I. Бабочка
Вторая стадия, то есть гусеница, соотносится с весенним периодом. Именно в весеннее равноденствие происходит распятие Бога или преподносится жертва Бога, по итогу которой природа – плоть мира – оживает. И цветок жизни распускается. Эта стадия характеризует человеческую жизнь до самого её конца. В этот период Бог прибит к дереву. Так и гусеница привязана к своему кусту или цветку, она поедает лепестки один за другим. В процессе быстрого роста (личинка увеличивает массу в тысячу раз) гусеница претерпевает от 4 до 16 линек в зависимости от вида насекомого. А каждую линьку в ней происходят те или иные психофизические изменения, что, так или иначе, сравнимо с движением души по лепесткам-зодиакам и приобретением ею жизненного опыта, пока не наступает пресыщение и смерть. Лишь в стадии гусеницы открываются реальные пределы мира, преодолеть которые не представляется возможным. Открывается масштаб «проблемы». Так, жизнь гусеницы – бесконечная подготовка к забвению, попытка обрести способность пройти сквозь смерть и обрести вечность.
Третья стадия – куколка – соотносится с летним периодом и символизирует погребение Бога. Приходит время для последней и самой трудной линьки: гусеница превращается в куколку, помещается в своеобразный гроб, подвешенный вниз головой, укрытый в пещере. И пребывает в этой гробнице около двух недель, а иногда месяцы и годы, опять же в зависимости от вида насекомого и условий снаружи. По внешнему виду ящик прочно заперт и не подаёт никаких признаков жизни. Но внутри, скрытно от чьих-либо глаз, происходят сложные процессы. Большая часть тела насекомого растворяется с помощью тех же соков, которые использовались для переваривания пищи, то есть гусеница переваривает саму себя, образуя внутри «ящика» питательный бульон. В символическом смысле происходит распад своего «Я», полное растворение личности, погружение в пустоту. Но остаются пятна самосознания, имаго частично сохраняет память. А также сохраняется импульс самой жизни, хотя насекомое воистину мертво. Затем этот бульон служит строительным материалом при воссоздании организма с учетом перестройки всей его анатомии. Например, челюсти сильно вытягиваются и становятся хоботком, а «простые» глаза растворяются полностью и заменяются «сложными», также с нуля развиваются и крылья, хотя «лекала» в гусенице имелись всегда. В итоге получается совсем другое насекомое, ничем не похожее на старое. Имаго питается другой пищей (у некоторых видов вовсе редуцируются рот и кишечник), обретает другие умения и новую стратегию поведения.
Последняя четвертая стадия – имаго, взрослое насекомое – соотносится с осенним временем года и символизирует воскрешение Бога. Каждая линька как инициация сравнима с той, что известна древнему обычаю, по которому человеку необходимо уйти в лес и там «умереть». В результате он духовно преображается, взрослеет, обретает способность видеть красоту и ясно мыслить, начинает смотреть на мир другими глазами. Последняя же инициация (окукливание) включает тысячекратное переживание (как тысяча линек разом) и отличается куда большей правдивостью и серьезностью, после чего возвращение в своё племя уже не возможно. Человеку действительно придётся умереть. Но при этом сделать что-то невозможное. Так и порхающая бабочка символизирует душу, наконец, сумевшую освободиться от оков материального мира и уйти на высшие уровни существования, символизирует легкость бытия. Отсюда, всякая практика, подобная сокусимбуцу (досл. «тот, кто мгновенно стал Буддой во плоти», метод добровольной самомумификации у буддистских монахов), как попытка сделать всё правильно, вытекающая из наблюдений за жизненным циклом бабочек. По существу бабочки лишь совокупляются, едва расправив крылья, и в аналогиях означает священное соитие, когда противоположности стали одним, а дух достиг завершения, освобождения, чистой любви, но и самого высокого блаженства.
«Каптерев сказал: «Открыто наблюдениями, что в гусенице, обвившейся коконом, и которая кажется умершею, начинается после этого действительно перестраивание тканей тела. Так что она не мнимо умирает, но действительно умирает. Только на месте умершей гусеницы начинает становиться что-то другое; ибо из всякой гусеницы, сюда положенной, выйдет бабочка. А если вы гусеницу эту проткнёте булавкою, тогда ничего не выйдет, и гроб останется гробом, а тело не воскреснет». Тогда мне стало понятно, почему феллахи (потомки древних египтян, явно сохранившие всю их веру) плакали и стреляли из ружей в европейцев, когда те перевозили мумии, извлечённые из пирамид и из царских могил. Они, эти нигилисты, «нарушили целость тела их (феллахов) предков» и тем лишили их «воскресения». Они, о чем предупредил Каптерев, всё равно, что пронзили иголкою «куколку», после чего она приобщается смерти без бытия. Тогда мысль, что «бабочка есть душа гусеницы», «энтелехия гусеницы» (Флоренский), ещё более утвердилась. А главное – мне разъяснилось и доказалось, что египтяне в открытиях «загробного существования» шли тем же путем, то есть «через бабочку» и ее «фазы». Тогда для меня ясны стали саркофаги мумии. Кто видал их в нижнем этаже Эрмитажа, тот не мог не поразиться раньше всего величиною. Ведь это – «кокон» куколки-человека; и строился саркофаг непременно по образцу кокона».
(«Апокалипсис нашего времени», В.В. Розанов)
Свидетельство о публикации №221110101896