Следствие. Пестель П. И

Апостолы Русской Свободы.
СЛЕДСТВИЕ
ПЕСТЕЛЬ П.И.
Итак, теперь мы расскажем, как же наши пятеро героев, коих казнили впоследствии, вели себя во время следствия по делу. И здесь можно видеть, какими они оказались людьми, в трудное для них время. Именно тогда и раскрываются характеры.
Честно скажу, для меня было тяжко отыскать эти факты их биографий, так как очень мало сведений дошло до нашего времени. Кроме прочего, данные весьма противоречивы.
Названия тайных обществ, Северное и Южное, даны были позже, на следствии. Так Комиссия упрощённо стала именовать их по местам дислокации членов оных.
Павел Пестель действительно поначалу закрылся и молчал на допросах. При этом вёл себя дерзко. Но позже он изменил линию поведения и стал давать полные, пространные и развёрнутые показания.
Мне думается, это произошло потому, что он обдумал всё как следует и понял: во-первых, необходимо сохранить жизнь; во-вторых, соратники могут исказить картину заговора, пытаясь себя выгораживать, а для истории и потомков, она должна быть ясной и полной; в-третьих, весь упор заговора и восстания на Юге России им делался не столько на членов общества, сколько на поддержку всей 2-й армии, во главе с генералом Витгенштейном, на коего имел огромное влияние.
Возможно, Пестель рассуждал именно так, но, быть может, и нет. Теперь это утверждать наверняка весьма трудно. Вот приблизительная хронология его поведения.
Вначале, на допросе 4 января, Пестель прямо рассказал о своём членстве в тайном обществе следующее: «В конце 1816 года, или в начале 1817 я узнал о тайном обществе от г-на Новикова, правителя канцелярии князя Репнина, и им же был в оное общество принят».
Позе он рассказал, что тайное общество возникло в 1816 году, впоследствии, - в1817-18 годах, во время пребывания двора в Москве; общество сие приняло новое устройство, а в 1820-21 годах оное, по несогласию членов, разошлось. Но сам Пестель и его товарищи с этим не смирились. «Я был тогда в Тульчине, и, получа сие известие со многими членами, положил, что московское общество имело, конечно, право ПРЕОБРАЗОВАНИЯ, но не УНИЧТОЖЕНИЯ общества, и потому решились оное продолжить в том же значении. Тогда же общество Южное взяло своё начало и сошлось сей час с петербургским».
Затем он даёт сведения о внутреннем устройстве Южного общества, о его структуре и руководстве: «Южная управа была предводима г. Юшневским и мною, а третьего избрали мы Никиту Муравьёва, члена общества Северного, дабы с оным быть в прямом сообщении. Северной же Думы члены были Никита Муравьёв, Лунин, Н. Тургенев, а вскоре, вместо онаго, - князь Оболенский, а вместо Лунина – князь Трубецкой. Мой круг был в Тульчине, к коему принадлежали чиновники Главного штаба. Другой же круг был в сообщении с оным в Василькове, под распоряжением Сергея Муравьёва и Бестужева-Рюмина».
Далее Пестель поведал следствию о прочих тайных обществах в России: о Польском патриотическом обществе. «С польским обществом, коего Директория была в Дрездене, в сношении были мы чрез Бестужева-Рюмина и Сергея Муравьёва. В 1825 году я сам был в сношении с князем Яблоновским и Гродецким, коих видел в Киеве, и Общество Соединённых Славян. Сказывал мне Бестужев-Рюмин, что он слышал о существовании тайного общества под названием «Соединённые Славяне».
Он сообщил, что тайное общество существует и на Кавказе, в корпусе генерала Ермолова. «С корпусом сим Ермолова не было у нас никакого сношения прямого; но слышал я, что у них есть общество. Все сии подробности извлёк князь Волконский от Якубовича, который был с ним откровенен».
Пестель категорически отрицает личные мотивы в заговоре. «Первоначальное намерение общества было освобождение крестьян, способ сего – убедить дворянство сему содействовать, и от всего сословия нижайше об оном просить императора. Позже общества пожелали большего – введение в государстве Конституции через военную силу».
В одном из первоначальных допросов Пестель пояснил о заговоре против императорской особы в Москве: «В 1817 году, когда царствующая фамилия была в Москве, часть общества, находящаяся в сей столице, под управлением Александра Муравьёва, решилась покуситься на жизнь государя. Жребий должен был назначить убийцу из сочленов, и оный пал на Якушкина. В то время дали знать членам в Петербурге, дабы получить их согласие, главнейшее -от меня и Трубецкого. Мы решительно намерение сие отвергли, а дабы исполнение удержать, то Трубецкой поехал в Москву, где нашёл их уже отставшими от сего замысла».
