Один день летчика в селе

Бывший летчик, Алексеевич, собирается  перевозить продукты с огорода,  сельского отцовского дома. В городе, возле рынка, он торговал медом со своей пасеки, раздавая визитки, напечатанные сыном-компьютерщиком. И что его гонит на рынок? Знает, как заработать много, но уже и денег почему-то не хочет. Недавно подарил дочке сто тысяч, по случаю рождения внука  в Иваново.

Этой ночью Алексеевич вдруг проснулся в их сельском доме от  кошмарных снов. Будто отец бьет его и ставит в угол на гречку за то, что целый день ловил рыбу, а их корова полезла в огород. Рядом стоит мама и  сквозь слезы умоляет, чтобы он попросил у отца прощения, покаялся. Но, куда там!

Снилось, что он летит осенью в Магадан и попадает  в грозу, а самолет сильно трясет! А потом падает с крыла самолета, заправляя верхние баки. Затем - самому себе исповедуется о грехах рыбацких. Вроде опять  его на их реке  ловят, забрав лодку и везут на машине в центр села. Стыдно ему даже во сне! Потом, в который раз, он ловит осетров на реке Урал, а милиция стреляет в него двумя ракетами, из ракетниц. Но он снова уходит от погони! Сердце колотилось.  Уже не спалось. Темно и тихо.  Село спит, даже собаки молчат.

Включил свет. На часах только  четыре утра. Тишина. Висит на вешалке его костюм, купленный мамой еще на выпускной за восемьдесят рублей, на вырост. Лежит в шифоньере грудой обувь, которую ни разу не обувал еще. А ведь раньше так радовался, когда  купил себе первые джинсы!

Стоит на кухне в уголочке  небольшой двухведерный бочонок.  И Алексеевич вспоминает детство. Отца  своего, с перебитой на фронте левой рукой, босиком, идущего через "перебродки" и луг, покрытый инеем. За плечами на ремнях эта бочечка, с самогоном. Несет на базар, в соседнее село,  в колхозе ведь денег не платили. А кому тогда в селе платили? Грустные воспоминания! Стареет он?! Подошел к зеркалу. Глянул – вроде бы и не очень! Только седоватый. 

Вышел во двор. Посмотрел  при свете луны на силуэт деревянного отчего дома, с пристроенным коридорчиком, оббитый алюминием сарай. Ничего, еще постоят, вкладывать деньги не будет! Взял весло и направился через огород к реке. Шуршат опавшие листья в его саду. Падают, подпрыгивая, яблоки.
 
Повеяло прохладой. Запахи реки переносят в беззаботное детство, навевают блаженное состояние, вне мира греха. Здесь, полвека назад, впервые увидел он свою будущую супругу, плывущую на лодке по реке.

Она тогда  играла на аккордеоне и пела «Сиреневый туман», а ее дедушка незаметно ставил вентери. Эхо шло по реке до самого Глушца и дальше! Люди выходили к реке, слушали. И он тогда слушал, смотрел! Дом ее дедушки стоял над рекой, над самым обрывом. Сейчас и дома того нет.  Эх, жаль, стареет все! Даже Сейм уже давно  перестал разливаться весною.

Оттолкнув от берега свою лодку, легко вскочил в нее. Стоя в лодке и загребая одним веслом,  поплыл. Он знает на реке все рыбные места.  Чудно, но все время греб с одной стороны лодки, а шел в нужном направлении. Загреб веслом и, прислонив его к борту, отвел немного в сторону - «гернул». Лодка выровнялась, шла по курсу.

Кто рано встает, тому бог подает! При свете луны  наловил,  рыбы. Ночь прошла. Рассвет наступил. Почистил дома рыбу. Еще и на луг заскочил. Собрал грибов,  пожарил в большой сковородке на костре. Поставил вариться уху по своему, особому  рецепту.

В огороде накопал два мешка картошки. Занес ее в подвал. Даже посадил, на зиму, грядочку чеснока, чтобы не просить у соседей. Луковицы цветов, которые привез из города,  вбросил в землю в палисаднике, возле дома.  Посадил две яблоньки, сливу, абрикос и, штук десять шелковиц. Основательно поухаживал за пасекой, которой семьдесят лет! Сформировал пчелиные гнезда, оставив килограммов по  двадцать  меда в каждом улье. Потом немножко обрезал старые клены, чтобы не били в окна. О них даже стихи писал, в молодости.

Радовался, что многое успел за день. Присел на скамейку под кленом, немножко отдохнуть. Мысли в его голове строились так, что казалось, звонит прошлое. Почему-то вспомнилось, как сельские ведьмы портили коров. У них была корова, Малютка,  давала по три ведра молока, но билась и ее продали агроному в соседнее село.

Грешников многовато в селе было. А сейчас, возможно, только двадцать процентов хороших людей осталось, а в городе - и того меньше! Что-то не весело ему. А когда нападает и душит тоска, разгоняет ее песней. Открыл окна в горнице, поставил пластинку на радиолу…

Минут через пять, сосед Леха, одетый старую куртку,   пришел с чекушкой. Сначала просунул свою нечесаную голову в проем двери, а затем зашел, поздоровался. Он до сих пор не женился. Живет один, как брошенный пес. Обещал подвести на своей телеге к автобусу.
 
- Вот если бы ты тоже стал летчиком, то послушался бы  наставлений Ивана Кожедуба: «Не откладывай женитьбу на потом, а посадку – на край полосы, - промах-нешься!», - советует ему Алексеевич и улыбается.

Леха что-то ответил, но радиола играет громко, не слышно его голоса. Вслед за ним пронырливый Володька прибежал. Носом чувствует выпивку. Сели все за столом в горнице, под образами.  Алексеевич выставил «литровочку», чугунок с варенной картошкой, грибы в сковородке, помидоры и сальцо.

