Герои ушедшей страны. Часть-1

                Посвящается
         Героям Советского Союза,
участникам Восточно-Прусской операции
          и штурма Кенигсберга.

               
            ГЕРОИ   
УШЕДШЕЙ СТРАНЫ
                               
         Часть-1
Наказ от родных.

Глубокая осень в Оренбуржье бывает солнечной и сухой. Упавшая с карагача и тополей листва придаёт пустынному пейзажу степи унылый характер. В садах и огородах вместе с опавшими листьями жгут последнюю ботву. Прозрачный сухой воздух, наполненный дымным дурманом, будоражит воображение, и кажется, что нет ничего милее, чем те родные места, где прошло твоё детство и юность. И снова хочется мечтать, любить как прежде и лететь в далёкие, чужие края.

Но вдруг тебя охватывает беспокойство. Как много утеряно: и первая любовь, и верные друзья, любимые учителя и просто те, кого называют земляками. А ты вдыхаешь, всё тот же пьянящий воздух в переулках знакомых улиц, но уже без тех, кто был рядом. Без тех, с кем прошли твои лучшие годы, и нет уже возврата в прошлое. Они, как и ты, в течение жизни пристали к другим берегам. Многие уже навсегда покинули эту землю, и это ещё больше обжигает твоё сердце. Как же несправедлива наша жизнь, и нет ни сил, ни способа с этим мириться. Такова суровая плата за счастье пожить в этом вечном мире.   
 
Вот и я на этот раз приехал на родину, чтобы отдать свои последние почести и сыновний долг матери. В день похорон из села, что в пятидесяти километрах от нашего районного центра, приехали родственники по материнской линии. Это были два седовласых мужчины и тётя Валя, которую мы так называли ещё в детстве и продолжали называть, став взрослыми. Я знал, что она работала библиотекарем, носила фамилию Козенкова и была дочерью заслуженного в крае председателя колхоза.
 
Буквально с порога эти люди вызвали у меня симпатию и уважение. Не верилось, что это простые сельские жители. Сколько светлой и чистой энергии исходило от их красивых и благородных лиц. Мне трудно ориентироваться в хитросплетениях родственных связей, но я точно знал, что все мои близкие и дальние родственники приехали в России из Украины ещё в дореволюционный период. Именно они были первыми, кто подымал целину в Оренбуржье и Казахстане. Защищали свои земли от красных, потом от белых, потом стояли насмерть в огненные сороковые и снова подымали целину уже в шестидесятые.

Именно такие мужики из сельской глубинки и рабочих окраин мёрзли годами в окопах, горели в танках, гибли тысячами, закрывая своими телами страну. Это они на своих плечах принесли нашему народу такую мучительную и такую долгожданную победу в сорок пятом.

Возможности поговорить не представилось, и уже после поминок мы наскоро прощались. «Ты где сейчас живёшь?» - спросила меня тётя Валя. – «В Калининграде», - отвечаю я.  – «А ты знаешь, что там похоронен наш Василий?» - «Да, конечно!» И опережая её дальнейшие вопросы, выкладываю всё, что знал о нём.  Взоры внимательных глаз прикованы ко мне, словно экзаменуют. Чувствую, как начинает гореть лицо, и я в завершении говорю:  «Имя Василия носят улица в Калининграде и рыболовный траулер». Вижу улыбку и одобрение со стороны моих собеседников.
 
Напряжение уходит. «Всё правильно», - кивнула головой тётя Валя. Я понял, что она осталась довольна, тем, что я не безразличен к прошлому и памяти близких для них людей. И только сейчас я обратил внимание на орденские планки на пиджаках у мужчин. В основном награды военных лет, в числе которых  по несколько боевых орденов. Наверное, от этого я вдруг почувствовал себя причастным к их большой победе. Ведь они победители были рядом со мной, и это давало радость и веру в будущее.

Все замолчали и задумались. Наверное, их мысли в этот момент были в Сталинграде или Вене. А, может быть, в горящем танке или прифронтовом госпитале, но надо было расставаться. На прощание хотелось сказать  тёплые и добрые слова, но, как всегда бывает в таких случаях, я не нашёлся. А неожиданно для себя спросил: «Остались ли у вас награды Василия?» - «Нет, - ответила тётя Валя. - Ни личных вещей, ни наград его мы не получали». – «Почему? Ведь документы с наградами лётчики и разведчики, уходя на задание, сдавали в штаб!» Мой вопрос тягостным молчанием повис в воздухе.

Уже сигналил водитель автобуса, призывая своих пассажиров к отъезду. Мы обнялись. «Ты отнеси от нас на его могилу цветы», - тихо сказала тётя Валя, и мужчины закивали головами, облегчая тем самым наше расставание. Тогда я ещё не знал, каким долгим будет этот путь и что мои цветы герою будут несправедливо запоздалыми.

Пройдут годы, и я снова буду в родных краях, и мне захочется встретиться с желанными моему сердцу людьми. Но, увы, время порвёт нити этих желаний навсегда, оставив в памяти их светлый образ и наказ, который я буду помнить всегда.
Бескрайние оренбургские степи, покрытые островками ковыля, полыни и солончака, давали стране не только хлеб, сталь и уголь, но и крепких духом людей. Когда говорят, что сибирские дивизии изменили ход войны, остановив немцев под Москвой, то это, несомненно, так. Но в числе этих дивизий и полков были уральские рабочие, башкирские крестьяне, потомки оренбургских казаков, изгнавших Наполеона из России. В безоблачном небе Оренбуржья готовились тысячи воздушных бойцов, которые потом геройски сражались в истребительных, бомбардировочных и штурмовых полках, покорив небо Европы, разбив  наголову вероломных фашистских захватчиков.

                Экипаж штурмовика.

Из официальных источников о Василии известно следующее: гвардии майор Козенков Василий Георгиевич, командир эскадрильи 136-го гвардейского штурмового авиационного полка. Родился в 1923 году в Оренбургской области. С 1934 года жил в Актюбинске (ныне город Актобе в Казахстане), где окончил семь классов. Работал на заводе ферросплавов. Увлекался авиацией, в 1940 году окончил Орский аэроклуб, а в 1942 году Актюбинскую авиационную школу.

На фронтах Великой Отечественной войны с октября 1942 года. Воевал в составе 8-й, 4-й и 1-й воздушной армиях, на Западном, Сталинградском, Южном, 4-м Украинском и 3-м Белорусском фронтах. Участвовал в обороне Москвы, в Сталинградской битве, освобождении Крыма, Украины, Белоруссии, Литвы, разгроме врага в Восточной Пруссии.

