Серебряный колокольчик

1
Лето случилось в Курилово жарким. Месяц май ещё дышал прохладой, щедро поливая склоны Голузина, Сенного и Денисого логов безгромным дождем, отчего луговые травы рано пошли в рост. А как настал июнь, небо окрасилось в яркую лазурь, куда-то исчезли тучи и даже кучевые облака, а на земле, меж тем, воцарился такой оголтелый да крепкий зной, что не приведи Господь кому оставить в полдень прохладную и;збу да выйти за околицу села…
Пашня дышала жаром, раскаленные тропы и пыльные версты сельской улицы обжигали даже через лапти, а из леса выходил такой густой маслянистый воздух, напоённый ароматом чахлой земляники да пряной смолы, что ноздри сами собой начинали зудеть, а к горлу подступал сухой надсадный кашель… Вот и приходилось идти к ближайшему ключу или колодцу дабы напиться студёной воды.
В июле зной совсем возлютовал… Солнце палило нещадно, землю подёрнула трещина, а в лесах кругом, даже в ранний час не было слышно певчих птиц. Всё живое попряталось в гнёзда и норы, погрузив столетний бор в глубокий тревожный морфей. И только полудницы были рады жаре. Их в этот год развелось в округе видимо-невидимо. Появлялись они в самый жар и кружили над посевами да гоняли путников с межи, заливаясь, при этом, холодным, отдающим шумом ржаного поля смехом, коий сильно пугал детей, живших по задворкам нашего села.
На второй седьмице июля в народе стали роптать, что при такой погоде урожая хлеба осенью не будет, ибо солнце всё пожжёт, а значить ждать в селе зимой великий голод. Наши старики собрались, покумекали, покумекали да послали гонца в Орду за местным батюшкой. Он приехал на перекладных, отслужили молебен на студёном ключе, и пошли всей селом с иконами крестным ходом на поля. Ух полудницы и взбесились! Летают, стрекочут, грозят селянам с межи, а сделать ничего не могут, обращаясь от святого слова белой дымкой, коя обычно лежит по низинам в летнюю жару…
Как оно было дальше – Богу одному известно, а только на первый день от молебна, над огромным логом, где лежало Курилово, заходили облака, с дальних и ближних покосов, откуда не возьмись, ударил прохладный ветер, принося ароматы ромашки, лугового василька да мышиного горошка, чудом не иссохших в летний зной. Наши мужики и этому рады: по просторам Денисово и Сенного логов, пуще прежнего запели косы, чтобы заготовить на зи;му хоть какой-то фураж для коней и скота.
Ко второму дню, небо над селом затянуло, ветер немного усилился, но, при этом, стояла такая духота, и такая жара, что любое движенье тут же пробивало в пот, хоть в колодец лезь да сиди в студёной воде до поры до времени.
Утро третьего дня на дерене выдалось шумным, в трубах ревел и бранился на все лады ураганный ветер, ставни хлопали, а ворота жалобно  скрипели, точно норовя сорваться с петель. В доме на зелёном холме, на самой окраине сельской улицы, на палатьях в этот час ворочался мальчик Матвей, отроду лет восьми. От каждого удара ветра, он вздрагивал, стараясь, несмотря на жару, забиться поглубже под старое лоскутное одеяло лежащее там ещё с зимы… Всё ему казалось, что холодный  ветер, набравший силу на ржаных полях, норовил сорвать родную избёнку с места и сбросить её в глубокий лог, туда где играла во;лнами, крохотная речка Ординка, да звенели студёные ключи. В этот неспокойный час, забраться бы на печку, коя, как казалось мальчику, крепче всех держалась за зелёный холм, да не тут то было! За ней, в предверьи бури, на все голоса и лады стонал да охал Серёнка – их, Денисовский домовой, коий, по словам деда Абрама, жил в этом доме уже третье столетие, с тех самых пор, как их далёкий пращур – Денис Шерстобит, пришёл на Урал, откуда-то с  Нижегородской губернии да срубил из кондового леса избёнку на новом месте.
Другие деревенские мальчишки с детства были привычным к домовым, и в случае чего гоняли их по всей избе берёзовым веником, смоченным святой водой. Матвей же Серёньку боялся, и не за что бы не согласился остаться с ним дома один на один, а в случае чего, так и вовсе уходил ночевать в сарай, где у отца был сделан, широкий сеновал.
Серёнька снова охнул, Матвейка от неожиданности дёрнулся и, едва не сорвался с палатьев на свежее выметенный пол. «Как бы мать не заметила»,  - подумал мальчик, но уже было поздно. Мать, хлопотавшая с ухватом и горшками у печного устья услышала шум и подняла к палатьям голову. «А, вот  ты где забился, трусишка! Опять испугался Серёньки да бури и забрался под потолок. Ну и что из тебя такого только вырастет! Ветра боишься,  домового боишься, молот кузнечный держать не можешь. Верно, говорил твой дед Афиноген одна тебе дорога, в Ашапские купцы, вот и поедешь к нему на целый август в лавке помогать, учиться торговому делу».
Надобно сказать, что у Матвейки было два деда. Первый, по матери, жил в Ашапе, держал торговую лавку да днями и ночами грезил, как бы внуку дело передать. Звали его в миру Афиногеном, а крестили отчего-то под именем Матвей. Вот по этой случайности внука и назвали.
«Полно мальчонку тиранить», - сказал Абрам, дед по отцовской линии, живший вместе с мальчиком в доме на зелёном холме. «В нашей династии все кузнецы, третье столетье куём железо. Придёт пора и страх пройдёт, и в кузнице с нами работать станет».
«И ничего я не боюсь, - засопел с палатьев Матвей, просто посмотреть захотел в оконце. Такая погода, такой ветродуй что не погуляешь, а как пройдут дожди, так и вовсе подёрнется Ординка грязью, а в грязной реке какие купанья, да и рыбалка, глядишь не пойдет».
«Отчего это не пойдёт» - изумился Абрам, после грозы рыбалке самое время! Есть у меня секретное место по Ординке, где и в обычные дни рыба сама на приманку идёт, а как гроза ударит, так и вовсе лови без наживки. Хочешь, сходим завтра туда?».
«А давай сходим дедушка» улыбнулся Матвей и потуже завернулся в свое одеяло, свесил с платьев чернявую голову да посмотрел в запотевшее окно.
А за окном, меж тем, творилось неладное, ветер поднимал с дороги пыль и мелкие камни, кои, время от времени бились в мутное стекло. Деревья ходили ходуном и даже могучие тополя у подножия которых дымилась кузница, как- то совсем по стариковски трещали, бросали наземь сухие ветки, однако , при этом, твердо и крпеко держались на земле. Ударил гром, сверкнула молния и на сельские улицы, раскаленные летним зноем, грянул холодный ливень, вздымая белый пар, застеливший туманом весь околоток, и в окна дома на зелёном холме с этой минуты не было видно ничего...
Скрипнула калитка, открылась дверь и в избу ввалился Федор, - отец Матвея, сутра возившийся в кузнице, а теперь от непогоды грязный, вымокший до нитки, но отчего-то счастливый и ликовавший всей душой. " «Дождь, - повторял он , - дождь! Наконец то !!! Будут у нас по осени хлеба, а в огороде снимем богатый урожай!!!!».
2
Утро в деревне выдалось прохладным да ясным. Дождь почти перестал, редкие капли падали вниз из обрывков тучи, но вскоре исчезли и они. Солнце озаряло уснувшие луга, отчего измокшие травы да цветы, подобно самоцветам, играли в ранних лучах всеми цветами радуги, а над пашней,  уходившей далеко за горизонт, клубилась лёгкая дымка, как напоминанье о великом зное, царившем в этом крае ещё вчера.
Матвей и Абрам встали рано, с первыми лучами солнца, взяли удочки, поплавки, крючки да грузила и пошли вдоль русла Ординки в Голузинскую сторону, оставляя родное село. А в селе, меж тем уже кипела жизнь: соседские мальчонки длинными вицами гнали стадо на выпас в лог, кто-то из взрослых правил забор, упавший в бурю, да в каждой околотке курились бани, отчего по деревне и на много вёрст кругом расходился пряный аромат трескучих дров, распаренных веников, да мятного чая, и на душе от этого становилось хорошо…
«Это косари вернулись»  - промолвил Абрам. «Вчера их буря выгнала с дальних покосов, а как добрались до села, уже разгорался новый день, вот теперь отдыхают».