Висят на стене портреты матери и отца. Молча смотрят на сына и гостей их дома. А за стеклом, в рамочке, отцовские военные награды. И копия наградного листа, чтобы дети и внуки помнили. Алексеевич аккуратно, не спеша, протер стекло рамочки с наградами отца и наизусть, как молитву,  цитирует текст наградного листа.

Там написано, что в бою за станцию Вилькнитт в Восточной Пруссии 19 февраля 1945 года его отец,  под сильным огнем противника устранил 18 порывов телефонной линии. В этом же бою из личного оружия уничтожил двух вражеских солдат. Достоин правительственной награды – Ордена Славы третьей степени. И подпись, красным карандашом, внизу – командир 1023 стрелкового полка подполковник Мельников.

Володька сначала молчал, а потом - после третьей, неожиданно затараторил, закусывая грибами.

- Вот если бы я был Богом, то было бы единое государство – планета Земля! - Нет ни войн, ни полиции, ни ФСБ, ни ЦРУ! И все люди трудятся на земле так, как я работаю!

- А еще, пожалуй, лучше, чтобы я был сыном президента, - уверенно и самодовольно продолжил он рассуждать, но Алексеевич перебил его.
 
- Надо, чтобы все люди были счастливы, а не жили в нищете. - Как иду по базару, так нищие просят милостыню. Вы бы видели! И на сельских женщин страшно смотреть. Ноги с выпученными венами, руки покручены, как грабли. А за ними когда-то хлопцы бегали и, наверное, цветы носили!

- А вот я не могу быть богом, - подал голос Леха, оторвавшись от грибочков. - Я ведь никак не могу стать евреем, - добавил он,  хитровато улыбаясь.

Помолчали. Перевели разговор на другое. Кто в какой стране хотел бы жить?
 
- Мы у себя дома привыкли жить, - продолжил разговор Володька. Когда-то наше село было очень красивым. Сильный колхоз был – «Путь к коммунизму», правда, газ так и не провели. А теперь в центре села только большое красочное объявление - о требующихся добровольных работниках в Польше, Германии. Там зарплата – в евро! 

- Ну, вы как хотите, а все-таки не в Италии, не в Испании, и даже не в Швейцарии, а  в родном селе для меня лучше  всего! – подытожил Алексеевич. Хотя здесь уже почти людей не осталось. Можно голышом пройти полтора километра и человека не встретить! И тут же скомандовал.

- Давайте уже грузиться!

Погрузили на телегу две большие клетчатые сумки с  картошкой, яблоками, свеклой, помидорами, тыквами, два больших пакета с рыбой, флягу с медом.

– Нооо, Буян! – громко  крикнул Леха. – Нам надо успеть на проходящий автобус, полярного летчика везем, - разговаривает Леха с конем, как с человеком.

Прыгает телега на кочках. Жаль, что Леха выхолостил Буяна, а то он бы еще быстрее бежал!  Запел Алексеевич свои любимые - «Пора в путь дорогу», «Сиреневый туман".  Леха с Володькой дружно подпевали. Затем Леха передал вожжи Алексеевичу, а сам прилег на телеге. Он и Володька уже изрядно захмелели!

Дети, видать цыганские,  цеплялись за телегу. Алексеевич, которого в селе называют - «кошелек», остановив лошадь,  раздавал детям деньги, на мороженное.

Неожиданно для самого себя Алексеевич повернул к магазину, добавить. Его одноклассница там!  Лидуха! Летом она меняет козье молоко на мед и рыбу. У нее два дома, три козы и двадцать курей. Шифоньеры забиты нарядами. Старое, еще от родителей осталось. Когда отмечали сорокалетие окончания школы, так Лидуха  все три  дня переодевалась в новое!

В магазине им приветливо улыбнулась женщина лет за шестьдесят. Это и есть Лидуха. Маленькая. Худенькая.  На лице не видно возраста и совсем не седая, возможно подкрасилась. Это пацанская любовь Алексеевича! Жаль, но до сих пор она не вышла замуж.  Но, она уже не та! Так постарела! А может быть, это только кажется. Лидуха!

До автобуса оставалось чуть больше  полчаса. Время на пределе. А Лида, вдруг, попросила Алексеевича спеть - "Проводы любви".
 
- Времени у нас нет, - буркнул Володька.

Но, тут уж Алексеевич постарался. Приказал Лехе взять Буяна под узды, а Володьке - замолчать.  Встал на телеге в полный рост. Он не копировал Кикабидзе, но  душевно, своим баритоном с горюновским акцентом запел:

Полчаса до рейса, полчаса до рейса
Мы почти у взлетной полосы
И бегут быстрее всех часов на свете
Эти электронные часы
Вот и все, что было
Вот и все, что было
Ты, как хочешь, это назови
Для кого-то просто
Летная погода
А ведь это - проводы любви.

А она, Лида,  стояла на крыльце магазина улыбаясь. И не плакала… Взяв еще бутылку в магазине Лидухи, поехали по селу.  Разливали в пластиковые стаканчики уже по дороге.

Собачка Лехи сопровождала их телегу. Гремело пустое ведро. Буян бежал не сбавляя шаг и не известно,  что он думал о своем хозяине,  Володьке, Алексеевиче.
 
- Для кого-то просто летная погода, - продолжало звенеть в ушах бывшего летчика.

Низко пролетали вороны и сороки. Солнце краснело и уже клонилось к горизонту. Нижним краем диска  начало прятаться за деревьями, чтобы полностью стать невидимым  где-то  там, за рекой.

- Нооооо! – покрикивает Леха.
 
Весело бежит огненно-рыжий Буян. Плывет Буян. Летит Буян! Время летит!!