Переживания стеклодува Йосича 1 - Утро

Жук полз по стеклу, оставляя еле заметный след. Йосич проводил его мутным взглядом. Встал с лавки. Щелкнул радиоточкой.

– …в результате вчерашнего плебисцита признана плоской, но надкушенной с запада, а не с востока, как считалось ранее. Данная поправка направлена на поддержку снегопромышленного комплекса, позитивно скажется на самоопределении ветхих граждан и расы библиотекарей. Погодные аномалии запрещены в Этской и Самрянской волостях, на Большой горе и далее в странах Юга, до океана. Соответствующая нота подписана и направлена по дипломатической линии знаменитыми учеными голубями института оптимальной генетики. Полночным постановлением цвет валенок установлен – белый. Спасибо за внимание! Далее вас порадуют балалаечники.

Йосич, сопя как переевший барсук, натянул носки, вышел в сени, натер голенища мелом. Сжулил, натер только снаружи, и то – как попало, накось. По верху еще не сошла рыжая будто срамное место грязь: неделю тому постановили быть в терракоте, кантом шириной в пол-ладони. Пришлось уточнять у лекаря, что за зверь этот «терракот». Котом что ли натирать? Он и сам, только волю дай, пометит – не ототрешь. Оказалось, речная глина.

Все бы ничего, только мел кончался, новый еще когда-то будет… Лучше б продлили глину. Глины – хоть завались, своя. Мел – дорогущий импорт, придется молить кредит. Наставления в Пригляде дают охотно, денег под залог – шиш.

Посмотрел на овчинные рукавицы, добрые, почти новые. Под них, разве? Под них, чай, дадут червонец. Сколько это по-новому? Семь полушек? Мел нынче дорог. Дела, дела…

В этих размышлениях Йосич сошел во двор. Свистнул Шалопаю, тот весело поднял морду, высунул язык на полметра.

– Ящер, а понимает, – одобрительно сказал Йосич, бросая кость.

Шалопай, служивший дворовым псом, по природе был комодским вараном. Как уж их завезли сюда…

Призвездил заморский дефицит Йосичу да еще Андревне Михельсоновой, глухой старухе, вдове пасечника Евдоха – мужика прогрессивного, сменившего после запоя пол, по паспорту ставшего Небинарией.

От зеленого змия смена пола не помогла, даже усугубила. Зато пчелы начали сторониться, ни одна не лезла на рожон, понимая, что дело ведут с мужиком отчаянным, готовым на что угодно.

Андревну на том признали миром вдовой, выправили бумагу, дали в порядке помощи варана Яшку и ведро моченой брусники. Брусника пошла на брагу, а варан остался, пожрал несушек, получил поленом от Небинарии и с обиды жил в огороде, питаясь кротами и дикоросом. Дикоросом, потому как в аграрном плане у Михельсоновых руки росли из dunes.

Приласкав варана, Йосич пошел работать.

Стеклодувная мастерская была с другого края деревни, за речкой Сюткой, в слободе опосля Пригляда.

По сравнению с соседними, Сютка была ручьем: полторы версты между берегов, по мосткам, ставленым Великими Дедами, почерневшим от древности, лиственным, навечным. Иные, говорят, пробивали толщу земли насквозь – той, что окончательно закрепили плоской – и лезли аж с другой стороны к загадочным антиподам.

Будучи ребенком, Йосич думал, что планета есть эллипсоид, стиснутый полярными шапками, вращающийся вокруг звезды. Теперь только, познав всю правду, задумался: велика ли у антиподов мозоль на голове от ходьбы? Должно быть, велика. Интересно, думал он в благовременье, сколько все-таки на черепахе слонов, восемь или четыре? На сей счет официальная точка зрения плавала.

Домики лепились к Сюткиным берегам прыщами. Всего их было десятка три. Речка мала и деревенька под стать. Лесное захолустье. Но трудовое! Йосичевы бутылки да пузыри продавались по всей округе. Правда за копейки, но все же.

Так и называли стеклодувный сарай в Пригляде: жизнеобразующее предприятие. Вона! Йосич образовывал жизнь. Потому за каждый пропуск трудодня его драли, к чему он относился с пониманием и поддержкой.

Навстречу в конце мостков ковыляла Небинария Михельсонова в состоянии полного Евдоха, то есть меланхолии, замешанной на кипучей страсти. От пасечника за дюжину шагов несло перегаром, плотным и неуступчивым как хорошая резолюция ООН.

– Нихао, Йосич! Би калм. Андревна, меть ее… Т-с-с… Тут такое, знаешь!

Что именно «тут такое», Йосич не узнал: Небинария-Евдох оступился и полетел с мостков на влажную песчаную плешь, с которой ушла река. Судя по следам, не впервой за утро.

Миновав Пригляд с доской почета под высоким крыльцом и кожевенную слободку, в которой оставалось четыре дома, Йосич вошел в сарай. Вздул огонь в печи и уселся на чубук рядом. Ко второму завтраку, согласно аристократической манере. Все же стеклодув – не хухры-мухры, а интеллигенция.

На полках тускло блестели плоды трудов, которые вчера не поместились в телегу. Их нужно было грузить сегодня. Пузыри, по крайней мере, не приспособленные к долгому сбережению.

Дело в том, что бутылки шли в продажу пустыми, большей частью с открытым зевом. Были, впрочем, особые, с притертой стеклянной пробкой, именовавшиеся «графинями», и пузатые с тонкой шеей, звавшиеся «ретортами». Эти посолиднее, подороже, по две копейки.

Пузыри же паялись наглухо сразу с содержимым – младенцами малой стати, именуемыми «зиготами». На шесть пятых их заполняла белесая кормовая жижа, которую те младенцы кушали, вертясь и переворачиваясь. Прочее – воздух с укропным духом, пробуждающим аппетит. В иные, для вкуса, Йосич кидал зубец чеснока. В таких всегда подрастали мальчики.

– Ну-тес, судари мои, стекло дуть – не лягву через соломинку.


далее http://proza.ru/2021/11/04/596