Дорога выдалась длинной. Вначале шли они логом, потом перелесками, дальше продирались сквозь заросли крапивы, а потом и вовсе неизвестно сквозь что. Хотел было мальчик спросить у деда, когда же заветное местно, ну тут ненароком глянул на небо и замер в изумлении: там творилось что-то невообразимое. По утренней лазури с той стороны, где лежал Кунгур, в строну Медянки с огромной скоростью летела звезда. Она постепенно росла в размерах, обернувшись наконец каким-то красным камнем, который скрылся за дальним лесом, потом раздался грохот и треск, полыхнула «молния», в воздухе повеяло серой да металлом и всё стихло…
«Дедушка, дедушка, а что было?» - спросил Матвей. «Не знаю внучек, но, похоже, с неба сорвалась звезда»  - ответил Абрам. «Ну, пойдём, тогда, посмотрим».
Долго ли коротко, лесами да буераками, дедушка с внуком добрались до Медянского тракта, вышли на ржаное поле, и остановились. Там во всю толпился народ. В центре поля образовался кратер, а посреди него лежал какой-то камень, самый простой на вид. У самой кромки кратера суетился руднишный приказчик да пара отставных солдат с берданками, пытавшимися отогнать от места падения народ.
«Нечего здесь глазеть, ну нечего! Расходитесь, расходитесь» - неистово кричал он. «Упало небесное тело, по науке метеорит, вот приедут учёные мужи, там они и разберутся. Ну, куда вы прёте, ну куда! Не топчите улики. Расходитесь, расходитесь».
Посмотрели дедушка с внуком на это диво, посмотрели, да собрались в обратный путь, но тут Матвейка ключик на меже заметил. Подошёл к нему напиться воды и замер от изумления. На дне небольшого озера промытого в пашне ключиком лежал осколок от того самого метеорита, коий свалился на поле с небес! «Откололся наверное», подумал Матвейка, и, пока ни кто не видел, спрятал его за пазуху, да тут же пожалел «Жжётся, собака!».
Спустя полтора часа, Матвей и Абрам добрались до «тайного места и вовсю удили пескарей». Вот тут-то мальчик и открылся дедушке, показав ему свою находку. «Да… диковина это…» -  Протянул Абрам – «Что ты хочешь с нею делать?». «Не знаю» - признался внук. «Это ж вроде как руда, пусть и небесная. А где для руды подходящее место – известно, - в нашей кузнице … Вот бы сковать из такой руды что-нибудь!». «А что бы ты хотел из неё сковать» - спросил Абрам. «А хоть бы колокольчик» - протянул Матвейка. «Ну…, будет тебе колокольчик» - ответил дедушка и, отчего-то улыбнулся в усы.
«Клюёт, клюёт, давай тяни», вдруг заорал он не своим голосом. Матвейка, на минуту замечтавшийся о колокольчике глянул на своё удилище и изумился: его повело и едва не утащило в реку. Матвейка в последний момент ухватил свою снасть, рванул, и в воздухе на мгновение мелькнула огромная щука, она сорвалась с крючка, упала в реку и так ударила хвостом по воде, что Абраму окатило всё лицо.
«Тьфу ты начисть, сорвалась» - выругался он. Матвей стоял изумлённый – «А откуда в этих вводах взялась такая знатная щука». «Да кто её теперь разберёт» - буркнул Абрам, - «Эх… такая уха пропала»…
Так или иначе, в этот день, Матвей и Абрам наудили столько пескарей, что и на уху, и на пироги, и даже соседей угостить хватило. А своё обещанье дедушка сдержал, как вернулись в деревню, взял Матвейкину находку и ушёл вместе с нею в кузницу. Целый вечер качал он там меха, да стучал кузнечным молотом… Правда и поделка вышла на славу, колокольчик получился изящным, узорным и точно отливал серебром. Вот только не звенел… «Видно металл такой» - сказал Абрам, - «может перекуём на что другое?». «Что ты дедушка» - ответил Матвей, - «Я и этому рад. Теперь у меня есть свой небесный колокольчик». На том и сговорились…
3
На исходе июля, когда отгремели последние грозы, отшумели ветры да прошли обильные дожди, погода снова наладилась, опять настала жара, но уже не такая крепкая, как это было в начале лета. В лесах по такой погоде стали поспевать грибы, дикая малина и черника, а также костяника, особо любимая селянами в нашем краю. Именно за костяникой, взяв на обед молоко и краюшку хлеба, отправился Матвейка в одну из зорь по раннему холодку. Дорога была знакомой: вдоль по Голузину логу, направо, а там в Абрамкин лес
Этот лес по какой-то заслуге в молодые годы деду Абраму отписал сам губернатор. И с тех пор в хозяйстве Денисовых бытовали и клубника лесная своя, и земляника, и костяника, и грибы, и делянка где дров нарубить на зиму можно
Матвей миновал столетние сосны, на коре которых, как и по всей границе Абрамкиного леса была прорезана размашистая буква "А" и оказался в таёжном царстве с его тенистой свежестью, ароматом хвои и невыразимым грибным духом…
Кто собирал костянику, тот, пожалуй, знает о коварстве этой ягоды и о том насколько она хитра. Тут покажется алым огоньком, там мигнет средь травы ... Ягодка по ягодке так и не заметишь, как угодишь в самую чащу леса, а там вся власть у лешака, и он уж натешится: покрутит да проводит.
Так и получилось у Матвея… Уж он костянику собирал, собирал и, не заметив, перешёл рубеж Абрамкиного леса, оказавшись в такой глуши, что ни пеший ни конный не пройдет.
К вечеру молоко было выпито, краюшка съедена, а березовый туес наполнен до краев душистыми ягодами костяники. Матвей посмотрел на свою работу, посмотрел и довольно улыбнулся: здесь и на варенье хватит, будет забава отцу и деду на праздник Рождества. Пора бы и домой собираться.... Вечереет... И тут он осекся : «А где же дом?».
Кругом стояла невыразимая глушь, где то наверху, в лучах заходящего солнца шумно работал дятел, а здесь под пологом леса, уже сгущались сумерки, да скоро будет совсем темно. Матвейка пошел по своей тропинке, туда, где была примята трава, но вскоре оказался на том же самом месте. Так повторилось два раза, после мальчишка сел на трухлявый пень у уснувшего муравейника и в сердцах выругался: «Вот лешак кругами водит!». Вывернул одежду навзничь снова попытался выбраться из леса, и, по началу, это ему удалось, леший даже посмеялся звоном осин .... Однако через час Матвейка опять пришел к тому же пню.
А в тайге, меж тем стемнело, лес заполнили голоса ночных обитателей, в небо вышли звёзды и ранний златорогий месяц, из оврагов поползли туманы, а на уснувших травах дорогими каменьями, яро блестела роса.
Мальчик уже не блуждал и теперь он просто устало сидел на своем пне. А что оставалось делать? Леший не пускал, на " ау ау" тоже ни кто не отзывался, деревни были далеко . Наконец, от нечего делать, Матвейка засунул руку в карман , заботливо пришитый матушкой к по;ртам и обомлел, колокольчик! Как же он забыл о нем! Да какая, впрочем, в нем польза, кабы он ещё он звенел, не так бы страшно и одиноко было сидеть в ночном лесу. А, впрочем, посмотрим... Мальчик всем сердцем представил, что его колокольчик может звенеть, взял его в руку и покачал из стороны в сторону. Тут произошло невозможное ... Этот колокольчик, сделанный из " «незвенячего небесного металлу» как говаривал дед Абрам , вдруг нежданно подал голос!!!!
И какой это голос, трудно описать , вот как звёзды в январе звенят по морозу или ключ брянчит в лесной тиши, слушать эту песню можно долго... И Матвейка слушал, но скоро понял: творится что-то не то ...
Вся тайга в округе всполошились: зашумели сосны, раскричались ночные птицы, заухал филин, и раздался страшный треск, нечто огромное пробивало себе дорого сквозь чащу, и, это что-то, ужаснулся Матвей , движется прямо на него !!!!
Мальчик хотел укрыться, да было поздно ... Раздвигая сосны, прямо на него вышла исполинских размеров медведица, в разы крупнее любого матерого самца и понюхала воздух. Господи, помоги! Перекрестился Матвей и в сердцах, царапая лицо, кинулся в заросли малины. Да разве убежишь от медведя в лесу? Матвейка это помнил… Нужно притвориться мертвым или напугать, но страх оказался сильнее разума… Мальчик и сам не заметил, как оказался на макушке высокой корабельной сосны, спрятался меж веток, да втянул в плечи голову
Медведица, однако, не желала отступать. Гордыми неспешными шагами она шла по следу мальчика, нюхая свежий ночной воздух. Долго ли коротко она добралась до сосны, где прятался Матвей, при этом ее размеры теперь были едва ли больше обычного крупного медведя «Чур меня, подумал - мальчик! - Не приведи Господь такой попасться в лапы, ведь это не зверь, а оборотень».
