Беседа подруг. Хлопоты и мысли офицера

                БЕСЕДА   ПОДРУГ

Планы Варвары удавались , как показывала практика,  всегда.  Вот и теперь она была с радостью принята гранддамой и Анной Андреевной, которая, ко всешней радости довольно быстро оправилась от настигшей её небольшой простуды. Правда, как и предвидела опытная генеральша,  немного хлюпала носом. Но насморк- вещь такая: если его лечить- проходит за семь дней, а если не лечить – за неделю. Неделя с начала недомогания  как раз истекала,  и можно было рассчитывать не вполне благополучный финал. Дамы исправно почаевничали по-русски за самоваром с липовым медом и малиновым вареньем,пастилой и баранками, наговорились о городских новостях, обсудили модные картинки  из только что пришедшего свежего номера  парижского журнала , сыграли пару партий в вист .  Екатерина Кирилловна вписалась в молодую компанию совершенно органично: ничто в их веселом общении не выдавало её почтенного возраста, и девушки рядом с ней не испытывали никакого смущения, как бывает иногда,  когда рядом оказывается маменька или того паче – бабушка. На десерт было любимое развлечение -  послушали механическое пианино – словом, весьма динамично и насыщенно провели время. Но самое главное Анночка и Варенька  оставили напоследок: уединившись в Анночкином будуаре под предлогом рассмотреть рукоделия, обеим хотелось обменяться  впечателениями, кои были еще свежи с памятного крещенского сочельника, проведенного вопреки традиции не в храме, а на Сокольнической горке.
Как-то так  само собой получилось, что они после этой прогулки сблизились , стали доверять друг-другу и незаметно перешли на ты…
Вареньке очень хотелось узнать мнение Анны о Дмитрии Григорьевиче, ведь кто, как ни она, видела их вместе со стороны… Скажи кто-нибудь Варваре Васильевне полгода назад, что она вот так, почти с первого взгляда, влюбится в гусарского корнета – не только  ни за что не поверила бы, но и искренне рассмеялась… Не в её характере было влюбляться. Вот уж на что Николая Ш*****кий, Всеволодов дружок,  гостивший у них летом в имении, ей знаки внимания оказывал:  и розу подарил, и куклу на прощание…И. конечно, не раз вызвал в душе девущке чувство трепетной  нежности… Но у неё и мысли не возникало о том, что можно полюбить молодого человека. А вот возникший на горизонте всего неделю назад «бархатный» Митенька – так его Варвара про себя прозвала – за голос -   до сих пор не выходит у неё из головы. Да так не выхоит, что хочется поделиться мыслями… Но с кем? Семейной Вере вечно некогда, Ольга из вредности будет на него наговаривать небылицы- она всегда так делает, а с маман и вовсе нельзя… Маман почище сестер насмешница. Особенно, если дело касается её младшей, Варвары. Так и получается, что в большой семье не у кого искать понимания, разве только у братьев, но можно ли доверять их мужскому взгляду… И Варвара решилась открыться Анне, к которой у неё кроме явной симпатии появилось еще и чувство доверия.
- Аня, это  мне показалось, что Дмитрий Григорьевич ко мне расположен? - робко спросила она. Других слов о чувстве  пока не находилось.
- Ну, когда двоим  что-то одинаковое кажется, то значит, это наяву, так оно и есть. Он ведь с тебя глаз не спускал – и у нас  в Новый год, и на горке, - ободряюще улыбнулась Анна, всем своим видо показывая, что  с интересом готова поддержать тему разговора.   И  Варя совсем осмелела.
- Так ты полагаешь, это серьезно?
- Ах, кабы знать мужскую душу, - в глазах Анны Андреевны мелькнула серьезная нотка печали. Она и сама часто задавалась таким вопросом по поводу Всеволода Васильевича. – Мне-то она уж точно неведома…
Варваре мужская душа была понятна более, чем Анночке. Все-таки, наличие под боком  трех братьев давало некоторый опыт и возможность изучения мужского взгляда на жизнь.
