Опавшие мысли

        Личная религия. Есть «народная религия», есть «религия для народа» (его благозвучным названием – эвфемизмом – является «религия народа») власти и есть религия для посвященных (пророков, святых и священнослужителей). Так называемая «народная религия» есть религия самого народа. Она грамотная, но не просвещенная, не образованная, правда, сознательная, однако не само-сознательная. В ней вера доходит до сознания, но не дает ему выхода, ибо ограничивается табуированием любопытства.
        Уже «религия для народа», просвещенная идеологами-просветителями или их преемниками-бюрократами, а сейчас технократами, не только сознательна, но и рационально, только разум в ней используется для управления самой этой верой в интересах силы для усиления власти малого большим.
        Что до религии для посвященных, то эта религия существует для их собственного (автономного) удовлетворения. Она представлена теми, кто занят ею по преимуществу, и носит уже не народный или клановый, но кастовый, корпоративный характер. Последние две разновидности религии эгоистичны. К тому же последняя религия, как дело посвященных, имеет закрытый характер.
        Та религия, которой живет не большинство и не группа, а лично сам человек, нужна ему, если он самостоятелен не только в суждениях и решениях, но и в идеях, понятиях и чувствах. Но зачем ему нужна религия? Ему нужна такая религия, которая есть вера в то, что запредельно для его познавательной способности. Вот тогда собственно личное, самость как сущность субъекта в качестве самого или Я есть предел. Что же лежит за его пределом является уже не-Я для Я как невозможное для превращения, освоения в качестве Я. Вот в него и приходится верить Я и уповать на возможное приобщение, причащение, а потому и освоение.

 
        Система и дурак. Человек, который находится вне господствующей или противостоящей ей антисистеме внутри нее или даже извне, как другой, враждебной системе, обречен на положение круглого дурака. Он вынужден держать круговую оборону, заранее предвидя свое поражение, которого обязательно оставят в дураках. Поэтому чтобы самого себя не оставить в дураках, следует вовремя войти, инкорпорироваться в систему или антисистему, если та есть не свое чужое, а свое для чужой системы, чтобы оставить в дураках не себя, а как ту, так и другую системы. Это возможно, если работать двойным агентом, сталкивая системы друг с другом.


        Бог и лик. Бог многолик и поэтому человеку кажется, что у него нет лица, что он безвиден. На самом деле, что у него столько лиц, что их всегда больше на одно, чем человек может представить себе.


        Правда как ложь.  Грузинский философ Мераб Мамардашвили в своих лекциях любил повторять слова Данте из его «Божественной комедии»: «Мы истину похожую на ложь должны хранить сомкнутыми устами». О чем писал «божественный Дант», как его называло «солнце русской поэзии»?  Об истине, по-русски – правде, которая становится кривдой, искривляется в силу тяготения, движения вниз, прикрывая собой нечто иное, чем она есть. Истина или правда говорится для истины, правды, самой себя, а не чего-то иного. В противном случае она уподобляется тому, что ей противоположно. Ведь свято место – место истины – пусто не бывает. Если нет истины на ее собственном месте, то там оказывается ее тень, одна видимость, кажимость истины – ложь. Вот чего нужно бояться и не болтать, а говорить по делу – говорить правду. Почему? Потому что истиной слова является дело. Оно само за себя говорит. Ложь изобретательна. Но вся ее изобретательность заемного свойства, свойства, украденного у правды. Ложь обязательно приводит к воровству. И она не спасительна, как говорят люди с коротким умом, - «ложь во спасение», - а губительна. Она губит, убивает человеческую душу. Где есть ложь, там рядом находятся ее постоянные спутники: воровство, предательство и убийство.