Медведица тем временем подошла к сосне, посмотрела на верх и говорит человечим голосом " Эй на макушке, слазь давай, за дело толковать будем. Да не хочу тебя я есть....и ещё я не оборотень». «Она и мысли ещё читает» пронеслось в голове у мальчика... «Я не могу», - крикнул он в ответ медведице, - застрял на Верхотуре» ... «Ну так мы это поправим», ответила медведица. Она махнула лапой и тут же, какая то неведома сила подхватила мальчика и бережно спустила к самому подножью сосны.
«Вот теперь здрасьте» небрежно буркнула медведица, глядя мальчёнке прямо в глаза. «Значит это ты хозяин небесного колокольчика, коий волей сердца заставил его звенеть в лесу». «Да это я», - сказал Матвей, а сам незаметно потянулся за большой суковатой палкой, лежащей позади него у пня. «Ну, раз тебе это удалось, - ответила медведица, -  отныне я буду приглядывать за тобой. А коли будет трудно, позвони в колокольчик, и я приду на помощь». Только помни обо мне - никому, иначе спадет волшебная сила с колокольчика и не видать тебе меня более. Запомнил?». «Что ты такое, откуда ты!!???» - перебил Матвей ", схватив одной рукой суковатую палку. «Там наша земля» загадочно ответила медведица, махнув мохнатой лапой куда-то на небо. «Ну не оборотень я и не демон» - отпрянула медведица, вновь прочитав Матвейкины мысли... «Ладно, поверим», - рассудил Матвей. «Хочешь помогать, так самое время, верни меня домой» ...  «Ну это проще простого, видишь ту могучую сосну? Разбегись и ударься о неё головой, как исполнишь, сразу дома окажешься»....
«Шутки шутить изволишь» обиделся Матвей. «Да какие тут шутки, ты сам попробуй» «Эх, была не была» - решил мальчик, разбежался, зажмурился, но удара не произошло.... Глядит Матвей стоит он у родной избы, с крыльца отец и мать сбегают, а над логом, где лежит Курилово во всю горит рассвет». «Где ты был» - спросил отец, - «Мы весь лес до утра обыскали». «Да вот так вышло тятя, заплутал: ягодка по ягодке забрался в самую чащу, жаль оставил туес, покуда тропу искал назад». «Как же оставил, а это чья работа?» Посмотрел Матвейка себе под ноги, куда указал отец и едва не вскрикнул от удивления. Прямо перед ним стояли туеса: с малиной, с земляникой, с костяникой и черникой да ещё и лукошко доверху набитое белым грибом. «Как ты их донес не понимаю» - сказал прибежавший со двора Абрам. «Да как-то так вот деда, я у вас бедовой. А про туес говорил , тот, что с молоком»...  «Ладно дурень», -  улыбнулся отец, - «новый сделаем....»
4
С этого момента жизнь у Матвейки стала совсем иной: как по грибы идёт, попадаются только белые, как по ягоды, собирает полный туес даже на пустой поляне. Да и в играх с сельской детворой не было теперь ему равных, в любой забаве он извечно первый.
Только особо похвастать Матвею своей удачей перед сельскими ребятами так и не довелось, пришёл месяц август, и мать его отправила на ямских в Ашап ко второму деду, постигать торговле ремесло.
Надобно сказать, что дед Афиноген очень отличался от деда Абрама... По всей Ашапской волости ходила молва о его крутом задиристым нраве. Целыми днями дед Афиноген трудился не покладая рук, то и дело покрикивая с балкона на работников, заправлявших делами, во дворе, в сараях да в лавке. И трижды в год, на своих лошадях ездил он на большие ярмарки: в декабре на Никольскую, к весне на Ирбитскую, а в июле на Нижегородскую - главный торг большой страны. От туда, он, обыкновенно, возвращался довольный и хмельной, с большими обозами товаров, повторяя себе под нос: «На грош пятаков... На грош пятаков....». А затем начинал смеяться и пускался в пляс.
Говорят, что больше денег и торговли Афиноген любил только внука Матвея, но всегда пытался свести воедино эти две большие любви. А потому на первое же утро от приезда Матвея на ямских, стал приохачивать дед его к торговле в лавке.
 «Вот внучёк, стоишь ты за прилавком в лавке,  - поучал Матвея дед, - Так гляди во все глаза, кто к тебе вошёл и в какой одёже. «Коли чиновничий кафтан, обратись к нему с поклоном, именуй дорогого гостя не иначе как «мой господин», а как о цене речь зайдёт, ты уж не сплошай, заломи тройную цену. А коли торговаться станет, расскажи про тяжёлое житьё-бытьё, как отец и мать с сестрой да братьями у тебя голодают». «Что ты деда, да Бог с тобой, - изумился Матвей, мы не голодаем и зерна у нас в достатке». «Это для дела внучёк, для дела, - рассердился Афиноген, - ты не спрашивай, а просто на ус мотай, в лавке, знаешь, крутиться надо!». «Так на чём я остановился, - продолжил дед, - ах да стоишь ты за прилавком в лавке, видишь в дорогих одеждах вошёл человек именуй его «хозяин», коли парень скажи «молодец», коли девка «сестрица», если женщина в годах обращайся «тётушка» или матушка». Всё запомнил, вот и молодец! Ну, давай становись за прилавок, а я прослежу, как ты ведёшь торговое дело». С этими словами Афинаген отшёл от прилавка, поставил стул в самом дальнем углу магазина и стал наблюдать, как внук с покупателями беседы заводит.
Целых две недели и три дня, отслужил Матвейка в дедовой лавке. И чего не случилось за этот период! То соседские мальчишки позовут во двор, выйдет Матвейка, а их подельник умыкнёт из лавки сахарную голову. То он покупателю цену назовёт одну, а дед из угла командует -«Шибче шибче! этот и больше за товар готов отдать. Да не мешкай там, а то разоримся!».
 А однажды, покуда, деда сморил полуденный морфей, в лавку заглянул Касьян с соседней улицы. «Слушай братец, - обратился он к Матвею, - продай полпуда муки в долг! Коли поможешь, век поминать тебя пред Богом стану. А то понимаешь, жена на сносях, дети плачут, житьё худое, а дома так вообще хоть шаром покати». Жалко стало Матвею детей Касьяна, он и отдал ему пудовый мешок, а Касьян с поклоном ушёл обратно.
Когда проснулся дед, Матвей, окрылённый успехом, рассказал ему, каких высот он добился в торговом деле и как помог простому мужику.
Слушал Афиноген, слушал да переменился в лице «Кому, кому ты отдал в долг пудовый мешок, Касьяну!!! Эх, седая моя голова….» и с этими словами Афиноген хлопнул себя наотмашь по лбу.  «У этого пропоицы, нет ни жены, ни детей и отродяся не бывало! Он у всей деревни уже назанимал, вот и не дают ему опохмелиться…Так он пришёл в нашу лавку покуда я спал. Думаешь домой понёс мешок Касьян, да нет, не то дело! Прямиком побежал к трактирщику. Он ему за этот мешок месяц наливать бесплатно станет. Так что теперь… Эх внучёк … не видать нам теперь мешка муки как своих ушей!».
После этой истории Афиноген постоянно находился в лавке. Сам стоял за прилавком, сам заводил беседы с покупателями, а мальчёнку посадил на стул подле себя, пусть сидит и смотрит, да на ус мотает.
Когда отгремел последний Спас, велел Афиноген запрячь лошадей и стал собираться в дорогу. Звали его в город неотложные дела. Выехать решил под вечер, лавку на замок закрыл, а внука на поруки одному из работников оставил. А работнику что… Только отзвенели колокольчики Афиногеновой тройки на окраине села, закрыл Матвейку в дедовом доме, а сам отправился на ночь в трактир, кутить в честь прошедшего праздника.

Целый вечер блуждал Матвейка из комнаты в комнату, с первого этажа на второй, поиграл с котом Василием, обитавшим на печи, а спать завалился в горнице.
Долго ли коротко спал Матвей, одному только Богу известно… Когда пробудился было тихо и темно, да только на первом этаже творилось что то неладное.
Тихо, едва дыша, Матвейка спустился по лестнице и глянул в комнаты. Там по углам, и в шкафу, не зажигая лучины, шарил во тьме чужой мужик, с огромным топором, привязанным к поясу. Когда застал его Матвей, он как раз сгребал в заплатанный мешок китайские фарфоровые блюдца, коими так дорожил и гордился дед. Стало быть, одно, в купечий дом забрался хитник.
 Что мог поделать мальчонка супротив чужого мужика? Тихо, тихо, на цыпочках поднялся он в горницу и, боясь дышать, запрятался в большой дубовый сундук, а там зарылся в дедовы рубахи да порты. «Здесь уж вору точно меня не найти». Так подумал мальчик, да только ошибся…
Прошло не более часа, шум внизу утих, кто-то затопал по лестнице, а затем заскрипели половицы в самой горнице. «Ага!» – произнёс где-то сверху глухой басистый голос! «Вот, где старый хрыч хранит свои богатства, ну ничего, теперь они мои!» - ликовал довольный хитник и тяжёлой подстепью направился к большому сундуку, в котором прятался Матвей.