-Но, кажется, он явно не флиртует, - продолжала размышлять вслух рассудительная Анна, -  Это видно не столько по глазам, сколько по тому, как он с тобою говорит. И у него такой приятный голос в это время делается. Совершенно необыкновенный…
-Ты тоже это заметила?! – обрадованно воскликнула Варя . Ей было приятно, что не только она, но и Анна Андреевна обратила внимание на это обстоятельство. – Вот и я думаю, что голос обмануть не может!Глаза можно отвести, можно даже улыбаться, когда хочется плакать, но голос, он правдив всегда…
-Наверное, именно в нем изливается чувство, - задумчиво произнесла Анна. Она раньше как-то не задумывалась об этом, а теперь силилась припомнить, как обстояли дела у Всеволода Васильевича с голосом при их встречах.
-И даже если человек, любя, не гворит о любви, по его голосу можно об этом догадаться,- продолжала меж тем Варя. « Все дело в чувстве. А название лишь дым. В котором блеск сиянья без надобности затемнен», -   прочла она  в подтверждение своей мысли
 строчку из Гетевского Фауста. 
- Летом в усадьбе  один офицер, друг брата, любил слушать, как я играю на рояле. Когда он говорил со мною, у него тоже немного менялся голос… И взгляд.  Но он уехал и, наверное, совсем уже забыл обо мне… Мужчины быстро увлекаются, но так же быстро охладевают… Тому не счесть примеров в нашей литературе… К тому же, Миша рассказал мне такое… - Варвара вдруг  замолчала, раздумывая. Стоит ли знать  Анне Андреевне о дуэльной истории предмета её интереса?
Анна, поняв, что подруга в смятении, не переспросила и только вопросительно взглянула не неё. Участливый добрый взгляд её,  похожий в эту минуту на взгляд Екатерины Кирилловны,  был так убедителен, что Варвара решила продолжить:
- Он  сказал, что у месье Барановского была дуэль… А раз так, то, скорее всего, из-за женщины… А это значит, что он уже любил. А может быть, это слово стоит говорить и не в прошедшем времени…
- Варя, дуэль могла быть совершенно по другому поводу, - резонно перебила её Анна с явным намерением  успокоить подругу.  -  Ты, навнрное, заметила, сколько в нем gaite de сoeur ? ( своенравности) .  Мало ли у мужчин причин? А особенно – у гусарских корнетов? А если и из-за дамы, то  возможно, что не он, а им кто-то был увлечен… Помнишь  . как поется в песенке:

Всех купчих бросает в жар
Голубой сумской гусар.

И потом, он еще слишком молод для серьезных увлечений. Всего ничего, как из своего Пажеского выпустился.
Варвара кивнула, ей очень хотелось бы верить Анниным словам.
- А Всеволод? Он  увлекался? То есть, я хочу спросить – он раньше был кем-то увлечен? -     Анне  тоже  хотелось узнать побольше о Варином брате такого, о чем он ей, конечно, не стал бы сам рассказывать.
- Аня, Севочка не из таких… Не из ловеласов…- горячо вступилась за Всеволода  Варя. - Можешь мне верить.Я так говорю не потому, что он мне брат, а потому что ты мне… как сестра,- после некоторой запинки смущенно проговорила она. -   Нет, он, конечно, нравится девушкам. Но я точно знаю, что его сердце до сих пор было свободно, и только теперь в нем поселилось чувство… Он добрый, немного слабохарактерный, но это делает его таким милым.  Впрочем, ты можешь мне не верить, но, если узнаешь его побольше, сама убедишься, что я говорю правду.
-Неужели за все эти годы у него не было интереса ни к одной барышне?  Просто не верится, - продлжала допытываться Анна Андреевна.
