Простые и не очень числа

    Жила была  десятка.  Число такое. Не марка машины и не отметка на термометре, а такая вот десссятка,  ясная,  бодрая мечтательная.  Родилась она, скорее всего,  от сложения двух пятерок. Некоторые рождаются от вычитания, но наша героиня родилась именно от сложения и всегда чувствовала в себе стремление к движению, а как может быть иначе, если твоя первая цифра – единица, начало начал.  Старт в бесконечность.
    Математика давалась ей легко, тем более, что наша десятка предпочитала во всем ясность и простоту, поэтому старалась не разменивать себя на вычитания и деления,  предпочитая сложение и умножение, причем на себе подобных. И если уж все-таки приходилось делиться, то опять так, чтобы сохранить в себе единицу и ноль. Ноль десятке нравился, как идея: загадочное число, абсолютно непонятное и мистическое.  Почему же мистическое спросите вы? Да очень просто и общеизвестно:  делить на ноль нельзя, а  умножать на ноль можно, но тоже нельзя. Даже если ты  гордый миллиард. От этого незамысловатого действия ты моментально превратишься в ноль. Хоть делись, хоть умножайся – результат один: ты либо странным образом перестанешь существовать либо ноль превратит тебя в себя. И все тут. Такая вот математическая драма и ничего с этим не сделать.
    Все числа  помнят с самого рождения правило, о котором им поведали их родители,  им их родители и так до глиняных табличек: не при каких обстоятельствах не умножаться и не делиться с нулем. Себе дороже. Есть, конечно, теоретическая возможность превратиться в бесконечность от деления, но кто ж знает как оно на самом деле – из этого уравнения еще никто не возвращался. Бывали смельчаки, которые решались проверить на себе этот закон. И где они теперь – в лучшем случае пополняют ряды нулей.
Так что ноль число особое, таящее в себе эдакий экзистенциальный надлом: оно как бы есть, а как бы его и нет. Несчетная величина, бесконечно малое вещественное число, пустота, дыхание в никуда, не нечто, но ничто. Но зато количество нулей в шлейфе придает числам значительности. А как вы думали – шутка ли, держать в себе эдакую дозу непостижимого! И еще он обладает такой прекрасной, совершенной формой! Почти круг, даром, что немного сплющенный.
    Вот и наша десятка любила в себе этот ноль и в один прекрасный момент,  когда их в ней стало три и она превратилась в устойчивую тысячу, десятка почувствовала себя на том рубеже жизни, когда должно произойти что-то значимое. Она была юна, полна ожиданий и надежд, ее хороводило, и голова была полна планов, да и просто пьянящей любви к жизни. Ее постоянно окружали числа, и она отчетливо чувствовала в себе то, что так привлекало остальных – необузданный драйв.
    И вот  однажды нехотя сошлись в сложную конфигурацию звезды, и в  этом постоянно меняющемся хороводе чисел появился ноль. Казалось бы чего необычного – ноль и ноль, каких много. Идет, по сторонам особо не заглядывается, больше внутрь себя смотрит. Симпатичный такой, с ровной округлой фигурой, ничего лишнего. Взгляд грустный и немного рассеянный, как у тех, кого всю жизнь остерегались и за число не считали. Ноль к тому моменту уже приобрел небольшой жизненный опыт: его уже складывали и вычитали, и ноль прекрасно помнил разочарование, которое возникало в глазах чисел – ничего не происходило, общение с нулем не приносило им радости, равно как и особой печали. Он не оставлял в жизни чисел никакого следа, кроме разочарования или раздражения. Были, безусловно, те, кому нравилось складываться  просто из любви к математике, без последствий для себя – вот тут нули отлично справляются  и понимание этого существенно поднимало ему самооценку. На время. Но вот делиться с числами не доводилось. Только умножаться. Да и то крайне неловко вышло: ноль на самом деле не хотел уничтожать ту семерку, но природа взяла свое, хотя он прекрасно помнил историю своего отца вполне себе сильного и шестизначного, который  в порыве страсти решил умножиться с мамой- нулем… Ноль был не глуп, ни умен. Ноль. Запомнил и сделал неутешительные выводы,  но жертвы для мести за отца искать не стал, как делали многие нули, злобно вымещая на числах свою несостоятельность, подкарауливая и обнуляя. Зато какая радость была умножиться с себе подобным! Наш ноль возвелся в квадрат и находился в последнее время  полном ощущении эйфории и прилива энергии. Ну и что, что в нем по-прежнему не было своего содержания. Зато не было в квадрате! Это вселяло надежды и придавало нулю ему неведомой харизматичности.
    Вы уже догадались, что ноль встретился с нашей десяткой – тысячей? Правильно. Говоря литературным языком – их пути пересеклись.