Мальчик как мог, вжался в деревянное дно и лихорадочно стал шарить руками, чтобы найти любое средство для спасения. Руки непроизвольно коснулись кармана, в нём лежало что-то выпуклое, холодное и небольшое. «Колокольчик!» - чуть не вскричал от радости Матвей, - «как же я забыл про тебя!». Достал его из кармана и как мог, качнул, дабы раздался пущий звон.
Много повидал матёрый хитник на своём веку, с самого детства лазил он по богатым домам с отцом и братом, но того, что случилось в купечей горнице, даже он не ожидал. Только он поднял крышку сундука, как оттуда, из темноты, на него навалилось что-то огромное мохнатое и тяжёлое, крепко прижав к дощатому полу. В следующий миг, он лицом к лицу оказался с огромной злой медвежий мордой, обнажившей острые клыки, с которых на него то и дело капала слюна.
«Мама!!! Что творится! Бесы!» - крикнул он, и насилу вырвавшись, кинулся в окно. Во дворе он свалился на кучу сена и понёсся по, селу не разбирая дороги, снося заборы и курятни, перескакивая через заспанных дворовых собак. Такого наделал шуму, что перебудил, казалось, всё село, мужики повыбегали из домов, кто с вилами, кто с берданкой. До самого утра весь Ашап ходил ходуном, а к обеду вернулся дед.
Ух и устроил он взбучку работнику, едва узнав, что случилось в его отсутствие ночью, найдя подчинённого пьяным, в объятьях морфея, под кустом у дороги ведущей в трактир. А по округе меж тем, незнамо откуда прошёл слух, дескать, местный богатей Афиноген держит в доме огромного медведя, как собаку для охраны жилья.
Афиноген, пытался выведать у Матвея, откуда пошли такие слухи, только внук как воды в рот набрал. Говорил, дескать: «Видел чужого дядьку, вошёл он ночью в горницу, да чего-то испугался и убежал, что-то наверное привиделось». Ну купец и бросил выведывать, а на все вопросы соседей отвечал так: «Да держу на цепи Потапыча, он в хозяйстве лучше любого пса, ни одна ворюга с ним не сладит». Вняли этой байке люди и всё на селе успокоилось, всё вернулось на круги своя, ни кто не покушался боле на Афиногеновы богатства. Только люди теперь обходили дом его стороной, а то «кто его разберёт, упаси Господь, медведя на гостей незваных натравит».
5
Начало сентября в Ашапе оказалось по-летнему тёплым и ясным. Дни за поздними августовскими грозами потянулись какие-то тихие да сухие. На Ашапских лугах во всю работали пчёлы, осы да шмели, а над тинной гладью старого пруда, то и дело звенели хрустальными крылышками юркие стрекозы, да из зарослей камыша раздавалось утробное кряканье утки, радовавшейся хорошей погоде и весьма довольной собой… И только холодные ночи, редкая позолота листьев да ранние косяки журавлей, потянувшиеся от северных болот к далёким тёплым морям, постоянно напоминали о том, какое нынче время, а также упреждали, что скоро в Ашап придут ветра с дождями и снегом, а там и до зимы уже не далеко.
В доме Афиногена всё тянулось по старому. Утром по ранней заре они просыпались с внуком, читали молитвы на тёмные образа, садились за стол с пыхтящим самоваром и, откушав, направлялись в лавку, где своим примером, дед учил Матвея как вести торговые дела.
В один из таких дней Матвей и Афиноген, как всегда отправились утром в лавку, подошли к ее дверям, дед полез за ключом в свой карман, но тут же встал как вкопанный : «Гляди Матвейка, что-то не то, замок без нас вскрывали, вон он висит криво и душка не захлопнута... Забрались по ночи черти, позарились на чужое!». И тут, совсем перепугавшись за свой товар, Афиноген одним движением снял замок и открыл наотмашь дверь. В ту же секунду его едва не сбило с ног: из лавки не разбирая дороги выскочил молодой кабан и стремглав понёсся в ближний лес.
 Матвей меж тем заглянул в чертоги дедовой лавки и похолодел от ужаса : прилавки полки и конторка за которой работал дед, были перевёрнуты и переломаны, по полу рассыпаны крупы, сахар , чай соль и мука, а фарфоровые сервизы, кои дед привез на продажу заезжим господам, оказались разбиты в дребезги...
«Что это, как это?» - только и промолвил мальчик, а дед, вставая и ругаясь почём свет стоит, выдавил сквозь зубы: «Епифан, это Епифан».
«Асеньки, я туточки» - раздалось за спинами у них. Матвей вздрогнул и повернул на голос голову. Прямо за ними стоял высокий да поджарый мужичонка лет тридцати пяти, с окладистой рыжей бородой, одетый в самый модный дорогой кафтан, дорогие лакированные сапоги и, отчего-то серую невысокую папаху, кою на Урале и Сибири носят по станицам казаки. Словом, настоящий щёголь. Он держал большую лавку на дальнем краю села, и оттого, поди, совсем не ладил с дедом. Эти двое: Афиноген и Епифан ходили меж самых зажиточных купцов во всей Ашапской волости. Оба любили звонкую монету, оба держали лавки в одном селе, оба торговали схожим товаром, и никогда не упускали возможность поддеть друг друга или опорочить в торговом деле, дабы сманить покупателей конкурента под каким-то предлогом к себе.
Едва приметил Афиноген Епифана тут, же стал сам не свой. Лицо его за мгновение стало пунцовым, руки сжались в кулаки, каждый размером с хорошую кузнечную кувалду, а на лбу, казалось, выступил пот.
«Ты,.. ты…» -  только и вымолвил Афиноген, едва сдерживая себя, чтобы не броситься на стоявшего рядом и улыбавшегося всем лицом деревенского щеголя. «Зачем ты пустил в мою лавку своего кабана?!!». «Я впустил?- притворно удивился Епифан, - нет уж батенька, помилуй! Лавка твоя? Твоя! Значит и кабан, выходит твой!». «Не ты ли хвалился на прошлой неделе, рассказывая всем на каждом углу, что торгуешь самой свежей, и вкусной свининкой во всей Ашапской волости?!». «Знать вот не зря хвалился, свининка твоя оказалось настолько свежей, что вскочила ночью с прилавка и учинила в лавке погром». «Эй, почтенные», крикнул Епифан, двум седым мужикам, пришедшим к лавке Афиногена дабы купить табачку. «Афиноген сегодня не торгует, у него свининка сбежала, пойдёмте лучше ко мне… У меня и чай, и табак в избытке, и ценой не обижу, а может, что ещё и предложу…». И все трое, не сговариваясь, двинулись к дальнему концу села, где стояла Епифанова лавка.
«Тьфу ты, нелюдь! сплюнул Афиноген,- ну что поделать Матвейка, зови давай работников, будем лавку чистить и порядок наводить, а то, гляди эта гадина всех покупателей наших уведёт». И Матвей побежал, что было сил к купечему дому.
В лавке провозились до позднего вечера. Навели порядок, всё расставили по местам, и даже собрали чай и крупы, а вот сахар с солью пришлось сметать в одну кучу, где их теперь разделить… Но дед не унывал «Не страшно мы и это продадим».
Дальше всё пошло своим чередом: вставали рано, трудились в лавке весь день, и, с последней зарницей, возвращались усталые домой. Но вот однажды Матвейку не разбудили вовремя, проспал он до обеда, встал, потянулся, прочитал молитву на образа, да, перед трапезой, решил отправиться подышать свежим воздухом на резной балкон, как дед его любил.
Вышел, вдохнул полной грудью и тут же закашлялся, зажав, что было мочи веснушчатый нос. Со двора пахло так, точно дед и впрямь решил разжиться поросятами, согнав их в свою ограду со всего уезда, а то и с целой Пермской губернии.
Мальчик пощурился от яркого солнца и тут же опознал источник неприятного запаха. Прямо посреди двора, почти до резного балкона возвышалась огромная навозная куча. Ворота открылись, въехала телега, а в ней этого добра ещё, сколь душе угодно. Работники подбежали, стали разгружать, а Матвей от этого вида прямо опешил: «Что-такое задумал дед? Поди, действительно, с ума сошёл старик со своей торговлей».
«А.., Матвей, ты уже проснулся», - гаркнул Афиноген, выходя за внуком на резной балкон, предусмотрительно зажав ладонью нос. «Вон какая у нас работа, погляди как мои соколики стараются. Не ровен час, эта куча будет выше второго этажа, вот закончим с ней и можно пообедать».