- Вот представь себе, что так, вся его жизнь на моих глазах, - рассмеялась Варя. Сначала учился- в корпусе и в училище. Потом сразу в  Тукркестан уехал. Летом после отпуска перевелся в Москву. А дальше – ты сама видишь: вот он  весь перед тобой собственной перосной. Впрочем, справедливости ради  расскажу тебе одну забавную историю. Я тогда еще совсем маленькая была, Сева с Мишей учились в корпусе.
Анна Андреевна давно ждала от Вари такой откровеннности. И сегодня она окончательно  убедилась в том, что открытость, искренность были яркими чертами натуры сестры Всеволода. А вот сам он был не таким. И несмотря на то, что  уже успел расскзать Анне многое о своей жизни, особенно  из детства и отрочества, причем – весьма легко,  она ждала иных откровений, хотя и понимала, что вряд ли их удостоится, во всяком случае, пребывая в нынешнем своем статусе – не невеста, но и не просто приятельница… А Варя тем временем пустилась в воспоминания своего еще такого недалекого детства. И было видно, с какой нежностью рассказывает она о  братьях, своей большой семье.
- Это было сразу после Пасхи, на Светлой Седьмице, а Пасха тогда поздняя была. Помню, уже сирень цвела вовсю – на столах по дому стояли букеты и такой аромат был чудесный! Так вот, за утренним чаем отец вздумал  по своей привычке братьев экзаменовать. Всеволода- с особым пристрастием. У него как раз экзамены выпускные  после праздников начинались в корпусе. Ну и как всегда нашел, чем быть недовольным, чем брат мог посрамить его седины. А Всеволод и Михаил после завтрака   собирались на прогулку в парк. Там в праздники военный оркестр играл, танцы,  иллюминация и все такое. И у Севы был еще и свой особый интерес. Они в седьмом классе, по традиции,   почти все уже имели «даму сердца». Это как игра такая, не слишком серьезная, бывает на последнем году , когда корпусные балы устраивают, гимназисток и институток приглашают по билетам. Все и стараются обзавестись парой для танцев. У Всеволода такой дамы не было, и  пригласительные билеты обычно он нам, сестрам,  отдавал. А тут как раз на Пасху в Москву съехалось много гостей из провинции. К его товарищу тоже приехали родители и сестра. Вот с ней-то он Всеволода и познакомил, чтобы, значит, сестренка не скучала. А тот уважения ради, а может быть, и не только, знаки внимания ей начал оказывать. Обычные,как и  принято,  ничего особенного.Может быть, она и нарвилась ему, как это у мальчиков в его возрасте бывает. А мне тогда десять лет было, и мне он ничего не рассказывал. Так вот, они все  большой компанией  договорились в тот день в парке гулять. И, как назло, планы на прогулку рухнули. Отец  за столом завелся – то не так, это не эдак.  Целую неделю , мол, лоботрясничал,книжек в руки не брал,  ничего не повторял, позора на выпускном не миновать… И все в таком духе. Разошелся и  завершил тираду, как обычно – отправил брата в его комнату в компании с учебником вместо прогулки. И вечером обещал лично проэкзаменовать. Спорить с отцом Всеволод не любил. Это Михаил у нас чуть что – протестует,   перерекаться начинает, маман в союзники зовет. А Всеволод  - он гордый. Губу закусит – и ни слова , только посмотрит презрительно, плечами передернет…Вот и тогда – встал из-за стола, стул энергично задвинул и – к себе. По леснице взошел и  дверь в свою комнату прихлопнул.  Что у него в душе творилось – можно понять.
Варя робко  подняла глаза на Анну Андреевну. Она боялась увидеть в её взгляде один лишь  только интерес и  надеясь прочесть в глазах подруги сочувствие, которое сама, спустя столько лет, испытывала к брату, вспоминая ту  историю. 
Анна Андреевна была задумчива. Её лицо хранило спокойствие,  и лишь затаенные отблески нежности слабо мерцали в серых со звездочками больших глазах. Но и этого было достаточно проницательной Варваре, чтобы захотеть продолжить рассказ.