    Математика наука точная и в ней отсутствуют многоточия. Должно быть выполнено действие. Часы задумчиво приостановились, наблюдая за процессом принятия десяткой решения. Да, это было ее решение, на которое не было потрачено много энергии. Деление не рассматривалось, умножение тем более. Отнимать десятка вообще не любила, а вот складывать?.. Почему бы и нет? Из любви к искусству. Опять-таки,  десятка чувствовала магнетическое притяжение и некую общность интересов: в ней самой были нули. Все удачно сошлось. Да вот только ноль не захотел исчезать, застряв на годы в этом нерешаемом уравнении.
    Шло время. Десятка переживала взлеты и падения, становясь то миллионом, то сотней, как в юности, однажды даже превратилась в пятьсот тысяч двести пятьдесят и долго искала случая вернуть себе утраченную единицу. Жизнь десятки  проносилась бурным потоком математических действий, то становясь высшей математикой, то возвращаясь к простым действиям. Все это время рядом был верный и привычный ноль. Они ссорились и мирились, не складывались и не вычитались, результат был всегда неизменен – каждый из них оставался самим собой, что вселяло друг к другу доверие и создавало особую близость двух заговорщиков, почти обманувших законы.  Ноль  почти привык к тому, что десятка постоянно меняется – в этом была ее суть и особая привлекательность для нуля – ведь она возвращалась после самых сложных уравнений. Тем более, что ноль знал – он всегда будет в десятке сохранен и приумножен. Поэтому молча терпел и вел свою игру, которая была десятке неведома. Как жизнь любого нуля. Впрочем, ноль особо не злоупотреблял этим, в нем все же текла кровь шестизначного отца. Десятке нравилось то, что ноль не соперничает с ней и никогда не сможет, это придавала его отношению небольшую снисходительную озабоченность, такую трогательно- семейную: ну как там мой ноль сегодня? Без изменений? И еще десятке казалось, что ноль несет в себе большое, никому не ведомое и очень ценное содержание. Веди иначе и быть не могло, если учитывать все перипетии судьбы. Содержание, и правда, было – но не самого нуля, а отголоски содержания тех, с кем время от времени сводила ноль судьба. Вот это десятке было неведомо – мы все думаем о других по аналогии с собой. Так и тут. Они оба были  очень спокойны и уверены в незыблемости их математических законов, когда на горизонте ярким всполохом пронеслась комета. Никто не успел рассмотреть – что это было, и привычная жизнь продолжилась.  Ненадолго.
    Нулю показалось, что у него двоится в глазах, а десятка, ставшая к тому моменту  уверенно семизначной,  вращала головой, пытаясь понять, что же такое произошло с восьмеркой и даже пытался оказать первую помощь, когда бесконечность вновь появилась перед ними со странным для нее вопросом – а какое нынче время?
Десятка спешно начала цитировать Ремарка, дескать «Время жить и время умирать», а ноль разбух от неожиданности, поняв, что в его спокойную жизнь вошло нечто настолько незнакомое, что явно делало ее непредсказуемой, а стало быть опасной.
    Бесконечность рассеянно по-детски улыбалась, оглядываясь по – сторонам, у нее было наивно-отстраненное выражение лица никак не увязывающееся с ее запредельными свойствами. Она и сама толком не знала кто она: величина, которая не может быть исчислена, бесконечно большое вещественное число или совсем даже не число, потому что даже ее величество высшая математика, давным-давно оперирующая бесконечностью имеет смелость утверждать, что она не есть число. Аромат неизвестности, или вернее сказать, неизбежной неизвестности расходился от нее кругами, притягивая к себе числа, которые войдя в этот магический круг, совершенно отчетливо понимали, что есть другой мир, другое измерение всего того, чем им раньше приходилось быть. Заглянув один раз в глаза бесконечности, и увидев там свое умноженное отражение, было так отчаянно унизительно оставаться величиной описывающей килограммы огурцов и помидоров, размеры и расстояния, даже блеск золотых запасов в разных исчислениях становился немного неуместным и пошловатым. Числа вдруг понимали, что можно всю жизнь служить для описания количественных соотношений и  пространственных форм (если повезет), а можно описывать свойства предметов, о которых ничего не известно и их соотношения, становясь близким вселенской гармонии, потому что в конечном итоге математика и религия описывают неведомое, запредельное, бесконечное.
    Наша семизначная десятка смотрела на бесконечность и ей казалась, что она заглядывает в нечто хорошо знакомое, хотя и неизведанное, просыпаясь от долгого, тревожного сна, полного суеты и иллюзий. Рядом с бесконечностью все приобретало иной смысл, преломлялось через зеркала вечности; пропадали знакомые оценочные категории и можно было просто быть собой, и это было такой очевидной, простой, но щемящей ценностью: знать, что бесконечность принимает тебя таким как ты есть – с нулями или без, вне ежедневной суеты простых математических действии, которые в один миг потеряли какую-либо значимость. Есть некто или нечто, которое понимает и принимает тебя во всех твоих ипостасях, от первых робких шагов до каждого результата во всей системе многовариантности бытия. Испытанное десяткой пьянящее ощущение свободного, ничем не ограниченного полета и необыкновенного покоя от осознания себя подлинной  было настолько новым и сильным, что она казалась совершенно потерянной, хотя старалась максимально сохранить привычный порядок вещей и мыслей, настолько, насколько это вообще было возможно. Ноль от наблюдений за происходящим замкнулся и стал еще более пустым.