«Дед, а дед, да ты что!» - закашлялся Матвей, - «с таким-то запахом на пол села, в наш околоток ни кто не зайдёт, как торговать-то в лавке будем?». «А мы сегодня и не торгуем - Ехидно улыбнулся Афиноген, - отдыхай пока, занимайся чем душе угодно а завтра от покупателей отбоя не будет, вот и придётся потрудится»… «М да, действительно, совсем он из ума выжил» - подумал Матвей, и, поев отправился бродить по селу, куда глаза глядят».
У самых стен Троицкого храма увидел Матвей большое оживленье: девки и парни всех возрастов, мужики и бабы сгрудились вокруг чего-то, и показывали куда-то пальцами да вели оживлённую беседу меж собой. Матвейка подошёл, увидел средь людей своего приятеля Генку Козлова и спросил у него: «Что происходит». Генка выдохнул и с видом большого знатока всех сельских дел принялся объяснять. «Мишка Косоротов со старшими братьями ездил вчера на Ординку пострелять перелётных уток и на том самом месте, где у деда твоего, Афиногена, покосы да луга, подбили братья селезня, а когда достали из воды не поверили своим глазам, одна из лап у него была в золотом песке».
«Что ты чешешь пустомеля, - рассмеялся Матвей, - какое на Ординке золото?». «А вот не чешу, не чешу, - обиделся Генка, - дед Ефим подтвердил, а он в молодые годы на Медянских рудниках у господ рудознатцем служил, да ещё на прийск настоящий когда-то ездил.
«М да … хорошее дело золото», - прозвенел за спиной Матвейки голос Афиногена. «А нука ребятки, разойдись, покажите ка мне этот золотой песок». Молодёжь расступилась, и Мишка Косоротов, стаявший в центре толпы, протянул Афиногену небольшой мешочек. «Да ведь это и впрямь золото!!!»- вскрикнул, посмотрев Афиноген. «Что теперь себе заберёте, - опустил глаза Мишка, - раз мы нашли его на вашей земле и на вашем участке реки». «Зачем, - рассмеялся Афиноген,- «я за такую находку тебе ещё сверху прибавлю» и достал из кармана потёртый рубль. «Держи, свой песок а это за труды, купи что захочешь в лавке, а я пожалуй, пошлю на покосы к своим работникам гонца, пусть теперь песок на Ординке промывают».
Утро следующего дня оказалось для Матвейки ранним, дед разбудил его вовсе ни свет ни заря и как давай понужать: «Скорей, скорей, погода какая хорошая, пойдём давай гулять, а то целый день потом работать в лавке, ни минуты свободной не будет чтобы воздухом свежим подышать».
 Матвей потянулся, поглядел за окно и ахнул: «Деда какая погода, какой гулять, мы же с тобой промокнем, дождь вон сыплет как из ведра да и ветер не унимается… Пойдём ка сразу в лавку».
«Эх Матвейка Матвейка, рано нам в лавку, слаб ты пока в торговом деле… Иногда такая прогулка стоит целого дня за прилавком… Давай собирайся, а то без нас начнут, а это уже не дело».
Так, ничего не вняв, Матвей соскочил с кровати, наспех попил холодного чаю с маковым сухарём, и, накинув, что было, поспешил за дедом. Прогулка оказалось короткой, вышли на соседнюю улицу, и, оттуда, на окраину села, туда, где стояла Епифанова лавка. Зашли за куст и стали мокнуть по дождём, а дед улыбался, ехидно покручивая усы.
Долго ли коротко в околотке появился Епифан, быстрым шагом и в хорошем настроении он направлялся знакомой тропою к лавке… Открыл тяжёлый амбарный замок, висевший на двери, и, отчего-то с большим трудом снял его с петлиц. И тут случилось совсем невероятное. Двери в лавку открылись сами собой, а оттуда подобно лавине сошла на сельскую улицу какая-то тёмная масса, сбив Епифана с ног и протащив за собой к другому краю дороги.
В тот же миг, ветер переменился и Матвейка понял, что эта самая тёмная масса ещё недавно высилась зловонной кучей в их дворе.
 «Афиноген!!! - заорал вне себя Епифан поднявшись на ноги –«Где ты старый чёрт!». Дед, тем временем выпрямился и гордой походкой, как гусак,  вышел, улыбаясь из-за куста: «Тут я мил человек, чего изволишь». Посиневший от злости Епифан только и вымолвил «Это… это ты! Твоих рук дело?!».
«Ну что ты мил человек, - лебезил Афиноген, меня здесь и в помине не было. «Лавка твоя? Твоя!!! Значит и её пахучее содержание тоже твоё. А что ты в лавке ночью делал, что такого богатства скопились горы, это, увы, мне знать не дано». «Пошли Матвейка», - крикнул Афиноген, и, рассмеявшись в усы, двинулся открывать свой магазин. Епифан остался стоять с открытым ртом, а опомнившись только и смог что крикнуть конкуренту в след «Ну Афиноген! Ну подлец, мы с тобой ещё сочтёмся».
Старый купец, меж тем, оказался прав: народу в этот день в их лавку заходило видимо - невидимо. Матвейка так измотался бегать за товаром на склад, что под вечер отказался от ужина, с трудом добрался до кровати да уснул, не чуя ног.
Долго ли коротко гостил Матвей у деда Афиногена в Ашапе, но пришла пора и домой собираться. В один из поздних сентябрьских дней за ним приехал отец на телеге запряжённой кобылой Машкой, и они отправились в Курилово, домой к родным логам!
6
Зима в нашем крае случается ранней: вот, говорят с Покрова дня и снег уже идёт, и медведь в берлоге спит, и печи по сёлам топят, от чего в добротной уральской избе становится как-то особенно уютно, мирно и тепло. Утром на Покров Денисовы вставали рано. В доме пахло тёртыми полами, и мочёными яблоками, по углам, в честь большого праздника красовались узорные, вышитые матушкой полотенца, а в сердце избы весело и задорно на все лады трещала добротная русская печь.
Дед Абрам, по завету отцов, помолился на образа, достал из красного угла последний сноп овса, сжатый в этом году, да отправился кормить им кобылу Машку, говоря, что «этот сноп хранит всю силу летнего поля, а потому, чтобы лошадка не хворала, это самое оно». После поставили самовар, выпили чаю с краюшкой хлеба, и ещё до рассвета, отправлялись всей семьёй по пустым замёрзшим полям в Орду, где в Пророко-Ильинском храме собиралась праздничная служба.
По полям лежал первый снег, мерзлая земля хрустела под ногами, а в высоком небе во всей своей красе раскинулись звёзды на тёмном бархате, и только на востоке уже проступала золотистая бахрома нового утра.
 «Вот и Покров раскинула над нами Пресвятая дева», - сказал Абрам, глядя в небеса. «Где Покров? Где?» - удивился Матвейка. «Да ты и не увидишь,- ответила мать, там он, за звёздами, где ангелы летают, высоко над землей». Матвей разочарованно вздохнул и насупился. А впереди, меж тем, во все четыре стороны раскинуло свои околотки да улицы большое село Орда, укрытое лёгким морозным туманом и первым снегом, лежащих на крышах домов, сараях и тропах, следы на которых сходились большому прекрасному храму, откуда на всю округу уже разливался праздничный перезвон…
Вечером, уже дома, за праздничным столом, Матвейка с удовольствием вспоминал и этот дивный благовест, и красоту церковной службы и суету заснеженных ординских улочек, где отец, в честь святого дня, купил любимому сыну у заезжего коробейника сладкий медовый пряник в виде настоящего коня…. И мальчик, неожиданно для себя весело рассмеялся.
За окном, меж тем совсем стемнело, высыпали звёзды, ударил лёгкий морозец, отчего дымок над каждым сельским домом медленно подымался к тёмному небу, тонким прямым столбом. Праздничный ужин был в самом разгаре, когда за окном заскрипела телега, всхрапнули кони и послышались гулкие тяжёлые шаги. «Кого там нелёгкая несёт?» - сказал Абрам и вышел встречать незваного гостя во двор. «Ааа… сват!» - послышалось со двора, - «Входи, входи! Ты как раз вовремя! приехал на праздник? Трапеза в самом разгаре, проходи за стол да садись у окошка, справа от красного угла.
«Спасибо тебе сват, - ответил Афиноген, только не до застолий мне теперь… Приехал я с вами проститься, случилась со мной беда, такую задачку поставил губернатор, что и за год не решить, а он до завтра сроку дал. Коли не справлюсь – отправит на каторгу, поеду в Сибирь в тюрьму. А от туда, как ты знаешь, уже не воротятся…».
За столом повисла тишина. Ксения Афиногеновна, мать Матвея во все глаза смотрела на родителя, из которого разом ушла куда то его была поджарость, крутой и строгий нрав и даже огонёк, сиявший некогда в каждом глазу… Сейчас пред ними стоял совсем иной человек: усталый, измученный, загнанный в угол, коему некуда больше было идти… Первым тишину нарушил Абрам «Да ты садись сват, садись, расскажи нам толком в чём дело, а мы подумаем как решить его… Одна голова хорошо, а все мы ещё лучше, выкладывай давай!»
