Протокол Омега. Глава 7

Поднимались здесь рано, пока не вылезло раскаленное гварское солнце. Вообще-то те, кто находятся в следственном изоляторе, работать не должны. Им положено размышлять о содеянном и ждать суда. Но у начальника этого заведения было другое мнение. Курс психологической реабилитации здесь проходили путем трудотерапии, похоже, на благо маленького семейного бизнеса Хозяина. Сначала мы таскали мешки, разгружая здоровенные фуры, а потом когда беспощадное солнце вжарило на полную, нас загнали под навес сортировать содержимое мешков: маленькие темные и светлые гранулы, удобренные всяким мусором. Светлые — в правую коробку, темные в левую, а мусор под ноги.

— Ты не филонь, — толкнула меня локтем в бок Шань. — Коробки потом просвечивают, если найдут халтуру, накажут всю смену. Урежут водяной паек.

Остаться без воды здесь равносильно смерти.

Ближе к вечеру Лю, которая работала вместе со всеми и сидела напротив меня, неожиданно сказала:

— Сейчас за тобой придет конвойная. Большая Элла хочет поговорить. Мой совет — говори правду, — она снова стала сноровисто перебирать гранулы.

Я удивилась — у Лю коммуникатора не было, откуда она получала информацию совершенно непонятно. А еще я смотрела на ее руки — бледная кожа в мелких крапинках веснушек и никаких татуировок, которыми здесь могла похвастаться каждая. Только не Лю.

Конвойная явилась через пару минут и отвела меня в пыльный дворик «для выгулки». Только гулять там под палящим солнцем было бы наказанием. В тени высокого забора и чахлой облезлой липы на раскладном стуле под зонтиком сидела огромная женщина. Как ее только выдерживал этот стул?! Большая Элла была действительно большой. Ноги слоновьи, борцовские плечи, множество подбородков и груди — тыквы. Одета она была в легкомысленные шорты и маечку. Все, что не было закрыто одеждой, испещрено цветными татуировками. Сзади, почтительно склонившись, стояла молодая девчонка, наверное, «секретарь», и бойко перебирала пальцами, записывая что-то в коммуникаторе под диктовку Эллы.

Конвойная придержала меня за плечо, не позволяя приблизится, пока Элла не закончила диктовать.

Потом меня истинно королевским взмахом руки поманили ближе. Конвойная, опасаясь моей непонятливости, хорошенько приложила кулаком в спину, придавая ускорение.

Некоторое время мы разглядывали друг друга. Глаза у Эллы были страшные — блекло-голубые, холодные и пустые как вакуум, со зрачком-дулом в середине.

— С тем, про что гудит Нет, мы разобрались. Малява от арвов все ставит на свои места. Тут вопросов к тебе нет. Даже просят за тебя уважаемые люди. А вот с тем, что девятнадцать лет назад было — непонятно. Ты сдала подельников? Или пыталась соскочить на прыжке?

Я не собиралась ничего объяснять этой татуированной до ушей китовой туше, но почему-то мне стало обидно.

— Нет. Я всего лишь пыталась вывести тех, с кем была в деле. Однако, Федерация посчитала, что я предала ее демократические ценности.

— Дерьмократические ценности? — протянула Элла. — Это сложно. Будем дальше разбираться. А ты пока живи. И учти, у нас договор — пока не разберемся, ты языком там не треплешь, — она ткнула пальцем в сторону здания изолятора. — Я договоры соблюдаю. Поняла? Есть за тобой кому приглядеть.

Я поняла — блеклая моль Лю без всяких коммуникаторов способна связаться с астралом.

— А если ты меня подведешь, то язык вырву, если он тебе не нужен. С шоблой разговаривать не моги. А вот адвокату пожаловаться можешь. Это разрешаю, даже советую.

— Нет у меня адвоката, — ответила я.

— Так найдется. Иди, Дафф!