 
        Философия как мировоззрение и наука. Разумеется, философия не есть ни мировоззрение, ни наука. Но такой ее называют «философы для публики» – учителя философии. Они говорят, что философия всех есть мировоззрение, а для всех есть мировоззренческая наука. 
        Так говорят учителя философии: «философия есть мировоззрение». Это в широком значении или смысле, что, кстати, не одно и то же. Значение – это то, что есть вне сознания, но в языке, а смысл – это как это «что» есть в сознании. Понимание философии в широком значении означает помимо прочего и то, что всякий здравомыслящий человек имеет свою философию, а значит, следовательно, является философом. Это так, если признавать философию за мировоззрение. Из чего, естественно следует, что любой человек есть философ, ибо у него по определению есть мировоззрение. Следовательно, та философия, которая есть, то есть, реальная философия есть дело мысли любого обывателя или обыкновенного человека – человека, которого можно встретить на улице или зайдя в любой первый попавшийся дом. 
        Правда, эти пресловутые учителя философии спешат оговориться, упоминая то, что философия фигурирует и в узком смысле слова уже не как просто мировоззрение, а, видите ли, наука о мировоззрении или мировоззренческая наука, что, впрочем, не одно и то же. Одно дело наука о том, как ты смотришь на мир из мира же, а другое дело наука обо всем ли теория всего.
        В лучшем случае философия есть не наука о мировоззрении или само мировоззрение как зрение на мир в целом и тем более не теория всего, а работа ума над мировоззрением, рефлексия по поводу мировоззрения. 
        Порой учителя философии договариваются даже до того, что определяют философию в качестве идеологической науки. Но такое определение уже не лезет ни в какие ворота (сознание). Почему? Потому что идеология прямо противоположна философии, ибо если философия желает действительное, то идеология выдает желаемое в качестве иллюзии за действительное.


        Дурак и его окрестности. Дурак – это тот, кто не знает, что он дурак, а не умный. Это полный дурак. Тот дурак, кто знает, что он дурак, уже не дурак, а полудурок или умный дурак, но дурак.
        Естественно возникает вопрос о том, кто такой умный как умный, а не дурак? Умный тот, кто относится уже не к самому себе, а к другому как могущему быть умнее его. Полудурок или умный дурак признает себя дураком и тем самым превосходит себя. Но он еще не находит себя в уме. Он только находит ум в себе как нечто иное ему. Нужно сделать это иное своим. Сделать это можно, только признав ум как иное в другом, а не в себе. Если нечто есть не только в тебе, но и в другом, то ты и другой уже есть в нем, в этом ином как уме. Только тогда ты осознаешь, что в уме, находишься в нем. На пути к умному умный дурак может зайти не туда, куда следует. Куда же не следует? Не следует хитрить. Хитрость это остановка на пути к уму, ибо хитрый думает, что другой глупее, дурнее его. Поэтому он и не думает, а хитрит, обманывает. Однако в результате обманывает не другого, а самого себя, обманывается на свой счет, что он умнее других. 
        Но есть не только умный, - есть еще заумный. Заумным является тот, кто не столько в себе, как умный, сколько себе на уме.
        Но этого мало, ибо есть еще и мудрый. А это кто? Это тот, кто не только в себе, но и для себя, а не себе на уме. Таким он только кажется умным.