«Спасибо сват за твою доброту, да только мне здесь уже ни кто не поможет, а впрочем, какая разница дело обернулось так.
«Историю эту заварили братья Косоротвы, когда Матвейка гостил у меня в Ашапе. Подстрелили они на Ординке в моих владеньях матерого селезня, одна из лап которого была испачкана доброй горстью золотого песка. Что тут началось у нас в Ашапе! Все, от мала до велика, побросали крестьянские дела, оставили хозяйство и поехали на реку мыть да процеживать серый песок.
Долго или коротко работали наши старатели, да воротились все домой, несолоно хлебавши: грязные, усталые сырые и очень обиженные на братьев, от того, что послушав их, соблазнились старательским промыслом, оставив на деревне все свои дела.
Вот, кто-то и пустил в ту пору слух, что золото есть не по всей Ординке, а только на моих участках, и даже соседи в это верят, всё задают вопросы, дескать «Куда ты Афиноген Трофимыч, сдаёшь золотые мешки?». А я их видом не видывал… Покопалось мои работники в ординской воде, покопались, да так и ничего не нашли один песок да глина.
Однажды утром, ни свет ни заря в мою опочивальню ворвался Прошка, разбудил и кричит как угорелый «Вставайте Афиноген Трофимович, вставайте! Там из города по вашу душу приехали, три десятка коней, какой-то важный господин аудиенции добивается. Я спросонья не разобрался и, в чём спал, так и выскочил на улицу и замер от увиденного.
Прямо передо мной на вороных конях восседали три десятка казаков конвоя, при полном оружии, с шашками на боку и такими пышными усами, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Возле самого дома стоял богатый экипаж, оттуда выглянул незнакомый господин, увидел меня и поманил к себе: «Подойдите как любезный». Долго он осматривал меня с головы до пят, а потом усмехнулся «Ты Афиногеном будешь». «Ну я»– промолвил я ему в ответ, а он опять рассмеялся.
«Да отец, не так я себе представлял богатейшего купца Ашапской волости, а ты вон стоишь передо мной и даже порты купить себе не можешь. И он опять засмеялся своим басистым сипловатым голосом. И тут я понял, что забыл одеться да предстал перед грозным начальником в одной исподней рубахе, было очень стыдно, да куда уже бежать.
Большой начальник, тем временем вдоволь нахохотался и говорит «Ладно отец, давай ка к делу. Знаешь ли ты кто я такой?». Смотрю я на этого человека, смотрю, а узнать не могу, и как есть, всё выложил. «Не гневайся барин, не признал, память старикова уже подводит». А господин от этих слов рассердился, изменился в лице да как закричит: «Что ты себе позволяешь, старый чёрт, да меня здесь даже все собаки дворовые знают, я хозяин Пермской земли!». И тут до меня дошло, что в наш Ашап пожаловал сам губернатор, я, по этикету отвесил ему земной поклон да говорю «Чего ж изволите?».
Губернатор, тем временем, смягчился и говорит: «Вот, это другое дело. Слышал я отец, что участки у тебя есть по реке Ординка, продай их мне, ценой  не обижу». Что было делать, коли просит такой господин?
Подписали мы купчую, ударили по рукам, помощники его отсчитали нужную сумму, и уехал губернатор на Орду, а я у ворот своих стоять остался. Продал ему все земли, что имел, лишь небольшой закуток по Ординке себе оставил. Думал, раз уж губернатора прельстила Ординка-река, знать эти покосы шибко ценные, вот и решил подстраховаться, дабы не прогадать.
Целую неделю после этого жил я припеваючи: торговля шла, денежки водились, покуда однажды утром не вернулись конвойные казаки да ни скрутили меня в кровати и увезли на конях в волостное правленье, где губернатор постоем стоял.
И вот я, опять в одной исподней рубахе, стою посреди волостного правленья, а он кричит из-за стола «Как ты посмел старый дурак, обмануть меня, своего губернатора!!! Да я тебя со свету сживу! Отправлю в Сибирь на самую страшную каторгу, а оттуда, как известно, нет дороги назад! «Смилуйся государь, - сказал я ему, - но не понимаю, от чего ты на меня так обозлился, чем я прогневал твою душу? «Ах не понимаешь, ах чем я зол, а вот этот ты видел!!! И швырнул мне купчию в лицо. «Не ты ли, старый чёрт, продал мне недавно златоносный участок по реке Ординка. Где золота этого отродясь не бывало! Скажешь не ты!» «Ну я, ответил я ему, - да только смилуйся батюшка, продавал я покосы, а не золотоносный участок, а про золото реки Ординка слыхом не слыхивал! «Молчать!» разошёлся губернатор. Вся уже волость знает, что с Ординки возишь ты со своими ребятами целые мешки золотого песка! Вот старик, тебе моя воля. Коли привезёшь мне мешок с золотым песком до утра, я тебя помилую, а коли нет – пойдёшь без суда и следствия в Сибирь, это тебе понятно!?».
Вот такая история случилась со мной, что теперь делать и не знаю, где я ему мешок до утра возьму. Вот приехал попрощаться».
«Да сват, натворил ты делов, - ответил ему Абрам, - но ничего, утро вечера мудренее, оставайся пока у нас, а завтра придумаем, как тебя спасти». На том и сговорились.
7
Слушал Матвейка эту историю, слушал, и так ему захотелось деда спасти, что даже сердце защемило… Но в этот раз он точно знал, что нужно делать. Только в избе все уснули, только в углу погасла последняя лучина, как Матвейка осторожно спустился с палатьев, надел подаренные дедом сапожки и со  всех ног бросился в Абрамкин лес. Забравшись в его чащу, он достал из кармана свой небесный колокольчик, и, что было мочи, зазвонил. Снова заходил лес ходуном, снова двигалось сквозь него нечто большое, а в следующий миг увидел мальчик свою медведицу, которая на этот раз была размером выше сосен. Но, чем ближе она подходила к мальчику, тем меньше становилось высотой, и, оказавшись в двух шагах от него, глядела она уже обычным бурым хозяином леса. «Что нужно Матвей, зачем звал?». Мальчик сел на ближайший пень и поведал медведице всю нехитрую историю.
«Да… заварилась каша вокруг твоёго деда Афиногена, - промолвила медведица, но да ничего, это дело поправимо, если не побоишься, к утру добудем золото. А пока полезай ко мне на спину, дорога ждёт дальняя и не простоя, столько вёрст одному тебе за ночь не пройти».
Сделал Матвейка, как ему сказали, медведица разбежалась, добралась до обрыва и…взмыла в небеса!!! У мальчика перехватило дыхание,… Они подымались выше и выше… Вот внизу осталось родное Курилово, вот за холмами открылись Серкино и Голузино, а вот уже последними огоньками, мигает царица полей – село Орда.
А медведица, меж тем, заговорила: «Все дорогие металлы, золото и серебро находятся во владении двух сестёр – Златы и Серебрянки». Видят их люди по разному, тебе они поблазятся двумя девчатами лет 8-9. «Да ты не обольщайся, - сказала она, прочитав его мысли, у них совсем иная, довольно страшная и тёмная суть. Да ты и сам увидишь. В такие ночи, как эта, выходят они на особых полянках плясать да друг- перед дружкой нарядами красоваться. Вот и нужно нам, изловить во время танца Злату. Начнёт угрозами сыпать, а ты молчи, а станет откупаться - проси что хочешь. Да гляди, чтоб золотой песок подала сама, а если нет, то худо станет».
«Как же поймать её, - удивился Матвей, - она же тёмная сила». «Тут не беспокойся, сказала медведица, я подсоблю» и больше не сказала ни слова.
Долго или коротко бежала медведица по небу, да Бог её разберёт, а местность внизу менялось. Вместо деревень, заснеженных полей и лесов открылась широкая река, и Матвейка понял: это Кама! Над рекой, меж тем, было холодней, здесь ветра гуляли как и где им хотелось, вздымая такие волны, на тёмной воде, что Матвейка покрепче вцепиться в шею медведицы,  опасаясь сорваться с крутой спины вниз.
На одном из берегов реки показалась, деревенька, затем другая, а потом и вовсе открылось большое уснувшее село. «Это Сайгатка, - сказала медведица, здесь испокон веков живут отважные камские рыбаки, нам нужна вон та убогая хата на окраине села, там хранит свои снасти Ефим Лукич, старый вояка и рыбарь. Залезь нему в сарай и возьми оттуда самую большую сеть. Рыбаку в межсезонье она не нужна, а мы воротим до рассвета, он ничего и не узнает. Ну не мешкай, лезь давай в сарай»… Матвейка сразу исполнил, а позже вернулся из темноты сжимая в руках большую рыбачью сеть. «Хорошо ж ты задумала подруга, да дело пустое».