И нашелся же таки на следующее утро. Маленький, худой старичок с седым венчиком встопорщенных волос вокруг лысины, опирающийся дрожащей рукой на трость.

— Здравствуйте, милая Нэй! Я вас по описаниям так и представлял. Я ваш адвокат, Ярон Эйдлин.

Я смотрела на этого «божьего одуванчика» и думала, что нахамить ему у меня не выйдет. Так же как и кидаться всякими предметами. На подсадную утку безопасников он похож не был. Самое изощренное воображение не могло это представить. И все же было понятно, что ему надо. Потому я честно сказала:

— При всем моем уважении, господин адвокат, я вынуждена отказаться от ваших услуг. Пока справляюсь сама.

— Ай-ай! Что же это я зря по такой жаре шел? Дорогая Нэй, вы хоть выслушайте меня.

— Простите, но для того чтобы получить на воду, мне надо работать, — я встала и постучала в дверь, прося конвойную меня забрать. Я не хотела участвовать в очередном фарсе.

— Обидно, — в спину мне сказал адвокат, — что вы подозреваете меня в недостойном.

А вечером, когда выключили свет и камера засветилась «светлячками» коммуникаторов, и никому не было дела до меня, Лю неслышно переместилась на мою койку. В призрачном свете включенных экранов она своей бледностью и каким-то завораживающим изяществом напоминала фэйри*. И точно Неблагого двора.

Она некоторое время рассматривала меня со свойственным ей безучастием. А потом спросила:

— Почему ты смотришь все время на мои руки?

Вот уж не думала, что это так заметно. Но надо отвечать:

— Тут у всех татуировки и чем больше, тем лучше. А у тебя — нет.

— Мне и не положено. Чтобы тело было трудно опознать, — любезно пояснила она и улыбнулась. — Так вот, Элла велела тебе передать, что она не почтальон и уламывать строптивых дур не нанималась. Но уж такие сестры попросили... Передаю слово в слово: «Прекрати морочить аванковы яйца и соглашайся на этого адвоката, урискова дочь!»

Я окаменела. Никто, даже Энда не мог мне это передать. Только Матушка.

Лю пожала плечами и сказала:

— Такое впечатление, что тебе сама Костлявая привет передала.

— По крайней мере, с той стороны, — хрипло ответила я.

— Бывает, — равнодушно кивнула Лю и перебралась на свою койку.

Старичок-адвокат явился спозаранку:

— Драгоценная Нэй, так будет ли мне позволено начать все с самого начала? Я ваш адвокат, Ярон Эйдлин с Хайвели. И поскольку я уже получил задаток и прилетел сюда, а в моем возрасте это, я вам скажу, не просто, то я буду защищать вас. Хотите вы того или нет. И потому в этот раз даже не буду спрашивать, можно ли мне присесть.

И уселся напротив меня, пристроил свою трость так, что ее набалдашник, изображавший оскаленного пса, смотрел на меня, протер белоснежным платочком очки.

— Вы — Эйдлин? — ошарашено спросила я. — С Хайвели?

— Я же вам еще вчера сказал, дорогая Нэй. Но вы не слушали, словно в вас бес вселился. А я старый человек, мне тяжело туда-сюда бегать.

— Я знала одного человека по имени Эйдлин...

— Почему же знали?! — всплеснул руками старичок. И доверительно шепнул: — кажется мне, мой правнук очень даже не против продолжить знакомство с вами.

— Он жив?!

— Конечно, — как само собой разумеющееся сообщил мне Ярон. — А давайте, вы водички попьете. А я все по порядку.

Он протянул мне большую бутылку минеральной воды, заботливо открутив перед этим крышку. Вы даже не представляете, какой вкусной бывает чистая вода на Гваре.