 
        Мысль и язык или философия через одно место (с-пор(ка) с Витгенштейном). Людвиг Витгенштейн свел философию к языку, к его правилам в пику Гегелю, который свел ее к понятию. На взгляд Витгенштейна, как ему мнилось в качестве изобретателя (инженера) новой философии в виде инструмента познания, следует делать, а не говорить. Но как так, ведь он же свел мысль к слову? Это да, но к какому слову? К слову как делу! После «как» нужно, по Локку, зачистить рабочее место. Он представил мысль в качестве дела, которое делается, совершается по правилам языка. Грамматика, грамма стала истиной мысли. В результате мысль обернулась смыслом слова. Этот смысл проступил сквозь ткань, плоть, материю слова как его форма, фигура, идея грязи. И Витгенштейн, и иже с ним его любители («голубки») увидели свою задачу. По их соображению она заключается в том, чтобы облегчить работу мысли, оптимизировать мысль, упростить ее не накручиваем мысли в мысли, а ее раскручиванием в слове. То есть, следует не рефлексировать по поводу неописуемого, а думать так, как говорит язык, когда собой описывает мир. Нужно заняться гигиеной ума, почистить и даже зачистить его от мыслей щеткой слова. «Меньше пустых мыслей – больше дельных слов» - это кредо техника от философии. С их точки зрения философия – грязное дело. И известно почему: свихнувшимся, вывихнутым платоникам нужно вправить… мозги, а потом почиститься, ведь можно запачкаться… шелухой от рациональных зерен (семян) логоса (слова).
        Витгенштейн еще тот технарь, ремесленник мысли. Деловой. Он и его так называемая «философия», вернее, «мизософия» (не любовь к мысли, а ненависть к ней как «комплекс кастрации мысли») вполне уместны в наше бес(с)мысленное (техническое, информационное) время, когда мысль ушла на покой, а речь философа стала молчаливой. Что ж, помолчим. «О чем нельзя (запрещено Витгенштейном и технократами) говорить, о том следует молчать». Философский гомосексуализм бесплоден. Излишняя порнография (описание), о-писат-ельност-ь ведет к импотенции мысли. Витгенштейну больно от углубления мысли. Из глубины ей не пробиться сквозь завалы слов, которые делают непроходимыми пути мысли на поверхность сознания. Пора заткнуться. Нужна затычка, запор, иначе мысли вырвутся на волю как муха из бутылки. Витгенштейн – философ не орала, а нала. Он сидит, тужится - думает, молчит. Не думаю, что он высидит мысль. Ведь когда мыслитель, мысль молчит, тогда начинает говорить тело, слово.
        Что получилось в итоге? Витгенштейн, как та еще «ревизорская жена», высек себя в качестве философа в поучение всем тем любителям-подмастерьям, что тщатся обрезать, кастрировать, оскопить себя, лишить себя Я, чтобы самим ни думать, чтобы вместо них думал орган речи или какой другой орган печати. Берегитесь хулители мысли и гимнософисты цифры, инноваторы ОНО, - так припечатает, что мало не покажется! Останется на всю жизнь идеологический, то бишь, теперь, информационный, кодовый след, чипсет в вашем котелке. Варите суп из своих чипов.

 
        Вера. Вера реактивна. Она есть реакция на страх. Страх внушает незнание, неведение и не видение. Человек страшится бога. Так вот бог и есть страх в концентрированном, густом виде. Он есть сгущение, метафора страха. Страх вызывает, внушает веру. Что нам страшно? То, что сильно. Поэтому бога называют всемогущим.


        Что нас ждет в будущем. Естественно, нас ждет падение, ибо нынешний кризис пришелся на стадию не подъема, как кризис конца XIX – начала XX века, разрешившийся революцией, а упадка, который разрешится дегенерацией современной жизни, включая не только социальную, но и органическую, что уже сейчас диагностируется в качестве симптома как потеря коллективного (массового, общечеловеческого) иммунитета.


        Идеальное и материальное. Идеальное, если брать его по-кантиански, есть невозможное в отношении к возможному, недостижимое в деятельности человека как идеал в качестве регулятивной идеи. Тогда возможное есть идеальное, точнее, идильное или идиллическое как  существующее в сознании. Есть еще и существующее в материи как воплощенное в материале, уже независимо от сознания в качестве его продукта. Таков трансцендентальный идеализм, предполагающий нечто трансцендентное вещи в качестве его идеального прообраза (прототипа), образца вещи (парадигмы). Инобытие идеала и его вещного явления пребывает в сознании в виде уже образа, который становится понятным в качестве понятия идеи и вещи.
        Обратным образом идеализма является материализм, который уже материальное берет, схватывает в качестве основания такого рода деления на противоположности. Материально то, что реально, бытийственно. Таково само бытие. Оно и есть материя с точки зрения материализма. Но тогда идеальное есть его отражение в сознании, отражение вещи в сознании в качестве образа субъекта познания. Для материалиста невозможное есть не материальное, а возможное только – идея. Реально же есть то, что есть материально.