Звание Героя Советского Союза присвоено за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими  захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство. При штурме Кенигсберга свой объятый пламенем самолёт отважный летчик направил на скопление боевой техники и войск противника в районе артиллерийского завода «Остверк» (по некоторым данным совершил огненный таран, повторив подвиг Николая Гастелло).

Это официально, а неофициально Василий Козенков был уже героем и примером для других воздушных бойцов задолго до своего последнего вылета, и об этом красноречиво говорят его боевые дела и награды.
За годы войны он совершил 285 боевых вылетов: из них 115 на У-2 и 170 на Ил-2, а также ещё 12 вылетов на У-2 для обеспечения связи на Западном фронте. На его счету 10 уничтоженных танков, 40 автомашин, два железнодорожных эшелона, много зенитных орудий, 9 самолетов противника и более 300 немецких солдат и офицеров.
В 22 года он уже был награждён семью высокими воинскими наградами СССР. Из них: четыре ордена Красного Знамени, Александра Невского, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды. Орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда» Василий Козенков был удостоен уже «посмертно» 19 апреля 1945 года.

Приказом Главного управления кадров Народного Комиссариата обороны СССР от 13 июля 1945 года исключён из списков офицерского состава Красной Армии. Похоронен в местечке Горджнек (Польша).  Перезахоронен в братскую могилу на мемориальном комплексе «1200 гвардейцам»  в городе Калининграде в числе семи Героев Советского Союза. 

Именно на этот Мемориал и отправился я в один из солнечных дней, Девятого мая с желанием выполнить данный мне наказ. В Калининграде этот праздник всегда проходит с особым торжеством, в атмосфере высокого патриотического подъема. И это не случайно. Калининград военный город, здесь дислоцирован штаб Балтийского флота и 11-ой гвардейской армии*, которая штурмовала Кенигсберг. И, конечно, бесценная живая память истории,- это ветераны войны, те, кто освобождал этот город.
После военного парада по традиции все идут к мемориальному комплексу возложить цветы на могилы павших воинов. Но мне в этот день не удалось найти своего героя, и я положил цветы у стелы, сооружённой в честь лётчиков-штурмовиков, освобождавших Восточную Пруссию и Кенигсберг.

С этого дня сомнения о захоронении экипажа не покидали меня. И чтобы их развеять, я несколько раз приезжал на этот мемориальный комплекс и в тишине долго ходил от плиты к плите, всматриваясь в имена погребённых бойцов. Но нужных мне фамилий не находил. Именно здесь мне вспомнились слова Владимира Высоцкого, словно специально написанные для этого места и этих героев.

                Здесь раньше вставала земля на дыбы,
                А нынче - гранитные плиты.
                Здесь нет ни одной персональной судьбы -
                Все судьбы в единую слиты.

Кроме Василия Козенкова в его последнем боевом вылете, был воздушный стрелок, гвардии старшина Белов Иван Семенович, 1917 года рождения, уроженец Калининской области. Под стать Василию Белов был награждён орденом Красного Знамени, Красной Звезды, орденами Славы 2-ой и 3-й степени, медалью «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда».
Воевать в экипаже Козенкова Белов начал с июля 1943 года, совершив в последующем более 120-ти боевых вылетов на Ил-2 в качестве воздушного стрелка. За это время он успешно провёл семь воздушных боёв, уничтожив два немецких истребителя «Фокке-Вульф» и нескольким нанёс повреждения, вынудив их отказаться от воздушной схватки.

На его личном счету также много наземных целей, в числе которых автомашины различного класса, склады с боеприпасами и оружием, малокалиберные зенитные установки с расчётами, десятки уничтоженных немецких солдат и один сожжённый на аэродромной стоянке самолёт. Его своевременные и чёткие доклады командиру, а также хорошее знание оружия и эффективное его применение в бою не раз спасали жизнь экипажу.
Получив первое боевое крещение в огненном сентябре 41-го, Иван Семёнович успешно воевал до своего последнего вылета в апреле 1945 года. В боях был ранен, но оставался в строю и долечивался на борту самолёта в жарких схватках с противником. Воздушных стрелков всегда не хватало в боевых расчётах штурмовых авиачастей. Поэтому были случаи, когда их место занимали офицеры, до заместителя командира полка включительно, и шли в бой в составе экипажа, где командирами были их подчинённые.

Послевоенные годы выветрили память о Белове, и он несправедливо оказался забытым. Какая-то неведомая сила пыталась разделить экипаж после их гибели. Словно не  они спина к спине сражались до последней минуты, а потом вмести ушли в бессмертие. Лётчик никогда не бросал стрелка, а стрелок лётчика - в любой ситуации. Их жизнь и успех боя всегда зависели друг от друга.  Но стрелки гибли чаще, и лётчикам приходилось натаскивать новичков, отрабатывая слаженность экипажа уже в бою.
В Ил-2 стрелок был защищён бронёй хуже, чем командир, и за это приходилось дорого платить. От действий немецких истребителей на одного вышедшего из строя лётчика приходилось до восьми убитых или раненых стрелков. Соотношение же потерь от огня зенитной артиллерии практически было равным. Если самолёт был сбит с земли зенитной артиллерией или танком, то экипаж  успевал выпрыгнуть и спастись на парашюте или погибал.

В  донесении о безвозвратных потерях они единый экипаж, числились погибшими в разное время, так  Иван Белов шестого, а Василий Козенков седьмого апреля 1945 года. По всем официальным данным, местом их захоронения был мемориальный комплекс в Калининграде. Но на деле, ни тот, ни другой на новом захоронении не значились.
Ответ на вопрос о дате смерти Ивана Белова разрешился после снятия грифа секретности с документов о безвозвратных потерях в годы войны, и история ошибки стала понятной. Так на второй день штурма Кенигсберга, 7 апреля 1945 года, 1-я гвардейская штурмовая авиадивизия потеряла два штурмовика Ил-2. Первый экипаж в составе Василия Козенкова и Ивана Белова принадлежал 136-му авиаполку, а второй - гвардии старшего лейтенанта Ефима Исаева и гвардии старшины Григория Березы 74-му.

Оба полка дислоцировались в одном населённом пункте, южнее Кёнигсберга и наносили бомбоштурмовые удары по городу-крепости, расчищая путь танкам и пехоте. В этой сложной обстановке сотрудники кадровых органов дивизии, отрабатывая документы, совершили ошибку. Так как донесения о потерях офицерского и сержантского состава делались разными исполнителями, то офицеры Козенков и Исаев были внесены в списки одним числом, а старшина Белов и Береза другим.

