл навстречу, действуя наугад.
Ее ноги в черных «Башили» туфлях на толстом модном каблуке стремительно бежали вперёд волнуя каёмки широких разноцветных листьев, которые оживали под натиском шлица ее плаща.
И вот уже различимо было настроение ее лица, рисунок вязки шарфа, перевязывающего горло, спорное дыхание, взволнованное, да, взволнованное чем-то.
Между нами сокращалось расстояние и за несколько метров, приуменьшая походку свою, я кивнул ей:
- Привет!
- Ах! Привет! – Услышал голос.
Она не сбавляла шаг и, судя по тому, что мгновенно было ее приветствие и корыстно сокрыто, действительно, спешила.
 «Как дела?»– Постарался занять я свои мысли.
Но она вдруг приостановилась, как если бы я задал вопрос вслух, улыбнулась в воротник.
- Извини, мне нужно идти. Завтра.
Я снова кивнул.
«Она меня узнала и мне следовало бы с ней общаться. Придётся перенести».
Побежала дальше, набирая ход.
Чем-то снова и который раз кольнуло меня изнутри. И не верилось – все мои надежды – они ли существовали -  на соитие чувств были напрасны?
Трансфер.
Конечно, нужно было продолжать работу, как с экспериментальным материалом и удалиться навсегда из ее жизни. А как иначе?
И все же узнанные мною нюансы ее прошлой жизни толкали меня глубже узнать эту девушку.
Да, я боялся погрязать в непрофессиональном следствии, сводной свободной непозволительной беседы, но, кажется, отступать было некуда.
Ольга напоминала мне моё же детство. Пережитые штрихи полых чистых чувств.
И как всегда, как только я стал об этом думать, перебирать детали условно познанного мною, автоматически шагая вслед девушки, начинал утопать в аллегории давно прошлых темперных красок лет,
 Увидел - Ольга остановилась, развернулась в сторону и, подняв руку, помахала шедшему наперерез молодому человеку.
Он улыбался.
Глубоко засунутые в просторные карманы его плаща руки свободно лежали там. И вот одна из них выскользнула, и он так же махнул ей.
Я притормозил.
Парень, встречавший Ольгу,  заметил моё действие. Заметил нарочито, - мимоходом.
Скользнул взглядом, - красивым модно небритым лицом лишь взглянул на меня, и ускорил шаг, чтобы скорее подойти к девушке.
Они стремились друг к другу. Я это видел.
Меня обдало неотвратимым жаром. Мой ход не слушался меня.
Она стояла и ожидала. Выгнув элегантно спинку, подчёркиваемая кроем плаща ее фигура была изумительно красива.
У меня же было предчувствие развернуться на сто восемьдесят и ретироваться тут же, но жажда, жадность собственнических чувств и вовсе не психологически обоснованных, увы, заставили меня твёрдо, хоть и шатко шагать вперёд.