-И что же дальше – так и не пошел на свидание? А как же  девушка, ведь он , получается, подвел её? Может быть, стоило как-то сообщить, предупредить? – Анна Андреевна, со свойственной ее натуре пунктуальностью и обязательностью,  как всегда, стала волноваться в связи со сложившимися обстоятельствами, примеривая их  на себя- то ли в роли Всеволода, то ли в роди его несостоявшейся, как она теперь уже понимала, «дамы сердца».
-Вот это его и беспокоило, и выход нашел. Тогда семья Веры жила вместе с нами: Маргарите было лет пять. Она, играя, по всем комнатам бегала и стала у Всеволода почтовым голубем. Он мадемуазель записку написал, извинительную, Маргарите в кармашек положил – у неё такой  большой  был  кармашек на ленточке, поверх платья надевался, если без фартучка – и попросил к Михаилу отнести. Почта пошла, да не тут-то было. Опять на пути папенька!- Варвара улыбнулась, воскрешая в памяти давно забытую картину. «Куда же ты, ласточка,бежишь?» -«К дяде Мише» -  а сама кармашек за спину прячет. «А что такое в кармашке для дяди Миши несешь? Наверное, конфеты? Нет? А что же?» - Деваться некуда: письмо обнаружено, цензура проведена. Содержание письма отца вполне устроило, и оно пошло по инстанциям к адресату… Ну и в заключение – день завершился мирно: за ужином Всволод благополучно отрапортовал выученное, за  свои седины отцу  можно было не беспокоиться. Михаил поведал о том, что прогулка прошла весело, он как мог развлекал сестру приятеля ( а в том, что это при его способностях удалось отлично, никто и не сомневался), и мадемуазель осталась всем довольна, а  отец, нисколько не смущаясь и намекая на содержание перехваченного письма, высказался в своем репертуаре, заметив, что «у мальчиков головы не болят, и надо было  придумать оправдание поубедительнее, но зато теперь у него, отца, душа не болит за предстоящую экзаменовку сына». Что больше беспокоило отца – выпускные экзамены, которые, к слову, Всеволод прошел отлично,  или возможное сердечное увлечение среднего, могущее не лучшим образом сказаться на его экзаменах и дальнейшей учебе в училище – понять теперь трудно. Но сердечная история брата закончилась, так и не успев начаться…Да, насколько я могла видеть, он о том и нее особенно тужил… Потом были  каникулы в уезде с охотой, верховой ездой и деревенским сибаритством, затем два ровных  училищных года и  год в Туркестане... А что потом – ты уже знаешь.
Анна молча слушала, улыбалась доверчиво, но, когда Варя закончила, вдруг, твердо взглянув в глаза подруге,  спросила:
- А как же Софи Л*******а?
Варя даже растерялась на секунду, но быстро собралась с мыслями и горячо встала на защиту брата.
-Они знакомы-то  всего ничего, этим летом только. И ничто  их  не связывает.
Почему ты так подумала?
-Нетрудно было догадаться. Во-первых, на балу в Д*******ве, танцуя со мною, он смотрел поверх моей головы , а  её  искал  взглядом. Да и недавно, в праздники, в театре…В вашей ложе… Они тоже были вместе… Вот поэтому я и спрашиваю тебя. А вовсе не из любопытства, как можно было бы это представить.
-Да, Софью Артемьевну и её брата мы пригласили , потому что у них были неудобные места в амфитеатре, а в нашей ложе -  как раз оказались свободные кресла. Но уверяю тебя, Софи всю оперу проболтала с Ольгой, рассказывая ей о том, как познакомилась в уезде с самим Толстым. А  Сева в это время состредоточенно  смотрел на сцену!Он даже не слушал её.
Куда и в каком настроении в это время смотрел Сева, Анне Андреевне было хорошо известно, но спорить с Варей она не стала , а та дипломатически предпочла несколько сменить тему разговора.