Это, конечно, ни в коем случае не бросает тень на прославленную авиадивизию, в которой за годы войны было воспитано 7 дважды Героев Советского Союза, 72 Героя Советского Союза и 23  полных Кавалера орденов Славы. Одним из таких Кавалеров был воздушный стрелок Григорий Береза. Ивана Белова тоже можно отнести к неполным Кавалерам ордена Славы, так как он имел два ордена из трёх определяющих это звание.

Орден Славы - военный орден СССР - учреждён 8 ноября 1943 года. Им награждались лица рядового и сержантского состава Красной Армии, а в авиации и лица, имеющие звание младшего лейтенанта. Вручался только за личные заслуги, воинские части и соединения им не награждались. На фронте его ещё называли «солдатским орденом», что в целом соответствовало его непосредственному назначению.

Орден Славы по своему статуту и цвету ленты почти полностью повторял одну из самых почитаемых в дореволюционной России наград - Георгиевский крест. В 1967 и 1975 годах были введены дополнительные льготы полным кавалерам ордена Славы, уравнявшие их в правах с Героями Советского Союза.
В донесениях о безвозвратных потерях экипажа Исаева в графе о захоронении значилось: «Ефим Исаев не вернулся с боевого задания». А напротив фамилии Григория Березы стоял прочерк. 

Время долго прятало тайну их гибели, и лишь через 43 года она была раскрыта. 11 ноября 1988 года при очистке водоема в парке «Южный», что в десяти минутах ходьбы от железнодорожного вокзала Калининграда, были обнаружены части самолета-штурмовика Ил-2, останки пилота и воздушного стрелка. А вместе с ними личное оружие и обгоревшие документы.

Самолет Ефима Исаева и Григория Берёзы был сбит из зенитного орудия и упал в воду одного из озер этого парка. Останки летчиков были подняты и захоронены на их родине. А у места их гибели открыт памятный знак, гранитный валун серого цвета с закрепленной на нём памятной доской с теребящими душу словами:

           От воинов, честных, простых,
             Победы и мира достигших.
           Прошу, кто остался в живых,
           Скажите спасибо погибшим.

Родина, которую защищал Василий Козенков, не забыла своего героя и увековечила его память в названии улиц в Калининграде, Санкт-Петербурге, Барнауле, Кувандыке, Вильнюсе и Актюбинске. На зданиях школы № 22, где учился герой, и управлении завода ферросплавов в Актюбинске, а также в городе Калининграде на главном корпусе завода «Электросварка»** установлены мемориальные доски. Его именем был назван рыболовный траулер с пропиской в порту Калининграда. 

Бюсты Василию Козенкову установлены на его родине в Кувандыке и улице, носящей его имя, в Калининграде. Конечно, с распадом СССР что-то из этих почестей утратило свою силу или вовсе исчезло, но память о нем запечатлена в сознании благодарного потомства на века, и это незыблемо.
Но, несмотря на огромную работу по увековечиванию памяти героя и публикаций о его подвиге, факт захоронения экипажа оставался тайной. Слишком много было в этом противоречий и вымысла, лишенных, как бывает в таком случае, своего логического завершения. История исчезновения самолёта Ефима Исаева и Григория Березы, найденного только через 43 года, подталкивала к более тщательному изучению фактов, связанных с гибелью экипажа Василия Козенкова.

                Памятный камень.

Поскольку из обнародованных фактов  было известно, что штурмовик  Козенкова  был сбит над Кенигсбергом в районе завода «Остверк», (в последующем завод «Электросварка» в Калининграде), то это могло послужить шансом найти упавший самолёт с останками лётчиков, и я, не раздумывая, набрал номер телефона завода. Вскоре меня встретила приятная женщина, назвавшаяся начальником отдела кадров, и попросила подождать одного из ветеранов предприятия, который мог ответить на мои вопросы.

Долго ждать не пришлось, подошедший мужчина оказался ветераном войны, что облегчало наше общение. К тому же был одним из тех, кто устанавливал памятный камень погибшему экипажу. Пока шли, я говорил о цели своего приезда и видел, что это вызывает недоверие и раздражение у моего собеседника.
И вот мы уже подошли к месту. Обычный день, но у памятного камня стоят живые цветы, везде убрано, выкрашено. Чувствовалась неподдельная живая связь с героическим прошлым. Наверное,  здесь они сверяли себя с теми, кто, не вернувшись с войны, остался навечно в обелисках и памятных знаках.

Теперь стало понятно, что это место для них было частицей их фронтовой юности. А для других просто напоминанием о войне и памятью о погибших. Но я не преследовал цели отнять у них эту святыню. Нет! Мне лишь хотелось поклониться могиле героев и положить на неё цветы.
На массивной металлической плите текст-посвящение подвигу. Я вчитываюсь в строки. «Это место стало у вас святым?» – обращаюсь я к своему спутнику. – «Да, кивает он головой и продолжает. - Каждый раз в День Победы сюда приходят ветераны войны и возлагают цветы. Ещё несколько лет тому назад с ними приходили и родственники Василия Козенкова, но в последнее время я их уже не  видел».

«Это и есть место падения самолёта? – задаю я самый главный вопрос». – «Нет! Это не так, - отвечает мне ветеран. Просто мы выбрали удобное место и оборудовали его. Раньше здесь была воронка от снаряда, которая потом превратилась в небольшое озеро. Мы его засыпали землёй и установили памятный камень, а потом и всё остальное». – «Почему именно здесь?» – ненавязчиво спрашиваю я собеседника. – «Потому что он упал, где то в этом районе, но точное место падения нам неизвестно». «Понятно! А вы не пытались его искать?» - «Нет». - «Почему?» - допытываюсь я. – «Ну, во-первых, прошло много времени, а потом, скорее всего, самолёт при падении взорвался или сгорел. Что в этом случае можно найти?» - теперь он уже задаёт мне свой вопрос. Но я не знаю, что ответить, и молчу. Но верить, что это всё было так, не хочется.

Ветеран говорил со знанием дела, так как многое видел своими глазами на войне. Конечно, с таким выводом я не мог согласиться, так как знал, что лётчиков всегда хоронят. Даже когда самолёт уходит на четыре, пять, шесть метров в землю или разлетается на куски. Собирают по кусочкам и хоронят. Конечно, когда проходят годы, то это уже становится невозможным. Возразить в данном случае было нечем, и мы оба замолчали, прекрасно понимая, что возврата в прошлое нет.

Прощаясь, я посмотрел в подобревшее лицо ветерана и сказал, показывая глазами на плиту: «Белов был гвардии старшиной, а не сержантом. Он прошел всю войну и погиб героем». – «Как же так!» - удивился он. Потом, спохватившись, ответил: «Ну, теперь уже не исправишь, как есть, так есть». Молча я кивнул головой, и мы закрепили наше доброе расставание  крепким рукопожатием.