Видимо, отсюда и родились строки Пушкина в 10 главе романа «Евгений Онегин»
«…меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал…».
Следственная комиссия, однако, сочла сие утверждение о намерении уже состоявшимся, ибо, согласно Закона Российской империи, а именно: военному артикулу № 19 «Умысел на цареубийство считается как бы уже самим деянием». Ох, и подставили себя они сим утверждением!
Но, мне думается, что такому служаке, коим был Павел Пестель, известен был ранее сей артикул Закона. Но обратим внимание, что казнили-то ведь Пестеля, а не Трубецкого и Якушкина. Царизм именно в нашем герое узрил умного и непримиримого своего врага, и боялся реально его.
Следственная Комиссия до того утомила Пестеля своими бесконечными допросами днём и ночью, что он, по словам барона Розена, «страдая сверх того от болезни, сделал упрёк и сам написал для себя вопросные пункты, присовокупив следствию: «Вот, господа, каким образом логически следует вести и раскрыть дело; на такие вопросы получите удовлетворительные ответы».
Далее, отвечая следствию, Павел Иванович пояснил: «В начале 1820 года было назначено здесь, в Петербурге, собрание Коренной Управы Союза Благоденствия…. Князь Долгоруков, по закрытии заседания, которое происходило на квартире у полковника Глинки, предложил Думе просить меня изложить все выгоды и все невыгоды как монархического, так и республиканского правления, с тем чтобы потом каждый член объявлял свои суждения и свои мнения. Сие так и было сделано. Наконец, после долгих разговоров, были прения, потом заключено и объявлено, что голоса будут собираться таким образом, чтобы каждый член говорил, чего он желает: монарха или президента, а подробности будут, со временем, определены. Каждый при сем объявлял причины своего выбора, а когда дело дошло до Тургенева, тогда он сказал по-французски: «Президент, без дальнейших толков!» В заключение приняли все единогласно республиканское правление. Во время прений один Глинка говорил о пользе монархии, предлагая императрицу Елизавету Алексеевну.
Сие заключение Коренной Думы было сообщено всем частным думам, в том числе, и Тульчинской. С сего времени республиканские мысли начали брать верх над монархическими.
На сем заседании присутствовали: Лунин, Шипов, Сергей и Матвей Муравьёвы-Апостолы, Никита Муравьёв и прочие.»
10 апреля 1826 года, во время очной ставки между Пестелем и Глинкой, последний вообще отрицал само заседание. Каждый остался при своём мнении.
О главном документе, труде Пестеля «Русская Правда», декабрист Лорер написал следующее: «До Пасхи Комитет не мог открыть, где хранится «Русская Правда», и её нашли только тогда, когда Пестель, понимая вполне своё положение, он знал очень хорошо, что его ожидает смерть, чувствуя, что одно это запирательство его не спасёт, да и опасаясь, чтоб труд его 12-летний не погиб совершенно напрасно, без следа, решился указать и место, где она хранилась, и человека, который её туда зарыл». Этот документ спрятал Крюков.
Очень многое указывает на то, что коварный человек, Николай I, при их личной встрече, дал понять полковнику Пестелю, что у того есть шанс сохранить жизнь при максимальном откровении во время следствия.
И, будучи сам порядочным, Павел поверил ему. Кроме того, возможно, он не желал, чтобы дело всей его жизни просто так пропало для потомков, остались бы нераскрытыми замыслы заговорщиков и документы их движения.
Вскоре он своими записями даёт понять, что не верит в сохранение ему жизни. Вот свидетельство его собственноручное, написано в конце января: «Если я умру, всё кончено, и один лишь Господь будет знать, что я не был таким, каким меня, быть может, представили…»
Во всех показаниях, которые он дал на следствии, не было и тени раскаяния. Он чётко и рассудительно излагает систему заговора, состав общества, характеризует участников. О польском обществе поведал лишь в общих чертах, назвав имена тех, кто и так был уже известен властям. Он буквально мстил режиму, максимально подробно излагая Комиссии свои идеи, зная, что всё дословно протоколируется, чтобы впоследствии предстать перед судом нас, потомков.
Так, и пришедшие позже декабристов, революционеры, воспользовались их идеями. Сами же образы первых освободителей России навсегда стали кумирами передовых русских людей. И, как правильно выразился Герцен: «Их дело не пропало».