- А что бабушка тебе советует? Вы с нею ведь очень дружны…

- Моей бабушке Всеволод Васильевич весьма  симпатичен, и она к нему расположена. Даже слишком. Меня это несколько  настораживает, потому что иногда кажется, что она пытается на меня в этом смысле влиять. А может быть, делает это непроизвольно.
Увидев, как в удивлении наморщился  высокий лобик Вари, Анночка пояснила:
-Она всегда очень подробно интересуется моим отношением к Всеволоду Васильевичу, спрашивает,  о чем мы с ним говорили, и вообще… -Анна чуть было не сказала- представляет его передо мной в самом лучшем цвете – но  замолкла, потому что, как ни близка уже сделалась ей милая сестренка кавалера, раскрывать свою душу до конца ,  все-таки, не хотелось.- А твоя мама что говорит по поводу Дмитрия Григорьевича?
При упоминании матери Варя невесело усмехнулась. Хотя она и понимала, что  маман имеет  резонное желание поскорее и поудачнее сбыть с рук дочек,  но каким-то внутренним женским чувством  каждй раз, при появлении у них воздыхателей, начинает соперничать с ними, что выражается в насмешках, ехидстве, злых остротах, а порой доходит и до прямых обид. Так было, когда заневестилась Вера, и  с Ольгой маман не особо церемонится, хотя та  явно её любимица…  И Варя осознавала, что до сих пор её несколько спасало положение самой младшей в семье,  которую никто не рассматривает всерьез как барышню –невесту. А случись так, что у неё появится настоящий жених, от маменьки ей уж точно несдобровать.
- Мама пока еще не знает.
- Но догадывается?
-Возможно. Но она ничего про это не говорит. Тем более, что Наталья Степановна , она…- Варя запнулась, подбирая слова, чтобы сказать правду о явственных намерениях мамаши Дмитрия Григортевича,  и  не обидеть подругу.Но мудрая  Анна прочла недосказанное на смышленном смущенном личике Вари.

-Ты хочешь сказать, что Мадам Барановская имет виды на меня, - прямо спросила она,глядя подруге в глаза.  В таких ситуациях Анна предпочитала , как говаривала ей бабушка, «рубить правду в лоб».
Варвара смущенно кивнула, опустив глаза.
-Варя, пости за прямоту, но знай: я тебе не  соперница. Во-первых, Митенька увлечен тобой и только тобой – это же по всему видно. А во-вторых… Ну, считай так, мое сердце ему не принадлежит.
-Потому что оно принадлежит Севе?- перебив её,  с  радостной надеждой спросила Варя. И было непонятно,  чему она рада больше – тому, что бархатный Митенька не герой романа Анны, или тому, что ей нравится брат.
-Я этого не говорила, - лукаво произнескла Анночка, обнимая Варю. И в этом лукавстве Варя опять прочла надежду… 
Лукавый тон Анны Андреевны сразу сменился серьезностью:
- Знаешь, я вообще была бы рада, если бы все эти романы и увлечения обошли меня стороной, хотя бы в ближайшее время… Я не хочу пока выходить замуж, - искренне сказала она. –Но бабушка, я знаю, мечтает об этом. Ей хочется устроить мое будущее, пока она… Пока она жива.
Анне больно дались эти слова, потому что предчувствие беды в её душе было неминуемо, и она это осознавала. Она жила с ним все эти годы, и это чувство  только горячее разжигало всеобъемлющее пламя любви к бабушке, единственной- бабушке, выжигая возможность пустить в душу любовь к кому-то другому.
Но Варя на сей раз  не почувтсвовала страдания Анны.сказанное подругой она приняла естественно. Как прозу жизни. Впрочем, это и была проза,  ведь прозой пишутся не только комедии и драмы, но и трагедии.