Но как бы то ни было, эту встречу я считал большой удачей для себя. Мне удалось встретиться с неравнодушным человеком, живым свидетелем нашей героической истории. В душе я потом ещё не раз сказал ему спасибо за памятный камень, к которому он приложил свои рабочие руки, за то, что так ревностно берёг память об ушедших героях.

Ясно было только одно: надо искать упавший самолёт или хотя бы реальное место его падения. Но исключать версию ветерана о его взрыве тоже было нельзя. Чтобы ясно представить картину происшедшего, по крайней мере, надо было хорошо знать не только экипаж, но и машину, на которой он выполнял боевую задачу и, конечно, условия при её выполнении.

                Оружие победы.

Штурмовик Ил-2, созданный в конструкторском бюро Сергея Ильюшина, изначально задумывался авиаконструктором как «Крылатый танк», наверное, и потому он стал самым массовым самолетом, выпускавшимся в 40-х годах. Наземные войска особо нуждались в поддержке с воздуха, а её можно было получить только от штурмовиков. Всего было выпущено более 36 тысяч этих самолетов.
Главная особенность штурмовика - это включение брони в силовую конструкцию самолета. Бронирована была вся носовая и средняя часть фюзеляжа. Броня также выполняла, помимо своей основной функции защиты пилота и мотора от вражеского огня, роль несущего корпуса носовой и средней части фюзеляжа.

Корпус собирался из двух десятков броневых листов, скрепленных между собой дюралюминиевыми профилями, винтами и стальными заклепками. Толщина задней стенки корпуса составляла 12, а остальных - 4, 5, 6 и 8 миллиметров. Лобовое стекло фонаря представлял собой пакет толщиной 55 миллиметров, набранный из множества стеклянных параллелепипедов, наклеенных на плексигласовую основу.

В годы войны Ил-2 стал основой нашей фронтовой авиации, выполняя практически любые задания. Использовался как штурмовик и как бомбардировщик ближнего действия, а когда было очень надо, то применялся  как истребитель или разведчик.
Но создать в одночасье машину, которая сочетала бы в себе мощное вооружение, высокую скорость и надежную броневую защиту, практически было  невозможно. Поэтому Ил-2 постоянно претерпевал модернизацию.

Вначале он выпускался одноместным, но большие потери от воздействия истребительной авиации противника из-за незащищённости задней части машины вынудили конструкторов создать кабину для воздушного стрелка. Вооружением стрелка стал мощный по тому времени одноствольный пулемет калибра 12,7 миллиметров. Таким образом, вопрос защиты задней полусферы был решён, и самолёт стал двухместным, но защищённость самого стрелка была хуже, чем лётчика, и они гибли чаще.

Переднюю полусферу штурмовика от самолётов противника защищал сам лётчик, при необходимости применяя две 23 миллиметровые пушки или два 7,62 миллиметровых пулемёта ШКАС. За характерную форму фюзеляжа Ил-2 получил прозвище в Красной Армии "Горбатый". Немецкие пилоты называли его "Бетонный самолет", а солдаты Вермахта - "Чёрной смертью", и, действительно, им было чего бояться.

Обрабатывая передовые позиции противника, штурмовики пускали реактивные снаряды, и, буквально, через секунду внизу полыхали взрывы. Одновременно с пуском реактивных снарядов включалось в работу бортовое оружие, пушки и пулеметы. И в завершение лётчики сбрасывали на противника стокилограммовые авиабомбы, так называемый "сталинский наряд", установленный в 600 килограммов. Без такой оснастки с 1942 года выпуск в боевой вылет штурмовиков Ил-2 запрещался.

Таким образом, при боевой нагрузке до 600 килограммов бомб и 4-х реактивных снарядов полным боезапасом для пушек и пулеметов общая масса снаряженного самолёта составляла 6160 килограммов. Всё это, в свою очередь, снижало аэродинамические качества самолета, и лётчики между собой называли его – «дуб».
«Крылатые танки» не только наводили ужас на пехоту противника, но и сами жгли лёгкие и средние танки. Но уже в Курской битве они стали уничтожать и  тяжёлые машины Вермахта. В том числе «Тигры» и «Пантеры», применяя против них противотанковые авиационные бомбы с кумулятивными зарядами (ПТАБ). Так с 5 июля  1943 года, используя новое оружие,  штурмовая авиация «плавила» на поле боя все танки противника, лишая сухопутные силы их мощной поддержки. Не случайно за каждый сбитый советский штурмовик солдат Вермахта награждался «Железным крестом».
На задание штурмовики выходили различными группами, но в основном из шести самолётов. Так легче было, став в «круг», отбиваться от немецких истребителей, а также более эффективно работать по наземным целям, нанося непрерывные шквальные удары.

Истребители Люфтваффе были основным противником для штурмовиков даже тогда, когда их прикрывала своя авиация. Поэтому «бреющий полет» зачастую использовался, как один из способов спасения от фашистских «Мессершмиттов» и «Фокке-Вульфов».
Но эта высота зачастую была губительной для «горбатых», так как вся мощь оружия с земли была направлена на них. И штурмовики вынуждены были уйти со «смертельной высоты» на 1200-1500 метров, и оттуда, стремительно пикируя, наносить удары по наземным объектам и войскам врага.

Другим, не менее опасным противником для них, была зенитная артиллерия. Несмотря на 990 килограммов вживлённой в тело штурмовика брони, она могла надёжно защищать самолёт и экипаж только от пуль нормального калибра. Но уже не спасала от 20-ти миллиметровых немецких авиационных пушек и крупнокалиберных пулеметов.
Для поражения штурмовика Ил-2 было достаточно в среднем одного попадания снарядов калибра 37 миллиметров. Или трех-четырех попаданий 20-ти миллиметровых снарядов малокалиберной зенитной артиллерии. Несмотря на защитную тактику и броню самолёта, лётчики продолжали гибнуть. Иногда за год состав полка менялся дважды. Такая у них была работа, они шли в самое пекло. Сверху опасность исходила от истребителей, снизу - от зениток и наземных войск.

Из зенитной артиллерии более опасными считались «Эрликоны»,  счетверенные установки 20-ти миллиметровых зенитных пушек с общей технической скорострельностью 480 и 1680 выстрелов в минуту. Их лётчики узнавали по характерной трассе от множества летящих снарядов, «выстригающих» всё на своём пути в радиусе действительного огня в 1000 метров. 
А именно в этом диапазоне высот происходило более эффективное  бомбометание, пуски реактивных снарядов, применение пушечного и пулемётного огня. Все эти сложные операции лётчик выполнял под углом планирования 25-30°, с высот 500-700 метров. Для  ведения прицельного огня по боевой технике и живой силе противника необходимо было опускаться до 200-300 метров.

