Ничтожный человек

               

– Я бы не сказал, что вы, Осадчий, невезучий, – проговорил молодой следователь, поморщив лоб, и глядя на своего подопечного, лежащего на больничной койке с неподвижной забинтованной ногой, вздернутой к верху массивной вытяжкой, печально бросил: – Вас послушаешь, так наоборот,  – везунок.
Его подопечный – худой, конопатый, пятидесятилетний мужчина, с интеллигентной бородкой и такой же огненно-рыжей шевелюрой, криво усмехнулся и продолжил свой рассказ:
– Это как посмотреть. Институтскому красному диплому и моему распределению на работу все однокурсники завидовали. Как же – сразу в солидный отдел объединения. Дали: маленькое кресло, но хороший оклад. В армию двухгодичным офицером и то не захомутал военкомат – бронь: предприятие – бывший почтовый ящик, кое-что ковало тогда на оборонку… Так лучше бы мастером назначили в цех или лейтенантом  –  солдатами командовать. Прошел бы школу жизни…
– Ну и хорошо, что судьбы людей вам вершить не доверили, – перебила его пожилая, полная, краснощекая медсестра, все это время слушавшая  разглагольствования больного и готовившая ему шприц для укола. – Что это за офицер и командир на производстве, если при виде крови в обморок падает. – И уже следователю обиженно доложила:  – Нашатыря на него уже перевела, не счесть! Чуть что – так сразу – брык – и в обморок, не мужик – мнительная девица.
– Да, – протянул, всхлипывая, Осадчий. Его огромные голубые глаза были печальны и от многодневного переживания опустошены, как старые лишенные подпитки водой колодцы.  – Не переношу я вида крови, и сдавать анализы. Не терплю больничного запаха. Вот потому и не был никогда ни в санатории, ни в доме отдыха, и не лежал в больнице. Чтобы с вашей медицинской братией лишний раз не встречаться.
– Так почему же, все-таки, решили повеситься? – настоял следователь. Был он совсем зеленый, без практического опыта, только что после окончания длительной учебы: заученно вежлив и тактичен.
– Да и сам не знаю, – промямлил мужчина и скривился от больно сделанного ему укола.
 Медсестра уколола его в страшно худое, но все-таки мягкое место, нарочито грубо, безжалостно, испепеляя взглядом, и, бормоча в адрес пациента бесконечные ругательства, чинно удалилась.
– А все же, – после длительной паузы наседал вновь следователь, то и дело посматривая на часы. – Почему решили повеситься и выбрали для этого дачу вашего начальника? Он вам что-то сделал гадкое?
– Нет, – пролепетал Осадчий, задумчиво глядя на давно не беленный больничный потолок.  – Он – умница, толковый инженер, хоть и на пятнадцать лет меня моложе. За полгода  в моем отделе навел образцовый порядок. И агрегат наш запустил в производство… До этого мы пять лет топтались на месте… Под моим никчемным руководством.
– Что за агрегат? – заинтересовался следователь и открыл свой блокнотик для записей.
– Секретный. Да и не важно какой. Главное – запустил. А я так хотел быть «папой» для этого создания…
– Последняя надежда? – бросил понимающе следователь. И ухмыльнулся. Слишком откровенно.
– А как вы догадались? – неподдельно удивился мужчина, совсем еще по-детски захлопав глазами. – Ведь я за всю свою сознательную жизнь ничего толком не создал и не внедрил в производство. Штаны зря протирал… Серьезные свои теоретические знания не смог воплотить в так нужную практическую область.
– Скажите,  – перебил подопечного блюститель законности,  – зачем вам понадобилось взламывать двери… ну, на этой даче? Можно было ведь проникнуть туда и через окно. Выдавить, скажем, стекло.
– Похвалялся мой начальник, что на даче у него крутой английский замок в двери и, мол, никто его не сможет открыть…Я же смастерил для него отмычку, заметьте – сам, и за пару- тройку минут его распечатал… И не взламывал я вовсе замка!
– Да! – взвизгнул следователь. – А у меня есть заключение экспертизы, что он взломан. Ну, ладно, после разберемся.
  Следователь сделал многозначительную паузу  и, наверное, жутко возгордившись своему умению (не зря ведь в академии МВД носил прозвище «само совершенство») подобрать нужный момент в допросе, поспешно ошарашил подопечного:
– Когда начальник сунул вас в петлю: до того как тащить на второй этаж или после того как набил вам морду?
– Ничего себе,  – испугался Осадчий, и на лбу у него выступили капельки пота. – Я сам смастерил себе удавку, поднялся через второй этаж на чердак и оттуда, через слуховое окно, выбросился с петлей на шее… Да видно плохо привязался…
. Потому и шлепнулся камнем на землю!
– Врёте! – заорал вдруг следователь. – Это начальник ваш, здоровенный амбал, сгреб вас в охапку и выпихнул с петлей на шее… Что вы не поделили? Только    быстро-быстро отвечайте, и смотреть мне в глаза!   