- Это так естественно, - откликнулась Варвара . -  Наша маман, конечно, того же  хочет, и понянчить внуков хочет. Она  любит Риту с Аркадием, но её деятельной натуре этого мало. Мне кажется, и десяти внучат ей не покажется много… Если, конечно, они будут жить отдельно и приезжать только в гости и летом в поместье.
Девушки надолго  засиделись бы в задушевной беседе – часы текли неумолимо быстро. Но вошедшая горничная Даша торжественно провозгласила, что от его высокопревосходительства  генерала П******кого прибыли  за мадемуазель. Варваре пора было отправляться  домой.
Анна Андреевна и Варвара Васильевна расцеловались, как родные сестры. Провожая взглядом санную генеральскую пару, Анночка промокнула увлажнившиеся глаза платочком. Разговор с сестренкой Всеволода не разрешил всех волнующих её вопросов, но  еще одной родственной душой на этом свете у неё явно стало больше. –


Всю последующую  неделю в комнате Анны Андреевны благоухали темно-синие фиалки, а на полке шкафчика в спальне скопилась коллекция фигурного шоколада: обернутые фольгой зайчики, белочки, ежики , лисички – настоящий шоколадный зверинец. Это так , к удивлению генеральского  денщика,которому поручалось доставлять  по указанному адресу всю эту цветочно-сладкую прелесть,  развлекался Всеволод Васильевич. А  самому ему не то что с визитом выехать, вздохнуть было некогда. Полковник М*****фель с явно выраженной озабоченностью на челе, не подразумевающей никаких возражений со стороны подчиненных,  приказал  довести строй до состояния балета – именно так он и выразился -   близился  парад пред очами высокого начальства. И Клапан, наконец-то, в свете свыше поставленной задачи, доучил наизусть имена всего вверенного ему личного состава.
Шагистика с утра до  вечера отнюдь не была его стихией, но полностью  полагаться на хоть и толкового служаку-унтера он теперь опасался и во все вникал сам – слишком велика была мера ответственности. До балета его   солдатикам было, как оказалось, далеко… Охрипнув от команд уже к полудню, Всеволод  с отчаяния порой был готов плюнуть на все – и пусть будет, как будет… Но вышеупомянутая ответственность за общее дело и лицо полка давила со страшной силой, и он выжимал из подчиненных, а заодно и из себя самого максимум, на который они  были способны. Иногда, окинув тоскливым возглядом строй, он представлял себе сие построение на сцене Большого Императорского, под соответствующую балетную музыку, в соответствующих костюмах, и невольно фыркал в кулак к большому удивлению В******ко. Унтеру вообразить  балет было сложно: в театре он не бывал. Всеволоду Васильевичу балета на сцене видеть тоже пока не приходилось, но в ящике стола, в самом низу, под бумагами,  у него еще с училищной поры было припрятано  несколько фотографических открыток, дающих некоторое  представление о сем виде танцевального искусства… Но даже чувство юмора и недюжинное художественное воображение  не спасали Клапана от гнета армейской рутины. Настроение его портилось с каждым днем. А  ведь  еще впереди маячили академические экзамены, которые тоже неотступно приближались. И на повторение и подготовку времени совсем не хватало.
Занятия в манеже, которые до сих пор его не слишком тяготили,а скорее развлекали,  теперь утроились, усложнились  и успели порядком осточертеть.Приходилось не только отрабатывать каждый маневр конной группы, но и собственные показательные номера доводить, по выражению отца,  до абсолюта.  Порой даже во сне Всеволод  проделывал свой коронный казачий обрыв перед «царской» трибуной манежа и рубил лозу с двух рук. Впрочем, обижаться на судьбу ему не стоило:  все остальные сослуживцы тоже вертелись, как белки в колесе.