Последствия сложной и опасной атаки экипажа подтверждались обязательным контролем с использованием фотоаппаратов и фотопулемётов, установленных на самолёте. Одним словом, работа лётчика штурмовика не такая уж простая, как может показаться на первый взгляд.
Огонь 37-ми миллиметровых автоматических зенитных пушек характеризовался белым разрывом в радиусе, не превосходящем 2500-3000 метров. Именно огонь малокалиберной зенитной артиллерии был более губительным для «горбатых». Но уйти от её огня, значит не выполнить поставленной боевой задачи, и они подавляли расчёты зенитных орудий порою даже ценой своей жизни.

Разрывы снарядов крупнокалиберной зенитной артиллерии   отличались от других чёрным облаком дыма. Но этих снарядов лётчики меньше всего боялись, так как вероятность их попадания и плотность огня были небольшими по сравнению с малокалиберной зенитной артиллерией. Но именно от такого   крупнокалиберного снаряда, вес которых доходил до 25 килограммов, и погиб экипаж Василия Козенкова.

                *         *         *
Штурмовая авиация, как род войск, в основном использовалась в интересах сухопутных частей. В её задачу входило поражения живой силы и техники противника, разрушения его оборонительных сооружений и огневой поддержки наступающих войск. Но там, где создавались узкие места и войска несли большие потери, подключали штурмовиков.
Поэтому не случайно возник "сталинский наряд", так как вопрос борьбы с танками противника стоял очень остро.  Именно штурмовики должны были  переломить эту ситуацию в пользу наших войск.  И им это удалось сделать, используя сложные тактические приёмы в бомбометании по танкам. При попадании бомбы в круг радиусом 10 метров танк переворачивало или у него сносило башню.

В другой ситуации «летающие танки» совместно с истребителями должны были лишить Люфтваффе монополии в воздухе. Несмотря на необходимость поддержки истребителей в ходе выполнения боевых задач, штурмовики сами ввязывались в бой с самолетами противника и наносили им существенный урон. В завоевании господства в небе есть и их заслуга. Не случайно в штурмовой авиации за 10 лично сбитых в воздушных боях самолетов противника представляли к званию Героя Советского Союза. Летчики истребительной авиации, у которых это было основной задачей, также за 10 лично сбитых самолетов-бомбардировщиков (разведчиков) представлялись к этому высокому званию.

Решать различные задачи войск, как на земле, так и в небе, позволял многоцелевой штурмовик Ил-2. Незаменимым он стал и в авиации Военно-Морского Флота. Своим огнем и бомбами они топили боевые и транспортные суда противника, поддерживали с воздуха высадку морских десантов. Штурмовик Ил-2 вместе с танком Т-34 стали лучшими образцами боевой техники военного и послевоенного периода. Их вклад в победу неоценим.

                Штурм Кёнигсберга.

Восточно-Прусская операция была одной из самых длительных и  самых массовых стратегических операций Красной Армии в Великой Отечественной войне. Её общая продолжительность составила 103 дня, с 13 января по 26 апреля 1945 года. Советские войска превосходили врага в живой силе в 2,8 раза, в артиллерии в 3,4, в танках в 4,7 и в авиации в 5,8 раза. В численном выражении это составляло 1 млн. 669 тысяч военнослужащих, более четверти всей действующей Красной армии. А также  3859 танков и 3097 самолетов.  Шаг за шагом в упорных и кровопролитных боях Советские войска шли по Восточной Пруссии на север, к её столице Кёнигсбергу.

Почти на завершающем этапе этой стратегической операции, 6 апреля 1945 года начался штурм города-крепости. Силы советских войск, предназначенных для штурма Кёнигсберга, составляли 137 тысяч человек, 5 тысяч орудий и минометов, 538 танков и самоходных орудий, 2444 самолета. Вся эта группировка войск входила в состав 3-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Василевского.
Гарнизон Кёнигсберга, в свою очередь, насчитывал четыре полностью укомплектованные пехотные дивизии, несколько отдельных пехотных полков, крепостных и охранных формирований, а также батальонов «фольксштурма».
Отряды народного ополчения «фольксштурм» были сформированы по личному приказу Адольфа Гитлера о тотальной мобилизации в 1944 году. Призыву подлежало всё мужское население в возрасте от 16 до 60 лет, не состоящее на военной службе. Батальоны «фольксштурма» приняли активное участие в боевых действиях, оказывая яростное сопротивление советским войскам.

Таким образом, общая численность немецких войск, полиции и «фольксштурма» в Кёнигсберге составляла около 130 тысяч человек, до 4 тысяч орудий и минометов, 28 танков и 80 самоходных орудий. А также 170 самолетов, базировавшихся на Земландском полуострове (северо-западная часть Восточной Пруссии, выходящая в Балтийское море).   

В Кёнигсбергском укреплённом районе у немцев было три кольца обороны. Первое - в 6-8 километрах от центра города - состояло из траншей, противотанкового рва, проволочных заграждений и минных полей. На этом кольце располагалось 15 фортов с гарнизонами в 150-200 человек при 12-15 орудиях. Второе кольцо обороны проходило по окраинам города и состояло из каменных зданий, баррикад, огневых точек на перекрестках и минных заграждений. Третье кольцо, в центре города, состояло из 9-ти бастионов, башен и равелинов.

Перед началом штурма советская артиллерия 4 дня обстреливала форты, а также здания и баррикады в Кёнигсберге. Штурм города-крепости  начался мощной артподготовкой, затем, в полдень, под прикрытием огневого вала в наступление пошли пехота, танки и самоходные орудия. В этот день 6 апреля 1945 года метеорологические условия исключили участие в боевых действиях бомбардировочной и значительной части штурмовой авиации. Поэтому воздушные соединения фронта, совершив за первые два часа штурма около 300 боевых вылетов, не смогли помешать выдвижению и вводу в бой резервов противника.

Зато следующий день, 7 апреля, был основным днём работы для авиации, в том числе и группы штурмовиков Василия Козенкова. Всего в этом день авиация фронта, принимающая участие в операции сделала 4758 боевых вылетов, сбросив 1658 тонн бомб на Кёнигсберг и военно-морскую  базу Пиллау (ныне Балтийск).