        Политическая инверсия и политический спектакль. Если прежде в конце позапрошлого и первой половине прошлого века была политика активизма, энтузиазма (революции), то теперь на смену энтузиазму пришел реактивный страх. Он и раньше пользовался у политиков популярностью. Но  тогда он умерялся трудовым энтузиазмом и идеологией (враньем). Теперь же возобладал страх. В массах стал нагнетаться страх потому, что противники политического статус кво выступают не просто против власти, а против самого массового общества, его устройства, совершая акты насилия над людьми из массы. Такова инверсия политика страха, спровоцированная технократами.  В настоящий момент времени этот страх обострился в связи медикализацией источника страха: произошло сближения политического элемента с медицинским элементом. Политика глобализируется и разыгрывается как драма соперничества. Она преувеличивается, теряет собственную меру (разумность, рацио), рядится в халат врача, выдавая себя за спасителя человечества. В результате человек становится тотально ограниченным, сегментированным клеткой своего местопребывания ради выживания. Что дальше? Осуществление дьявольской идеи трансгуманизма, превращение человека в рабочую функцию (раба) общественной машины, так называемая «цифровизация» как эвфемизм роботизации самого человека. Для чего? Для уничтожения человека руками самого человека в интересах врага рода человеческого. Сегодня дьявол явился нам в образе информационной машины. Но он не машина, он дух, превратно истолкованный человеком. Кто виноват в этом превращении? Разумеется, человек. Так кто же враг рода человеческого? Иллюзия, виртуальный мир, его симуляция, которая собой подменяет реальный мир.


        «Возлюби ближнего больше себя». Есть две заповеди. Первая заповедь: «Возлюби Бога больше, чем себя». Вторая заповедь: «Возлюби ближнего больше, чем себя». Это заповеди для обычного христианина, то есть, грешника в церковной ограде. Обязательны ли они уже для святого. Да, но только наполовину, ибо вторая заповедь для святого суровее, - святой должен возлюбить ближнего больше, чем себя. Только так человек станет ближе к Богу. Это почему же? Потому, что его уже не будет держать при себе эгоцентризм.


        Вопрос определяет ответ. Лишь тогда, когда человек ответит правильно на такой вопрос: «Почему нет худа без добра, а не, наоборот, нет добра без худа» и ему подобные вопросы, он способен заниматься философией. Но только если он сам задаст такой вопрос, можно сказать, что философствующий уже стал философом.  Ответить на философский вопрос легче, чем его поставить. Данный вопрос имеет такой ответ: «Из плохого может следовать хорошее, но никогда из хорошего не следует худое, ибо в том, в таком (логическом) следовании нет не только истины, но и смысла».


        ВИЛ. Кто такой Владимир Ильич Ленин (Ульянов)? Он самый! Кто он такой с человеческой точки зрения, а не с точки зрения специалиста, например, политика, большевика или идеолога? Если вспомнить его отца, то тот стал почетным и состоятельным гражданином благодаря своим неустанным трудам на ниве просвещения. Государь наградил его и его потомков за верную и прилежную службу дворянским званием. И чем отплатили ему и его наследнику потомки Ильи Николаевича Ульянова? Покушением на убийство и массовым убийством всей императорской семьи. В этом отличились как его старший сын Александр Ульянов, так и средний сын Владимир Ульянов.
        Для того, чтобы понять черную неблагодарность детей Ульянова по отношению к российскому престолу, попытаемся поставить себя на их место.  Для начала возьмем старшего, Александра Ульянова. Он был студентом-химиком, когда задумал совершить покушение на государя-императора. Как случилась так, что успешный студент, готовящийся стать молодым ученым, изготовил бомбу и превратился в бомбиста-террориста? Загадка. Ничего не приходит в голову, кроме того, что он сошел с ума от своих химических опытов. Вероятно, отравил свое сознание тем, что нахимичил. Обыкновенное объяснение его смертоносной мотивации не выдерживает никакой разумной критики. Как может вполне благополучный человек, который занимается естественными науками в университете, найти в цареубийстве разумное решение социального вопроса? Для этого нужно быть если не кретином, то хотя бы интеллектуальным дегенератом. Его защитники говорят о том, что так он пострадал за народ в качестве кающегося интеллигента. Разумнее было бы покаяться в своем грехе черной неблагодарности.
        Другое дело, Владимир Ульянов. Его старший брат своим криминальным поступком буквально «перекрыл» ему путь в приличное общество. Что оставалось тому делать? Вести жизнь отверженного из-гоя или уехать за границу. Что он и сделал, став революционным отщепенцем и иммигрантом. Но за границей так и не прижился: и там таким нет места. В душе же он все это время таил и вынашивал идею отомстить обидчику своего брата не террором, но тем, чтобы полностью разрушить весь строй той общественной жизни, в которой не осталось ему места.