    С появлением бесконечности привычные уравнения уже не работали, все математические законы усложнились и кристально упростились в одно и то же время. Ее дыхание было чистым, и логика требовала принять все, как есть и просто довериться происходящему. Но как? Это означало совсем иную реальность, лишенную отработанных годами схем, да и как довериться тому, что не подлежит исчислению, пусть и бесконечно большому? Границы начали становиться условными, привычные ориентиры утрачивали для десятки смысл, и с этим нужно было как-то учиться жить, а это означало переход на новый уровень, который терялся за линией известного горизонта событий. И, казалось бы, о чем тут размышлять? Но был нюанс: бесконечность принимала числа в себя, преобразуя в себя, растворяя в себе, чем напоминала свою противоположность – ноль. С одной лишь разницей – ноль конечен, пуст, лишен своего содержания, а с бесконечностью ты обретаешь не подлежащее описанию земными словами свойства, этакое многоуровневое фрактально-голографическое  в динамике будущее. Или еще круче. А десятка привыкла к ясности и бесконечность это прекрасно видела, как видела и вобрала в себя все формулы и уравнения, все числа в их развитии и деградации, все подъемы и падения в миллиардах вариантов. От этого ее взгляд был настолько отстранен, насколько это может себе представить просто число. Она знала все перипетии десятки, понимала структуру ее развития через основные уравнения ее жизни, считывала вектора развития и прекрасно видела потенциальные возможности; как с вечностью так и без.
    Чаши весов мерно раскачивались, бесконечность следила за ними внимательными, улыбающимися глазами, которые в иные минуты казались совершенно хмельными от созерцания неподдающегося описанию, наблюдая как десятка взвешивает на них кирпичики своей прошлой жизни, один за одним.
    Десятка явно стремилась к бесконечности, и ноль явно нервничал, пытаясь вытащить из своего сознания ставшую жизненно нужной информацию: что же все-таки будет, если число разделить на ноль? Почему делить нельзя? А вдруг есть все-таки шанс, что получится бесконечность? А если нет, то что тогда? Неопределенность? Или целые таблицы пределов и неопределенностей? Он чувствовал свою связь с бесконечностью совершенно четко: они оба были неисчислимыми! Неисчислимо малое и неисчислимо большое. Но как доказать десятке, что они так похожи? Как заставить ее поверить, что в пустоте нуля содержится потенциальная бесконечность? О, как же нулю хотелось в это верить: это стало идеей фикс, и он сутки напролет проводил в несвойственных для себя математических изысканиях, от чего страдал и впадал в депрессию еще большую от того, что десятка всего этого не замечала. Было ощущение, что в ней вызревает решение, но как понять - куда и когда качнется чаша весов?
    Впервые в жизни в нуле стал рождаться осознанный план мести за угрозу, нависшую над годами выстраиваемой, казавшейся такой устойчивой реальности, которая разваливалась прямо на глазах. Умножение на ноль дает ноль. Бесконечность, умноженная на ноль,  перестанет быть, она превратиться в ноль согласно правилу Лапиталя, по крайней мере, в неопределенность! Дело, казалось бы,  за малым, но бесконечность предвидела все действия нуля еще до того, как решения созрели в его воспаленном мозгу. Да и сложно было бы предположить иное.
    Бесконечность ждала, она могла ждать бесконечность и дольше. Она ждала десятку, ее решения, так как знала, что именно это решение будет положено на весы.
    Казалось, что успевали родиться и погаснуть, превратившись в светлячков, утренние звезды. Крылья бабочек замедлились и стали похожими на хлопья снега, который медленно опускался на землю перед десяткой. Бесконечность смотрела на этот тишайший снег глазами десятки, переживая пронзительную тишину смирения, почти отречения. Она знала, что решение уже принято, продолжения не будет. Десятка сделала выбор, бесконечность все приняла и  молча, почти безжизненно отступала.
    Ноль ничего не мог понять, а тем более увидеть, сознание разрывалось от неиспытанных ранее чувств, они гнали ноль, кружили его, из глубины его обнулений раздавались голоса и они нашептывали, приказывали, будоражили  своим постоянным звучанием. Он не заметил исчезновения вечности. Теперь это было неважно. Он никогда более не хотел переживать ничего подобного, а виной тому была десятка. Его десятка, оставшаяся одиноко стоять под блаженно падающим снегом. Ноль прекрасно знал правила умножения, понимая, что дороги назад не будет.
    Десятка оглянулась,увидев, уже откуда-то сверху, как растворяется в воздухе ее единица, а за ней шесть нулей, переплетясь, втягиваются в пустоту нашего нуля. Все закончилось быстро. Ноль икнул и пошел по своим делам.