     Вероятно, и в Сумском гусарском полку  основательно готовились к своей  малой  лепте   участия в коронационных мероприятиях. Но, в отличие от Всеволода Васильевича, Митенька особенно не усердствовал.Его прямое начальство давно поняло, что на этого пажа-корнета где сядешь, там и слезешь, и, насколько возможно, оставило Барановского в покое, чему он, на фоне общей суеты, был несказанно рад.
      Из недолгого знакомства Всеволод вынес о Дмитрии Григорьевиче весьма неопределенное мнение .  Вроде бы и всем неплох молодой человек, но что-то в нем было такое, что смущало душу поручика П*******кого. Хотя он и сам не был ревностным служакой, но тот  несколько пренебрежительный тон,  каким корнет обычно отзывался о всем, что касалось службы и полка, определенно коробил Всеволода. Откровенные насмешки в адрес командиров,  высокомерная  ирония во всем, что касалось солдат – так  это было не по душе ! Да, Барановскому не пришлось в настоящем военном походе почувствовать, что такое солдатская круговая порука, не пришлось жить  бок о бок и   есть с солдатиками  из одного котла , не пришлось под вражескими пулями  познать цену жизни человеческой… А во Дворце, где прошла большая часть его службы,  он видел совершенно  иную, далекую от казарм жизнь… И  Всеволод пытался успокоить себя мыслью о том, что Митенька  просто не армейский типаж  и уж точно не кавалерист, хотя и гусар. И, скорее всего, скоро оставит армию и заделается кем-нибудь по штатской части. Ему и самому иногда приходила такая смелая мысль относительно собственной дальнейшей судьбы, но она упиралась прямиком в воображаемый насупленный   грозный взгляд папеньки, который не только  не одобрил, но и просто не понял бы такого положения вещей. Ибо генерал-майор П*******кий видел  Всеволода исключительно  офицером Генерального штаба – и никак  иначе. А вот Митенька в этом плане, видимо, пользовался большей свободой. По крайней мере, его маман допускала и иной , не полковой , путь развития карьеры сына. Так думал   Всеволод в редкие минуты отдыха от праведных трудов  и был недалек от истины в своих размышлениях.
   А сам Митенька тем временем не упускал случая нанести визит генеральскому семейству и совершенно не смущался тем, что чаще всего не заставал мужскую часть оного дома. Емо вполне устраивало  общество дам. Бархатный голос струился в гостиной, не умолкая: Митенька увлеченно  рассказывал девочкам городские новости,содержание свежих литературных журналов,  служебные байки и какие-то милые безобидные анекдоты. Нравственность его и  манеры  при этом, надо заметить , всегда были на высоте.
Аполлинария Павловна, наблюдая эту картину,  уже давно поняла, куда ветер дует и не препятствовала встречам молодого корнета с дочерьми. Причем, ей было абсолютно все равно, кто из них заинтересовал молодого Барановского, хотя, конечно, по правилам Ольгу надо было бы выдать замуж первой, то есть – по старшинству. Но традиции-традициями, а жизнь- жизнью. И  генеральское  семейство  вполне могло отступить от принятых в стародавние времена неписаных семейных норм для пользы дела. Одно заботило маман: денежные дела мадам Барановской были ей не ясны… Богатого  приданого за дочерьми у генерала не водилось, хотя , конечно, положенное по статусу  собрали бы и свадьбу сыграли достойно. Но все же… Мадам Барановская  не из таких, кто пустит дело на самотек и позволит сыну брак не по расчету. Аполлинария Павловна это прекрасно понимала и была удивлена, что интерес к её дому у Барановского растет день ото дня. Значит, все серьезно…И вопрос невестиного приданого  в первом ряду у Барановских не стоит .   А это значает, что стоит приготовиться к родительскому разговору, который может случиться в любой момент, - думала она. И все чаще оставалась дома  принаряженная, в одном из лучших своих платьев для визитов – дабы не быть застигнутой врасплох. Но тщетно - мадам Барановская не приходила.

Дорожка Натальи Степановны, как оказалось,  привела её совсем на другое крылечко.