Кёнигсберг горел, зарево пожаров и клубы дыма закрывали город с воздуха, что осложняло работу авиации. Но уже ничто не могло остановить боевого духа войск, они рвались вперёд, чтобы открыть дорогу на Берлин. И уже через два дня, по приказу коменданта города, генерала Ляша, гарнизон Кенигсберга капитулировал. В плен было взято 93853 немецких военнослужащих. Около 42 тысяч защитников города было убито. Захвачено более двух тысяч орудий, 1652 миномета и 128 самолётов. В ночь на 10 апреля Москва салютовала советским войскам 24-мя артиллерийскими залпами из 324-х орудий.

Чтобы представить вклад штурмовой авиации в этот период войны и увидеть, что стоит за словами «боевые вылеты», следует взглянуть на цифры, определяющие результаты её боевой деятельности. Только за один месяц Восточно-Прусской операции и штурма Кёнигсберга 1-я гвардейская штурмовая авиадивизия произвела 2663 боевых вылетов, преимущественно на сопровождение наступавших танков и пехоты.
В боевых действиях участвовали все её гвардейские полки (74, 75, 76,136). В результате ударов штурмовиков было уничтожено 85 танков, 45 штурмовых орудий, 572-е автомашины. Подавлен огонь 171-ой батареи полевой и зенитной артиллерии. Истреблено около 15-ти тысяч вражеских солдат и офицеров. На аэродромах противника уничтожено 55 самолетов и 25 повреждено.
 За мужество и отвагу в ходе Восточно-Прусской операции и штурма Кёнигсберга авиаторы дивизии были высоко оценены нашей Родиной. Знамёна её полков украсили боевые ордена. Наиболее отличившихся 16 лётчиков получили звание Герой Советского Союза. Среди них был и шагнувший в бессмертие Василий Козенков.

                Тайна Растенбурга.

В конце 1944 года войска Красной Армии подошли к границам Восточной Пруссии. А в апреле 45-го перед штурмом Кёнигсберга большая её часть (2/3) была уже очищена от немецко-фашистской армии. Оплотами сопротивления оставались  город-крепость Кёнигсберг, военно-морская  база Пиллау и отдельные группировки войск на Земландском полуострове.
136-ой гвардейский штурмовой авиационный полк, в котором служил Василий Козенков, вместе с 74-ым полком авиадивизии дислоцировался в  Растенбурге (Восточная Пруссия), ныне город Кентшин (Республика Польша). Аэродром находился южнее Кёнигсберга, примерно в 110-ти километрах по прямой линии, что составляло менее четверти часа полёта на штурмовике Ил-2.

Нахождение Советских войск в Растенбурге  носило символический характер и говорило о полном крахе замыслов Гитлера и неотвратимом поражении Германии. Именно отсюда, из «Вольфсшанце», что в переводе означает «Волчье логово», Гитлер руководил нападением на Советский Союз и боевыми действиями на Восточном фронте. Именно здесь, в лесу Гёрлиц, недалеко от  Растенбурга, находилась главная ставка фюрера и командный комплекс Верховного командования Вооружёнными силами Германии.

Здесь, в подземелье, Гитлер провёл свыше 800 дней и ночей. Именно здесь 20 июля 1944 года на него было совершено неудачное покушение, и он чудом остался жив.
И лишь 25 января 1945 года, в связи с выходом передовых частей Красной армии почти к самому логову, «Вольфсшанце» была оставлена немецкими войсками. А бункеры с системами жизнеобеспечения и управления были взорваны. Расчистка немецких минных полей вокруг командного комплекса потом ещё долго осуществлялась советской и польской армией вплоть до 1956 года, в несколько этапов. Сапёрам удалось обезвредить около 54 тысячи мин и более 200 тысяч боеприпасов.

Что характерно. Начавшиеся с весны 1940 года работы на «Вольфсшанце» охватывали площадь в 250 гектаров. Здесь в короткие сроки было построено более 100 бункеров, связанных между собой всеми необходимыми элементами жизнеобеспечения. Толщина стен и потолков отдельных сооружений доходила до 8-ми метров, что подчёркивает масштабность и основательность проводимых работ. К весне 1941 года всё было готово к размещению в Ставке более двух тысяч военнослужащих и обслуживающего персонала. Все эти мероприятия по созданию командного комплекса и управления из него Вооружёнными силами Германии проводились в 80-ти километрах от границ СССР и не были обнаружены вплоть до подхода туда Советских войск в январе 1945 года.
Несомненно, это один из просчётов Генерального штаба Красной Армии и многочисленных разведслужб СССР, действия которых были явно не согласованы, а их разрозненная информация не подвергалась общему анализу. В этой связи предвоенная картина была явно искажена, что не позволяло Сталину принять однозначного и своевременного решения по оперативному развёртыванию войск и отражению внезапного удара на Советский Союз.

                Последний бой.

До капитуляции Кёнигсбергского гарнизона оставалось два дня. Об этом возвестит войска водружённое  на башню Дона знамя победы в штурме города. Пройдёт ещё месяц, и другое знамя в поверженном Берлине осветит подвиг советских воинов большой победой в этой войне. Так штурмовой флаг 150-ой стрелковой дивизии войдёт в историю как «Знамя Победы». Но к этому дню нужно было ещё дойти, проложив дорогу на Берлин в огне ожесточённых сражений. Именно эту миссию и выполняли  войска 3-го Белорусского фронта в этот день 7 апреля 1945 года.
Получив от командира полка задачу на подавление с воздуха немецких войск на южной окраине Кёнигсберга, группа в составе шести самолётов Ил-2 легла на боевой курс строго на северо-запад. Видимость по маршруту была хорошей, что способствовало точной проводке экипажей к Кенигсбергу, который уже издали выдавал себя заревом пожарищ и облаками чёрного дыма.

Группу как всегда вёл Козенков, ведомым за ним шёл командир звена, гвардии старший лейтенант Борис Бучин. Борис был опытным лётчиком и воевал на фронте с февраля 1943 года. За его спиной уже было более 130 боевых вылетов на штурмовку живой силы и техники противника. В паре с Козенковым они достигли полного взаимопонимания, совершив более ста боевых вылетов. Воевали слаженно и успешно выходили из самых сложных ситуаций. Своими действиями Бучин всегда обеспечивал в бою успех экипажу Козенкова, за что на равных с командиром представлялся к награде. На все боевые задания они ходили непременно с орденами, невзирая на запреты командования. Да и снимать награды считалось плохим признаком.

Начальство, понимая нелепость ситуации, тоже делало вид, что ничего не замечает.
В задачу Бориса Бучина входило прикрытие самолёта командира во время полёта и в бою,  следуя за ним в нескольких метрах.  В такой паре первый самолёт назывался «ведущим», а второй «ведомым». Ведомый экипаж, кроме прикрытия ведущего, выполнял все произведённые им действия. Если ведущий пускал реактивные снаряды, ведомый делал то же самое, а если бросал бомбы, то их бросал и ведомый. Это логичное правило позволяло наносить эффективные удары по боевой технике и живой силе противника. Бросить ведущего считалось преступлением.

