Байна правит

(рассказ бывалого банщика).

      Этот приезд Саньки в Кебу пришёлся на субботу. Банный день в деревне! «Байна парит – байна правит», - вспомнила Санька старую поговорку, говоренную бабкой Устей не раз.
      В ожидании своей очереди в баню, Санька сидела у окна, смотрела на редких прохожих и скучала. На пороге, без стука, появился  Фёдор Иваныч, это был порядовный сосед справа, да ещё и родня, ему Санька была особенно рада, так как он много знал и умел рассказывать своей неповторимой деревенской говорей, которую Санька любила слушать больше всего.
- Поди, Санька, в чёрну байну сходи, слышала-нет про таку? Напариссе, наздышиссе, как нова будёшь.

  Федор Иванович Смородин, как никто другой, знал в банях толк.
- Всё ж-таки, лучше, если байна топитце по-цёрному, без трубы. В эких байнах дым выходит через  дымволок; каменка сложёна из больших камней, потолок и стены – всё рудно,  всё задымело. Воздух-от горьковатой, конешно, но целебной, особенно горечий, лечит простуду, редикулит, всяку другу хворь, даже восстанавливат  душевно равновесиё, да. Я люблю цёрну. Она не угарна, белы-ти угарне.

…Как зайдёшь, дак сразу обдас тебя паром вместях с дымком, бытто попал в древнось каку ле. Дух сперва вроде как сопрёт, потом ничё, привыкнёшь. Пока сиди на полки, плавсе. Потом уж клесни на каменицю, да падай скоре на полок, замри и лёжи, блаженствуй, но пока так, напусто, без веника. После окатись холодянкой да выскакивай скоре в сенци, а не худо бы ишше в сугроб, как зимой дак. Как замерзнёшь, дак боле заходи, кидай на каменку шшолоку, запарь свежой веник и хвошшись знай, покуда терпежу хватит! А ишше бы лучше кто ле бы хвостал! Грешно тело любит, шчобы его истязали. Новы  три байны с одным веником ходят, а у мня уж кажну байну новой. Дружок тридцеть заготовлею кажной год. Веники у мня разны – берёзовы само собой, можжевеловы, пижмовы есь, а как ноги потенёт, дак и крапивой не брезгую, после всю ноць мураши по телу бегают, кровь розгонеют.

 Обратно выбегай, охолонись, облейсе. И так, можошь дак, раза три-цетыре, вот тогды толк и будёт! В ранешно-то времё старики-ти в лесу да на реки так ле настыгнут, дак байна их и дёржала. Болеть нековды было, дом, полно ртов в доми, нать кормить-поить. Вот байна и спасала, любу застуду сымала. Тело-то оно само запросит байны – нать сходить. Я одинова шибко занемог, думал не стану, дак мне-ка семь баён топили, гли – живёхонёк!Детышей малых тоже принесут в байну, рожашших, тут и обмоют и окрестят по старому обыцяю. Здоровше будут. В байны  детей зацинали и, в доми-то полно народу. У тя, ишь, аки котыни длинны, нараз промоёшь шшолоком-то, шшолок-от - запаривам золу.

Дров много на байну нать, дак наладим, у нас запасу на пять лет хватит. В сеньцях хошь не пади, санки тамо, дрова возим. Там же на стены у Анфиски насушено да запасено трав разных, запаривам когда, запах-от скусне, ды тоже целебной.  Я люблю первой ходить в байну, в первой жар. Зайдёшь и как благовест услышишь бытто, тако спокойно станёт, мирно, предвкушашь! Пользительна русска баенка не только для тела, а и для души. Бат, не бедны мы каки ле, нова у нас построёна, а я все в стару хожу, в цёрну. Дедушко, покойницёк на правом пути, рубил,  крепка ишше. На мой век хватит! Было дело, правда, чуть не снесло ей, в руцью ведь стоит. О ту вёснусь лёд-от так несло, шшо торосами байны сносило, а наша стоит, бытто заговорёна. Нам цёрна байна лучше кажет.

А обычаи-ти про байну знашь ле каки? Наши бабы знают и исполняют. Другой раз смешно, как на второй день свадьбы нову-ту свекруху поташшат на санках в байну, тольки обезательно в цёрну, вымажут ей, так в сажи, как чёрта,  потом и за стол посадят. Вроде как тепере настояшша свекруха! А вечером в байну ни-ни, баенники, бытто, выпугивают. Баенник он в цёрной байны живёт, в белой-то не смет. Я-то никаким запукам не верю, никаких лешаков там нету, а жонки да девки верят.

 А опеть случай был. Напросилсе как-то ко мне в байну старой товарыш Гаврила Никитич, Гавря-сусед, говорит – намой-ко ты меня, паря,  по старой дружбы во своей да хвалёной байнушки. Поди, говорю, не жалко, бат. Вот пришёл он, розделсе, воды налил, сел грузно так на скамеецьку. (Я в сенцях был.). Вдруг слышу, он громко так - трёхэтажным: «Ё..», встал, видно, добавил воды. Опеть сел, грузно так сел, тяжело (он толстой  был). Опеть слышу: «Б…». Это всё при полной тишины, тут уж я не выдёржал, такой разобрал меня смех. Это он с горецёй ле холодной водой, видно, переборшил! Всё бы ницего, только я до этого ни одного матерного слова от него не слыхал!... Потом я его сам парил, а то ишше обваритце паром-то, не приведи бог, да не простым веницьком парил, можжевеловым. Кажись, ёму пондравилось, после ишше просилсе.

Как выйдёшь из жаркой-то баенки, да окунессе в холодной Кебоньки, да посидишь на бережку – придёшь в себя. А уж после, Санька, сам бог велел чайку испить, да с душицей ле с богородской травой. По шесь цяшок когды выпиваю, да. …А уж ежели Онфиска сподобит пивця ле бражки, то нехудо бы маленецько принять. Я ведь не пью так-ту, разе опосле баенки чирну другой раз. А так не, тверёзой я, тверёзому лучше живетце. Красоту жизни и природы видишь, всё запримецяшь, любуиссе ей. Жись коротка, Санька, нать всё видеть, нать всё спробовать, не пропустить, а ишше цё ле добро сделать.  Для того и живём. Но ладно, заговорил я тебя…
- Поди, Санька, поди в цёрну байну, не остыгла ишше, вымажиссе хошь сажой, окрестиссе. Но-ко, я пойду, накину нет дак.
Смешно Саньке.