 «Отчего ж пустое?» - удивилась медведица.  «А с того, ответил, -  Матвей, зачем нам эти снасти? Как я этой драной сетью нечистую силу ловить стану?». Медведица промолчала, дунула на сеть и та заблестела позолотой, а все прорехи на ней затянулись сами собой. Мальчик изумился, а медведица рассмеялась. «Ну, вот теперь ты понял! Ничего не выберется теперь из этой сети, пока ловец не позволит». На том и примирились.
Снова залез Матвей на спину медведице, снова побежали они по небу. снова проносились внизу города и деревни, леса и поля, пока не открылись заснеженные горы, с могучими скальными выступами и густой, почти непроходимой тёмной тайгой. «Вот он какой Урал» - пронеслось в голове у мальчика. Внизу пролетел ещё какой-то город-завод, c большим златоглавым храмом и, на поляне в густом лесу близ этого города медведица  остановилась.
 «Вот сказала она», только ударит полночь, как на эту поляну выйдут красоваться друг перед другом Злата и Серебрянка. Спрячься вон за тем кустом и спокойно жди, а как увидишь Злату – не мешкай, бросай на неё нашу сеть и ожидай, чтобы начала она откупаться. Да смотри во все глаза, чтобы тебя здесь ни кто не видел. Сказала так медведица, развернулась к нему спиной и скрылась в непролазной уральской тайге. А Матвейка что…, присел за кустом, достал краюшку хлеба, посыпал солью и давай уплетать.
Долго или коротко, а на Уральскую землю спустилась полночь, небо стало тёмным и непроглядным и только звёзды да златорогий месяц освещали поляну, затевая игру с тенями, кои бросали могучие столетние древа. Вдруг увидел мальчик: с той стороны глухого леса, откуда веяло болотом, появились два бегущих огонька: один серебристый, а другой как золото. Долго кружили огоньки по поляне в каком-то неведомом танце, покуда серебристый огонёк не стал расти, увеличиваться в размерах, пока, наконец, не обратился прекрасной крестьянской девочкой в узорном сарафане лет восьми. «Какая она красивая, - подумал Матвей, это, стало быть, Серебрянка, вся она одета в белые цвета и от неё на всю поляну, как от луны свет серебристый идёт». Девочка, тем временем не стояла на месте, она закружилась в танце, плясала, плясала, пока не оказалась в центре поляны, хлопнула в ладоши и была такова. Образ её растаял в воздухе, словно и не было здесь никого.
Настала очередь Златы, жёлтый огонёк стал расти, пока не обернулся такой же крестьянской девочкой в ярком золочённом сарафане, сияющем на всю тайгу январской зарёй. «Господи, какое чудо! – изумился Матвей, как она прекрасна, да как же такую в сеть?». Однако тут же вспомнил наказ медведицы. Изловчился мальчик, бросил на девочку сеть и тут же попал… Получилось удачно. Злата заметалась в рыбачьей сети, заметалась, да больше запуталась, а выбраться не может, какая-то сила держит её внутри, увидал этот Матвей, успокоился и вышел из-за куста.
Увидала его Злата, да как давай браниться, да сыпать проклятья на него, на его родных на весь род… А Матвей не слушает, знай у невода прохаживается, а девочка тем временем, очевидно уставши, и совсем выбившись из сил, села на землю и уставилась своими большими блестящими жёлтыми глазами на него. И уже совсем другим ласковым и нежным голосом сказала «Ну и чего тебе надо Матвей, говори свою цену. Нашему брату до зарницы нужно скрываться в пещерах, а то погубит солнце меня». «Дай мне мешок золотого песка и самородков» - сказал мальчик. «Всего-то засмеялась Злата, обнажив свои маленькие острые, как у волка зубы - «Пустячное дело, бери мешок и отпускай меня». Видит Матвей, прямо перед ним стоит мешок золотым песком и самородками набитый. Хотел было взять его мальчик, да вспомнил, что медведица наказывала.
«Нет, чертовка, меня не проведёшь, - усмехнулся Матвей, приду я домой, а в мешке навоз окажется, - Надо чтобы ты сама подала». «Вот ещё чего удумал!» обиделась Злата, - да кто ты такой, чтобы я тебе прислуживала! За такую дерзость останешься без золота и без мешка! Хлопнула она в ладоши и всё исчезло.
«Ладно, Злата, я не тороплюсь», - улыбнулся мальчик, и покуда она продолжила биться в се;ти, собрал по опушке сучья, свалил их вместе да развёл для тепла костёр. Долго сердилась Злата и даже смотреть не хотела на своего мучителя, покуда небо над соснами не подёрнулось синевой, а где-то совсем далеко не забрезжили первые лучи рассвета. «Ладно, Матвейка, твоя взяла, - сказала Злата, - мне и правда в пещеры надо, и извернувшись, своими руками из-под сети дала ему полный мешок настоящего золота».
«Вот это другое дело, улыбнулся мальчик, принял мешок, распутал Злату, та поклонилась, вышла в середину поляны, хлопнула в ладоши и тут же исчезла в белой предрассветной мгле.
«Вот это да…» - раздалось за спиной у Матвея. Мальчик вздрогнул, схватил покрепче мешок и повернул на голос голову. На дальнем краю поляны стоял парнишка-девятилеток с охотничьей берданкой, одетый в тёплую одёжу, и во все глаза смотрел на него. «Сказывал, бывало, дедушка Слышко, что такое в наших местах случается, - продолжал незнакомец, да я не верил, а оно вон как выходит». «Ты кто такой?» - только и смог промолвить Матвей. «Я из заводских, - ответил мальчик, а зовут меня Павликом, - с самой полуночи за тобой слежу. Хорошо ты расправился с это нечистой силой!!!  К слову, а сам-то ты кто, и как очутился в наших краях?».
«Там наша земля» - ответил на это Матвей, махнув рукой куда-то на запад. «Погляди-ка, какие сегодня звёзды чудесные»- добавил он, и, покуда Павлик рассматривал небо, скрылся с мешком в лесу.
Утро в Курилово выдалось ясным и морозным. Солнце входило нехотя, медленно сгоняя туманы в самые глубокие овраги да лога. На пожухлых травах, озябшей земле, крышах и сарайках блестел да искрился первый в году, скрипучий снег. Афиногену не спалось, всё ему блазился то беспорядочный конский топот, то тяжёлые шаги казаков, идущих к избе его арестовывать.
 Наконец, совсем умаявшись, потеряв остатки покоя и сна, Афиноген, поднялся с ложа и вышел в сенки испить из кадушки ключевой воды. И какого же было его удивление, когда в сенях увидел он огромный мешок, доверху набитый золотым песком и самородками. Радостные крики старого купца перебудили весь дом, вся семья сбежалась поглядеть на это чудо. А Афиноген, не теряя времени, запряг кобылу Машку, и стремглав повёз мешок в волостное правление, где в эти дни квартировался губернатор.
Хозяин Пермской земли, разбуженный ни свет не заря, оказался не в духе, но увидев золото, прямо засиял от счастья. «Ну вот старый жук, можешь когда захочешь, намыл таки золото на Ординке реке! Значит мои ребята плохо стараются, пошлю ка я к ним на зимовье приказчика, чтобы шевелились и не тратили время зря. А с тебя за это золото, снимаю все обвинения и ещё, держи в придачу к сумме сделки сто рублей. На том и распрощались.
Счастливый Афиноген на радостях уехал в Кунгур, закупил там в лавках всякой снеди, и вернувшись в Курилово закатил в избе Денисовых пир на весь мир. За богатой трапезой только разговоров и было что о чудесном избавлении да о том, кто подбросил в избу мешок. «И главное, - заметил Фёдор, - к дому не подходил ни кто чужой, Шарик на цепи сидел всю ночь, не лаял. Даже не знаю, кто это мог быть. «А я, наверное, знаю кто» - усмехнулся в усы Афиноген и лукаво подмигнул сидевшему на лавке Матвею, от чего тот даже вздрогнул.
8
С этих пор дела у Афиногена пошли в гору. От покупателей отбоя не было, в лавке всегда толпился народ, правда, больше приезжий, привлечённый в наших края славой Ординского золота, коего в землях этих никогда и не знали. В один из прекрасных вечеров, когда подходило время запирать до у;тра лавку, к Афиногену пожаловал его заклятый конкурент Епифан и протянул ему бутылку водки.
«Здравствуй брат-купец, давно с тобой не виделись, гляжу, дела у тебя идут хорошо, а знаешь не правильно это! Живём мы с тобой в одном селе, с детства меня ты знаешь, а у нас вражда идёт, не дело ведь это!» Поначалу опешил Афиноген от таких речей, а потом подумал, и в правду, зачем эта ссора? Пригласил Епифана домой, поставил лучшие блюда, и пошло у них застолье да весёлый разговор.