Следующую пару за Борисом Бучиным вёл заместитель командира эскадрильи, гвардии капитан Борис Асадчих. Борис тоже был не новичком в лётном деле и боевой работе. Находясь в действующей армии с июля 1942 года, совершил 166 боевых вылетов на штурмовку войск  противника. Воевал под стать своему командиру и был у него не только хорошим заместителем, но и надёжным другом.

За Асадчих шёл экипаж опытного лётчика-штурмовика, гвардии лейтенанта Михаила Мальченко. Михаил к этому времени уже совершил более 114 боевых вылетов на самолёте Ил-2 и 74 на лёгком бомбардировщике По-2. Как отважный и расчётливый пилот, он был не заменим в бою при штурмовых атаках и в схватках с истребителями противника. Поскольку Михаил был старше своих сверстников на два года, то обращались к нему непременно по имени и отчеству, а в бою, как правило, просто и коротко, только по отчеству. Так делали все, и Козенков в том числе. Получив ранение в одном из боёв, Мальченко не вышел из «круга», сражался до завершения атаки, успешно выполнив боевую задачу.

Такими они были все, эти молодые, но уже опытные и надёжные воздушные бойцы. Все потом за героизм, проявленный при штурме Кенигсберга и боях в Восточной Пруссии, станут Героями Советского Союза. После гибели Козенкова Асадчих будет назначен командиром эскадрильи, а Бучин его заместителем, и в память о командире будут также бесстрашно воевать, применяя его опыт и мастерство в бою.
Когда я спросил Бориса Бучина: «Каким вам запомнился Василий?» Он, не задумываясь, ответил: «Он нас всегда берёг, и, только благодаря его заботам, мы остались живы». В реальной действительности Козенков был опытным лётчиком и умелым командиром. Отличался не только смелостью и мужеством, но каким-то особым умением достигать победы. Сам он считался неуязвимым, ни разу не был ни сбит, ни ранен. Божьей помощью ему служило его высокое боевое мастерство и мужество.

Бесстрашным мастером бомбово-штурмовых атак Василий показал себя в первых же боях, прибыв в 136-й авиаполк в марте 1943 года. Именно с этого времени ему доверили водить штурмовые группы «горбатых». Все в полку знали, что Козенков может одновременно вести бой с истребителями противника, бомбить назначенные цели, подавлять зенитную артиллерию и всегда выходить победителем, сохранив в боеспособности все экипажи. Поэтому лётчики с ним чувствовали себя уверенно и спокойно, делали свою работу, следуя его команде - делай как я!
И в этот раз группа штурмовиков уверенно шла за «соткой» командира. Впереди была цель, которую надо было уничтожить. Под крылом мелькали развалы жилых корпусов горящего города. Пласты чёрного дыма и пыли стали ухудшать видимость, скрывая объекты. Там, внизу, ещё хозяйничал враг, огрызаясь огнём артиллерии и свинцом из пулемётов, но небо уже было нашим.

Это стало возможным благодаря безраздельному господству в воздухе истребителей 240-й авиадивизии, от которой 124 истребителя сопровождали бомбардировочную и штурмовую авиацию. А еще 108 экипажей патрулировали вокруг города на различных высотах и не допускали  пилотов Люфтваффе к району боевых действий.
В то время как штурмовики, шестёрками непрерывно сменяясь над полем боя, отбивали у врага каждый форт, каждую улицу и квартал, бомбардировщики наносили удары по объектам, расположенным в глубине обороны. Такой мощи бомбардировочный удар, какой был нанесен в этот день по Кенигсбергу, не наносила ещё наша авиация за всю войну.
К штурмовым действиям привлекалась и истребительная авиация. Для этих целей 200 истребителей были подготовлены для нанесения бомбовых ударов по точечным целям с пикирования, а 630 истребителей применялись в качестве штурмовиков. Уже шёл третий час, как наземные войска перешли в наступление после сокрушительной артиллерийской подготовки, ударов бомбардировочной и штурмовой авиации. Внизу было пекло, но штурмовики должны были делать свою работу, расчищая дорогу пехоте и танкам, которые ещё просили огня.  Впереди по курсу появились очертания объекта подавления и группа начала разворачиваться в боевой порядок "змейка" для нанесения бомбово-штурмового удара и обеспечения свободы действия каждому самолёту.

Сильный дым от пожаров над городом не давал возможность экипажам наблюдать, откуда ведёт огонь зенитная артиллерия. Это ограничивало возможности для её активного подавления, а также затрудняло свободу противозенитного маневра. Но, несмотря на сложные условия обстановки, Козенков дал команду подавить форты, артиллерию и живую силу противника в назначенном квадрате. И, как всегда из крутого пике, пошёл на первый круг. Бомбы ложились точно в назначенные цели, вызвав панику у противника.

Зенитная артиллерия немцев вела непрерывный огонь, пытаясь отбить атаку штурмовиков и прикрыть свои войска от удара. Но группа, опоясав объект огненным кольцом, опять заходила на цель, и снова град бомб и снарядов вздыбил землю внизу. Завершив второй круг, Козенков начал выходить из атаки, и в этот момент под правой плоскостью произошёл взрыв крупнокалиберного зенитного снаряда, сопровождающийся чёрным, густым облаком дыма. От взрыва самолёт перевернуло, и он в мгновенье исчез из виду. «Строй штурмовиков дрогнул, и я оказался не у дел», - констатировал ситуацию Бучин. – «Всё это произошло буквально в ста метрах от моей машины».
Асадчих, как старший по должности, должен был сразу взять командование группой на себя, но этого не произошло. Наверное, он, как опытный лётчик, понимал, что любые манипуляции строем самолётов над целью могут привести к срыву боевой задачи. С другой стороны, Борис Бучин был готов заменить выбывшего командира, отчётливо представляя его решение в этой ситуации. Секунды, и штурмовик Бучина, перейдя в пике, пошёл на третий круг, за ним устремилась вся группа.