– Ой, боженька! – завопил мужчина и попытался даже привстать. Но у него, конечно, это не получилось. Так не любимая им медицина была здесь на высоте: все ее детали, вытяжки- растяжки были надежно зафиксированы.
  На громкие их голоса в палату вбежала разгоряченная быстрым бегом медсестра с широко выпученными глазами.
  Следователь долго неумело ее успокаивал и о чем-то перепугано шептал ей на ухо. Подопечный же – ругался, брызгая слюной. Ругательства из него сыпались какие-то жалостливые, непривычные. Они не могли никого ни обидеть, ни оскорбить. Только лишь вызвать недоуменье.
  Когда медсестра многозначительно фыркнула и ушла, следователь, вздохнул, и, поправив неумело завязанный галстук, замысловато продолжил:
– Так, когда же вас ударил начальник?  До того или после того как?
 Уже красный и возмущенный ходом допроса Осадчий выпалил:
– Я сам хотел покончить с жизнью… Но не получилось… А начальник долбанул по физиономии после того как нашел меня, без сознанья, на даче… И с поломанной ногой. Ударил, так сказать, приводя меня в чувство.
– Ничего себе – привел в чувство. Синяк под глазом на многое намекает.
– Ручища у него – пудовая, – сконфузился мужчина. – Вот и не рассчитал он удара.
– Ладно, разберемся. Так, все же, почему вы решили повеситься… И почему на этой проклятой даче?
– Говорю же вам. Не знаю, – выдавил из себя, всхлипывая, Осадчий.  – Все одно к одному в тот день приклеилось. Позавчера я имел неосторожность пожаловаться начальнику, что у меня открылась плохая мужская болячка: простатит и, что все меня не любят. Ни бывшая жена, ни сын, ни внук. Последний, семилетний, сказал недавно, что я бездарь. Велосипед его и тот как надо не мог починить. Его нынешний так называемый дедушка увидел мою работу и, чертыхаясь, все переделал. Приезжал потом внук – демонстрировал, как надо было сделать. И гадко надо мной смеялся.
– Так причем тут начальник и его дача?  – завопил с досадой следователь. И, испуганно озираясь на дверь, несколько понизил голос:  – У вас же проблемы… семейные и житейские.
– Я о том и толковал своему начальнику. Так он меня достал нравоучениями: и дом, мол, я не построил и деревца, мол, ни одного не посадил… И  всё себя в пример ставил: и дача, и дом у него, и квартира, и деревьев фруктовых – целый сад… А женщин любит он пачками… Особенно на своей даче. Те в очередь к нему за месяц записываются.
– Решили что-то доказать?
– Наверное,  – вздохнул тяжело Осадчий, потупив глаза.  –  Начальник сказал, что я – ничтожный человек и ни на что уже больше не способен.
– Решили сделать хоть какой-нибудь значимый поступок, – подытожил следователь, нехотя захлопывая свой блокнотик. Не хотелось ему, ой как не хотелось закрывать и просто так сдавать в архив свое первое, такое выстраданное, самостоятельное дело.
– Выходит, что так.
– На трезвую-то голову… Как это вас угораздило?!
– Когда прижмет, молодой человек, и не такое отчебучишь,  – шмыгая носом, промямлил Осадчий.
– Теперь больше не полезете в петлю?
– Не буду гарантировать. А с прежней  работы уволюсь… Пойду в жилкоммунхоз деревья высаживать… и благоустраивать улицы.
«Туда тебе и дорога,  – подумал зло следователь. – Поближе к кладбищенским делам». И, важно запрокинув стриженую голову, начальственным тоном произнес:
– Дело ваше мы, по видимому, закроем…Из-за отсутствия состава преступления.
– И ничего мне не будет?  – спросил, прослезившись, мужчина.
– А кому вы нужны, – досадно выдал напоследок следователь, поднявшись со старенького больничного стула. Аккуратно поставил его под стеночку. Не спеша, подался к двери, открыл ее и только тогда сделал свое заключение, вымучивая каждое слово: – Начальник ваш не имеет к вам претензий. Не взыскивает с вас ни за сломанный замок в двери, ни за выбитое окно, ни за стоптанную шикарную цветочную клумбу… Живите!
– Спасибо,  – проблеял уходящему работнику прокуратуры расчувствовавшийся  Осадчий и расплакался.
«Какой приятный молодой человек, – говорил он позже, сам с  собой, вытирая кулаком слезы. – Не ругался. Мой бы сын со мною так поговорил. Обматерил, если бы проведал, и не посчитался бы с моим преклонным возрастом. Да и не придет
проведать… А внуку куплю новый шикарный велосипед. Многоскоростной… Обязательно куплю».
«Чудной человек, – шагая на автобусную остановку, размышлял, покуривая, следователь. – В таких годах, а будто бы ребенок. И как ему серьезные дела то доверяли. Красный диплом, что ли внушал такое доверие?!
Копейка ему цена. Его владелец–школьник перезрелый. Вроде бы и интеллигент, но, все-таки, ничтожество. Удавиться и то не сумел».
               
                ------------------