Галь и его ребята выжили, вынырнули из Бездны. Не собирался кап-три заниматься самоубийством и тащить за собой подчиненных. Просчитано все было хорошо. Пока я уговаривала «Непотопляемый», ал Варах, Ирвинг и Эйдлин время даром не теряли. Недаром Ирвинг упоминал про старые подземные укрепления возле каньона. Ал Варах закачал всю имевшуюся у него старую документацию в Матушку. Никто не знал, насколько она соответствовала действительности на данный момент. Но это был шанс. А Ирвинг так разместил оставшиеся «удобрения» по складам, что одним нажатием кнопки весь «Арварах-2» заволокло «шумом и вонью», под прикрытием которых и отступали патрульные, когда стало понятно, что катеру вот-вот придет конец. Ал Варах нашел для них легкие защитные костюмы и респираторы на складах. Завеса дала им время добраться и вскрыть один из входов. Лабиринт укрепления, как соты, прошивал обрыв. И выкурить их оттуда до прихода Миротворцев у Чистых не получилось. А еще — да здравствуют тваргские консервы, у которых нет срока годности. Права была Матушка — жить захочешь, не то еще съешь.

Так они и встретили Миротворцев, ввосьмером: семеро патрульных и Матушка. Она тоже не намерена была умирать, кто бы сомневался.

Ирвинга тоже немного помариновали в СБ, но ему-то что предъявишь? Он вернулся на Арву вместе со своими ребятами и Миротворцами. Наладил свою службу, а потом неожиданно взял отпуск, который Федерация задолжала ему лет за пять. Раньше у него не было желания, а тут вдруг оказалось, что ему срочно надо «погреть старые кости» на солнечной Гваре.

— Когда выйдете отсюда, вам отдадут передачу: сигареты, дешевые конфеты, бутыли с водой, чинский лист в пачках. Мы знаем, что вы не курите. Но это гораздо лучше денег. И сладкое поднимает тонус, так же как чинский лист. Все что получите — выставляйте на общий стол. Можете себе ничего не оставлять, во-первых, на днях передадим еще, во-вторых они поделятся сами. Вы же знаете, кто смотрящая в камере? К ней в первую очередь и обращайтесь.

Смотрящая — отличное слово для Лю.

— Коммуникатор мы вам передать не можем. Это запрещено. Но вам с удовольствием дадут попользоваться чужим. За такие-то деньги можно на весь изолятор вай-фай раздать! Помните, что по договору, вы можете только молча читать новости. Не дай вам бог, написать хоть слово. Понятно?

— Понятно. — Элла объяснила мне все раньше доступными словами.

— На сегодня мы будем прощаться, вы не в том состоянии, чтобы связно отвечать на вопросы, и время свиданий ограничено. Я приду завтра. Постарайтесь быть в таком настрое, чтобы четко и ясно изложить мне все по делу за время свидания, — он замялся, — кто знает, как все повернется после этого разговора. И когда в следующий раз увидимся. Но вы помните — мы все собрались греться на «этом курорте» до победного конца.

Я была настолько оглушена новостями, что не обратила внимания на его последние слова.

Ярон Эйдлин пришел на следующее утро, пристроил свою потрепанную трость у стола, снова развернув ко мне оскаленной мордой.

Сначала он задавал мне наводящие вопросы, потом я и сама разговорилась, а милый старикан только поощрительно кивал головой.

Любые видеозаписывающие гаджеты были запрещены в комнате свиданий, но как оказалось этот старый хитрый жук был не так прост. Но это я поняла уже гораздо позже.

Может он и приходил на следующий день. Только я уже была в медицинском изоляторе, куда меня запихнули как заразную какой-то лютой хворью.

Выволокли меня из общей камеры ночью. Господин следователь практически собственноручно, конвойные ему были не особенно-то нужны.

Он зашвырнул меня в комнату изолятора с такой силой, что я ударилась боком о край стола, упала на четвереньки. Он поднаддал ногой в бок, опрокидывая меня на пол. Я была уверена, что забьет. Но он постоял надо мной, продышался:

— И убить гниду ж нельзя! — с сожалением произнес он. — Все уже бесполезно.