Легница

Учиться в четвёртом классе мне предстояло в Легнице. Этот город в Польше называли «малой Москвой», и не случайно. Как и в советской столице, в Легнице было перемешано население из разных регионов, часто далеко отстоящих друг от друга. Кроме военнослужащих советского гарнизона (а он был немалым, учитывая, что в Легнице находился штаб СГВ), в городе оказалось много переселенцев – поляков, белорусов, евреев. Это были бывшие жители центральных и восточных регионов Польши, вынужденные в силу разных причин оставить насиженные гнёзда, а также беженцы от немцев в период войны с Советским Союзом. С некоторыми из них я познакомился, когда стал учеником СШ № 30 СГВ в Легнице.
До войны Легница  была немецким городом. Как и вся Силезия, а также Померания, эта территория  была передана Польше в соответствии с  решениями Ялтинской конференции союзников. Разумеется, я во всех этих деталях в то время не разбирался, но и моего детского опыта вполне хватало для определённых умозаключений. Например, бросалось в глаза, что разбитые во время боёв дома и целые улицы в городе не приводятся в надлежащий порядок, трамваи ходят мимо неубранных груд кирпича. В Советском Союзе ничего подобного я не видел, хотя побывал во многих местах, где гремели бои. А здесь, казалось, время замерло. В проходах между домами можно было запросто упасть и сломать ногу. Я уже не говорю, что вечером легко можно было получить кирпичом по голове от уличного грабителя. Такие истории случались, хотя и нечасто. Видимо, польские власти ещё побаивались возвращения Германии на эти земли, тем более, что в то время в ФРГ были сильны реваншистские настроения. В пятидесятые годы в Германии возникла масса земляческих организаций, которые требовали от правительства Конрада Аденауэра возмещения понесённого в результате переселения ущерба и возвращения  «исторических» немецких земель. Лишь после того, как позиции Польши  в рамках и под защитой социалистического лагеря укрепились, начались восстановительные работы на вновь приобретённых западных территориях. Но это произошло уже после нашего отъезда из Польши.
Учёба в Легнице потребовала от меня изменения режима дня. Я стал раньше ложиться и раньше вставать, ведь приходилось каждое утро ехать за тридцать два километра от Дуниново. Мама будила меня в шесть утра и сонного усаживала кушать. Выработанная в то время привычка осталась у меня на всю жизнь. Я должен утром обязательно позавтракать, и тогда целый день могу продуктивно работать. Благодаря матери, я избежал проблем с желудком, чем не могли похвастаться некоторые мои друзья-одногодки.  Я сформулировал для себя правило: делай, что необходимо, и тогда не получишь того, что иметь не обязательно.
Возили нас в школу сначала на санитарной машине, потом на автобусе, с виду точно таком же, как в кинофильме «Место встречи изменить нельзя». Иногда приходилось добираться поездом, что было сопряжено с немалыми неудобствами. Во-первых, мы были привязаны, в таком случае, к расписанию поезда, а, во-вторых, зимой в этих поездах было страшно холодно. Поляки поезда местного назначения зимой не отапливали, а посему мы нещадно мерзли. Припоминаю случай, когда при температуре минус двадцать пять или под тридцать градусов мой друг, Женька Нарвский, замёрз так, что у него из глаз потекли слёзы. Напротив нас сидели поляки и Женька, чтобы не дать им повод посмеяться над сыном советского офицера, не проронил ни единого звука. Так же достойно в экстремальных условиях вели себя и мы, его товарищи.
Расскажу один курьёзный случай. Как-то отец оказался по своим делам в Легнице, и мы вместе отправились на вокзал. До поезда ещё оставалось время и, чтобы не сидеть зря, отец предложил мне подстричься. Парикмахер взялся энергично за дело, но меня это не радовало. Механическая ручная машинка, которой орудовал поляк, оказалась то ли старой, то ли неисправной. Но мои волосы она дёргала с беспощадной основательностью. Сказать о том, что мне больно, я постеснялся. И до самого конца экзекуции молчал, сцепив зубы. Отец даже не заметил слёз на моих глазах. Может быть, потому, что я отворачивался. Время обучения в Легнице пролетело очень быстро. Сказывалась смена обстановки, школьного коллектива. В новых условиях я не растерялся и не сдал ранее завоёванные позиции. Свидетельством тому стала книга стихов Алексея Суркова, подаренная мне классным руководителем Л.П.Комиссаровой с такой подписью: «За отличные успехи и примерное поведение Сурнину Владимиру. 1957-58 уч. год». Не знаю, почему в качестве подарка была выбрана книга известного советского поэта. Скорее всего, это просто случайность. Но мне хочется верить, что моя проницательная учительница уже тогда разглядела во мне какие-то поэтические наклонности. Во всяком случае, история моего обучения в Дольском такое предположение делает оправданным.