Долго или коротко, когда закончилась бутылка водки, совсем охмелевший Епифан, едва шевеля языком разоткровенничался. «А ты знаешь… ик! Дорогой брат Афиногн! ик! Я тебя уважаю! Ты человек такой души! Ик! Ведь это я подставил тебя ик! Я наплёл губернатору, что ты похвалялся своим участком, что золото там у тебя как грязи!  Ик! А ты-то вон какой! Пригласил после этого меня к себе, до;сыта накормил, братом называешь, несмотря на все грехи! Ик! Слушай, а продай по дружбе тот, маленький участок Ординки, что ещё остался у тебя!!!!»
«Так вот они откуда ноги растут, - подумал сразу протрезвевший Афиноген, ладно, гадина я тебе припомню!». И заломил за свой участок вовсе немыслимую цену. «По рукам», - буркнул Епифан, подписал купчию, отсчитал нужную сумму и тут же забился пьяным сном.
С этого дня переменился Епифан, торговлю забросил на ярмарки не ездит, а работников своих согнал на Ординку и вместе с ними целыми днями мыл песок. Целых двадцать лет трудился Епифан. Промотал на этом деле всё своё состояние, продал лавку Афиногену, от него разбежались все работники, а сам он глядел как последний нищий вечно грязный и сырой. А в уме лишь только одно: золото, золото, золото. «Вот постигнет меня удача, говорил он себе, всё верну в двойном размере». Но удача так и не улыбнулась, а в реке Ординке ни попалось ничего, кроме грязи песка и глины.
В один из летних дней провозившись всю ночь, а потом ещё до обеда, совсем измотанный Епифан вернулся в свою избу, упал на голую лавку и забился от усталости мертвецким сном. Когда он проснулся, уже сгущались сумерки, в небо высыпали звёзды, а большой златорогий месяц точно стучался в его запотевшее и грязное окно. Епифан сел, покачал головой, потёр натруженную спину, зажёг лучину и вышел в сени, чтобы умыться. Нагнулся над кадушкой, и впервые за много лет увидел своё лицо… Из воды на него смотрел немолодой, видавший лучшие время мужчина, с засаленными волосами, тёмными кругами под каждым глазом и обильной сединой, одетый в какие то лохмотья. От наплыва чувств Епифан ударил кулаком по воде, его обдало студёной прохладой и, стоя у кадушки, он, как будто очнулся от глубокого многолетнего сна.
«Кем я стал, во что превратился, - думал он, - сума свело меня это золото… Уже за 50, а что я видел в жизни, ни хозяйства ни славы купей, ни жены ни детей». Совсем отчаявшись, не зная, что делать вернулся он из сеней в избу. В избе, меж тем было пусто, всё он продал, что мог, дабы продолжать старательское дело и только на большую древнюю икону святого Николая, доставшуюся ещё от отца, рука не поднялась.
Сам не помня себя, Епифан упал перед иконой на колени и начал молился, молился впервые за много лет, и, наверное, впервые в жизни искреннее.
«Ступай на Белу гору, звезда укажет путь» услышал Епифан и поднял голову. В избе по прежнему не было никого, только от лучины  ходили тени, подле стен темнели лавки, да блестела старинная икона в красном углу. «Ну чего ты медлишь, пора в дорогу», снова прозвучал тот же самый голос, будто в голове, и Епифан наконец-то понял всё.
Собрав нехитрые пожитки, старинную икону, краюшку хлеба, соль да резную ложку вышел Епифан из дома и взглянул на тёмное небо. Одна из звёзд точно манила за собой, мерцая где-то на западе. Вот на неё и пошёл Епифан, оставив за собой родную хату и ни разу не оглянувшись на своё село, где без малого прожил почти 55 лет.
Целую ночь, не останавливаясь шёл по лесам и полям Епифан, пока, наконец, по утренней авроре не оказался на высокой горе, у массивных стен главного храма юного монастыря. Внизу, под горой, во все концы уходили лесистые дали, перехваченные жёлтыми заплатками спелых ржаных полей. Из трапезной пахло свежеиспечённым хлебом, а из открытых дверей доносилось пение монастырского хора… Служба была в самом разгаре. «Дай что ли зайду, и хоть в сторонке постаю, послушаю» - решил Епифан и шагнул в храм.
От знакомых с детства слов молитвы на бывшего купца нахлынули чувства, и он вспомнил, как в детстве ходил с отцом и матерью в Ашапский храм, слушал местного батюшку и стоял в очереди на исповедь, после которой неприметно давали ложку сладкого кагора и крохотную булочку -просфорку. Не ясно от чего по лицу и седым усам Епифана побежали горючие слёзы, вспомнил он как обманывал и лгал чтобы умножить свой капитал… И эти мысли давили на него, но вдруг стало хорошо. «Я дома» - сам не зная почему сказал Епифан, и наложил на себя крестное знаме;нье глядя на большую икону с ликом сына Божьего Иисуса Христа.
Так он и остался на Белой горе став одним из первых насельников Великого уральского монастыря. А дом его в Ашапе заселили какие-то подёнщики, да он и не печалился, никогда не вспоминал о прошлой жизни, не жалея о том что ушёл из этих мест, как оказалось навсегда.
А в Курилово, меж тем, жизнь, как и везде, вошла в своё русло. Матвейка рос, помогал по мере сил отцу и деду в кузне, ездил ко второму деду в Ашап, который так и не оставил мечту приохотить внука к азам торгового дела. Ни на минуту не расставался мальчик со своим небесным колокольчиком, «Авось - думал он, пригодится. Такое средство спасёт его от любой беды». Да только этот обычай сыграл с ним злую шутку.
Однажды на вечёрке играли дети в бабки, Матвейке как обычно несказанно везло, и все, кто собрался и смотрел за это игрой, чёрной завистью завидовали ему. Когда закончилась игра, Оля Хабарова, которая нравилась Матвею, отвела его в сторону и стала просить открыть секрет такой удачи, как так сталось, что во всех забавах и играх везёт ему. Матвейка отнекивался, но она так ловко хлопала глазками и говорила такие ласковые слова, что Матвейка сдался, показал ей колокольчик и рассказал его историю да потряс… Но колокольчик больше не звонил.
Понял Матвейка, что стряслось, побежал в Абрамков лес, тряс колокольчиком, звал свою медведицу, но звона не разливалось, а его лохматая подруга больше не пришла. А высоко над лесом в тёмном небе тихо мерцали звёзды, ярко рисуя созвездия большой и малых медведиц, которые, казалось, грустно взирали на него…
9
Холодной, ненастной и какой-то сумрачной выдалось в Курилово осень в 1940 году. На праздник Покрова, и вовсе разразилась гроза со снегом, чему изумились даже самые глубокие старики, повидавшие всякое на своём веку. Говорили тогда «Дурная примета, будет сложное время», да не особо в это верили, не зная сквозь какие испытания предстоит пройти в недалёком будущем уральской глубинке и всей нашей стране. К вечеру всё улеглось, ушли седые тучи, а в доме сельского кузнеца Матвея Фёдоровича, за богатым праздничным столом собралась в этот вечер вся многочисленная родня
«Елисавета! Держи скорее Володьку, - крикнул жене Матвей Федорович, как бы он в подполье не упал. «Ух ты Господи мой свет!»- всплеснула руками Елизавета Ивановна, и побежала ловить одного из младших внуков, розовощекого малыша, который ползая по дедовой избе подобрался к спуску подпол, коий кто-то из родичей забыл затворить.
«Дедушка, а дедушка, - спросил кто то из старших внуков, сидевших за столом, - а что это за колокольчик у тебя на полке под божни;цей». «Это…-улыбнулся Матвей Фёдорович глядя на звёзды за окном, - давняя история». И, тихонько крякнув, начал свой рассказ…
В это же время, за сотни вёрст от Курилово в великом уральском городе Екатеринбурге, прозванной при советах Свердловском, в доме на углу Архиерейской и Болотной, при свете мутной лампы расхаживал по кабинету взад и вперёд седовласый писатель. Сегодня вдохновение его дразнило: мысли то приходили, то путались, заводя свой причудливый танец, а на бумаге, меж тем, не появлялось ничего. Он открыл чернильницу, закусил перо, подошёл к окну и глянул на небо. «Эка сегодня звёздная ночь»…
Вдруг писатель остановился, и переменился в лице: какое-то воспоминание из далёкого детства пришло к нему на ум. Глаза у него загорелись, и, не в силах бороться с душевным порывом, бросился он к столу, окунул перо в чернильницу и начертал на бумаге «Огневушка-Поскакушка, Уральский сказ»!
Кощеев Д.А. 31.10.2021

*Произведение посвящается Денисовой Ксении Афиногеновне