В третьем и последующих заходах действия экипажей носили шаблонный характер, не чувствовалось огня и напора. Они не умели мстить, а сжав зубы, выполняли обязанности, предписанные боевым уставом. «Просто отбомбились и ушли, - сказал Борис Бучин. - Словно сделали ненужную работу», - хотел добавить он, но промолчал. И так было понятно, что чувствовали лётчики, в этот момент, когда шли на цель. Ведь там, внизу, за клубами дыма и огня был самолёт командира, и помочь ему они не могли. Выполняя до конца взятые на себя обязанности ведущего, Борис Бучин повёл группу на свой аэродром.
Никто в этот день не скрывал своих переживаний, особенно сильно страдал Борис Асадчих. Лучший друг погиб у него на глазах, и он не смог его прикрыть, как это всегда бывало в бою. К этому нельзя привыкнуть и забыть, зарубки на сердце остаются на всю жизнь. И вопрос: «А всё ли ты сделал?» - будет всегда терзать душу.

Трагическая весть всколыхнула весь полк. Сразу же был выпущен бюллетень с фотографией погибшего экипажа, к которому шли лётчики, воздушные стрелки, технический состав. Постояв в раздумье и сфотографировавшись на память, расходились. Подходили другие, и так весь день, полк прощался с Козенковым, отдавая ему последние воинские почести. «Скорее всего, наш командир погиб в воздухе, как и бывает у лётчиков», – в заключение сказал Бучин. И немного помолчав, добавил: «Слишком сильный был взрыв!»

Вечером за ужином выпили, помянули молча, без речей. Так делали всегда, нельзя было пускать боль в сердце глубоко. Слишком много было потерь и переживаний. Из 22-х лётчиков, пришедших в полк с Борисом Бучиным в феврале 1943 года, к концу войны остался жив только он один. Такой дорогой была плата за несгибаемую волю идти на огонь, прокладывая дорогу своим. И никакая броня  не спасала грозную машину, но сильнее брони был боевой дух штурмовых экипажей, и это рождало победы.
 Наверное, в благодарность добрых и славных дел той военной поры судьба подарила возможность общения с человеком, который был ближе всех к Василию Козенкову в последние минуты его жизни.

Трудно объяснить, но какая-то неведомая сила без всякой надежды на успех толкнула меня в канун дня Победы набрать номер в Москве. Ответила женщина, а потом я услышал бодрый и энергичный голос мужчины. Это был ведомый Василия Козенкова, Герой Советского Союза, полковник в отставке Борис Владимирович Бучин. Несмотря на свои 89 лет, Борис Владимирович обладал хорошей дикцией и отменной памятью. Но ходить, как он мне потом пожаловался, уже было трудновато и приходилось прибегать к костылями.
Я накапливал вопросы и периодически звонил ему, конечно, речь всегда шла о Козенкове и его боевых друзьях. В связи с тем, что тема войны и подвиг Василия довольно тщательно изучены и освещёны, я как неопытный исследователь просил прокомментировать эпизоды уже известных фактов. Но в большинстве случаев он смеялся или отрицал их, убедительно отстаивая свою позицию, и это вызывало к нему уважение. Отдельные детали он помнил просто фотографически, в чём я убеждался не раз, перечитывая его воспоминания и описания тех событий ветеранами полка.

О Василии Козенкове всегда отзывался доброжелательно, с неподдельной любовью, называя его только по фамилии. Хотя один раз «покрыл» даже Героя Советского Союза за его неумелые действия, приведшие к потере машин в бою. «Если бы там был Козенков, этого бы не произошло, - сказал он. - И все экипажи пришли бы на аэродром». Эти слова он повторял потом не раз, рассказывая о трудных и трагических эпизодах войны. Наверное, Козенков был для них незыблемым примером в молниеносной оценке обстановки и принятии верных решений, позволяющих выполнить боевую задачу и сохранить экипажи.

Выбрав минуту под хорошее настроение, я спросил: «А Василий был привлекательным мужчиной?» Ведь все они были так молоды и наверняка даже на войне ценили эти лучшие годы своей жизни. Более того мне хотелось, чтобы в герое всё было хорошо. – «Да, он был красивый и умный мужчина – ответил Бучин. - Но не был рубахой парнем, а всегда держался обособленно и постоянно о чём-то думал».

Да, Козенкову было о чём думать. Лейтенантом он принял эскадрилью и нёс уже ответственность за большой коллектив. Это обязывало его быть везде первым и продумывать всё до мелочей. Ведь экипажи должны были ежедневно уходить на боевое задание и с честью без потерь его выполнять. Поэтому все его мысли были отданы работе, которую он как командир должен был организовать, обеспечив её успех. Не случайно он уходил с экипажами в бой, возглавляя ударные группы, и мог выполнить любое задание, даже тогда, когда это казалось невозможным. Именно там, в бою, можно было оценить не только каждого лётчика эскадрильи, но и увидеть результаты своего труда, реализуя замыслы, которые рождались на земле.

Но мои вопросы на этом не закончились. Больше всего хотелось услышать от Бориса Владимировича, был ли захоронен экипаж? Я несколько раз задавал ему этот вопрос и всегда получал только один ответ: «Нет, не хоронили, такое не могло забыться». Но на войне бывало всякое, более того, имелись официальные сведения о захоронении и перезахоронении экипажа. Всё это следовало изучить, перепроверить и по возможности распутать этот клубок загадок. Уж слишком крепкими были узлы у этой фронтовой истории.
Зная о том, что после взятия Кенигсберга, осуществлялись поиски самолёта Ефима Исаева, я поинтересовался у Бучина: «Проводились ли такие мероприятия по экипажу Козенкова?» - «Нет! – ответил он, а что было искать? Он «ушёл» на занятую немцами территорию и, скорее всего, взорвался или сгорел, но взрыва и пожара я не видел».  Хотя экипаж штурмовика практически сидел на пороховой бочке, баки с горючим были в плоскостях, сзади лётчика и под ним. Поэтому при повреждении или падении самолёт воспламенялся, а если детонировали боеприпасы, то и взрывался.

Конечно, Борис Бучин и не мог видеть всю картину падения самолёта Козенкова, так как он мгновенно исчез из его поля зрения, оставшись сзади. Только экипажи, идущие следом за ним, могли наблюдать её до конца и в последующем описать в боевом донесении.
Пытаясь расставить всё по местам, я продолжал допытываться у Бучина. «Сколько было всего снарядов? Некоторые авторы пишут, что их было два». – «Нет, был только один снаряд, и он был нацелен в головную машину», - спокойно, но твёрдо ответил мне Борис Владимирович.
- «Что они так и не вышли из боя и души их не были упокоены?» Мой замысловатый вопрос он понял, но оставил его без ответа. И мы закончили наш разговор, закрыв эту больную тему. Вот так людские трагедии невидимыми волнами касаются нашей памяти и сегодня, вселяясь в наше сознание. Сколько бы времени не прошло после той войны, а они всегда будут терзать нашу совесть, прося участия и упокоения.

                Калининград. 2012 год.


Продолжение следует…