 
        Еврей как существительное и как прилагательное. Есть русский еврейского происхождения. Это «русский», то есть, еврей, рожденный еврейкой. Он еврей в качестве существительного, то есть, русский по форме и еврейский по содержанию. Но есть еврей русского происхождения. Это «еврей», рожденный русской. Такой «еврей» есть еврей как прилагательное. Он только по форме еврей, но по содержанию русский. Что значит «прилагательный» и по форме? А то и значит, что он культурный, не натуральный. Вот этому другому материалу придается своя форма, и ее носитель становится «своим чужим». Это еврей-изгой (из-гоев). Он пришелец, который, модернизирует культуру и формирует цивилизацию.


        Человек и Бог: место и в-место. Индусы говорят, что когда человек исчезает, умирает, тогда на его месте появляется Бог. Следует ли из этого высказывания то, что человек после смерти живет в Боге? Нет, не следует. Вечно живет только Бог, ибо ему везде есть место. Человеку же есть место только во времени.


        Философия, наука и богословие. Философия является познанием (познаванием, постижением, пониманием) непознаваемого (непостижимого, непонятного). Наука же является познанием непознанного. Что касается богословия, то оно есть познание непознаваемого. Но в отличие от философии, которая тоже имеет дело с непознаваемым, только в мысли, а не по вере, познает непознаваемое познаваемым, богословие есть познание (постижение) непознаваемого (непостижимого) непознаваемым (непостижимым) же. В свою очередь наука есть познание непознанного познанным.
        Как в случае с наукой, так и с богословием, мы имеем единство средства и цели. В случае же с философией мы находим противоречие между средством и целью: либо мы, как правило, познаем непознаваемое познаваемым, либо, редко, познаем познаваемое непознанным. Последняя альтернатива познания употребляется в философской науке.  Первая же альтернатива имеет место в сугубой философии.

 
       Смысл жизни. Смысл есть то, ради чего мы живем. И тогда он есть цель жизни. Но смысл есть и то, с помощью чего мы живем. Поэтому он есть и средство для жизни. Смысл же смысла есть единство средства и цели. Вот это единство смысла есть становление живого смысла, смысла в жизни и жизни в смысле.

 
        Любовь к женщине. Без любви не было бы женщины. Но без женщины не было бы и любви. Любовь бывает всякая, как и женщина бывает разной: хорошей и плохой, благородной и подлой. Вместе с ней в жизнь мужчины пришел соблазн. Она искушает нас на творчество как соперничество с ней в том, что нам не дано – рождение. Но нам дается компенсация – муки творчества. Любовь нас искушает рождаться в красоте – в женщине. Она наша муза, идея прекрасного. Но она же – ее воплощение. Женщина заводит нас, толкает одних на превращение, других на преображение.

 
        Платон и гомосексуализм. У Платона не было жены. Была ли у него женщина? Мы не знаем. Но знаем, что у него был учитель Сократ и ученик Аристотель, а они мужчины. И все же у него была женщина. Звали ее «Идеей». Это была неземная женщина. Он любил только ее. Сократа он уважал, а о Аристотеле заботился. Вот поэтому он был не геем, а идеалистом. Идеалист – это не гей. Он, вообще, равнодушен к полу, но не равнодушен к идее и человеку, к идее человека. Идея человека – это богиня, которая рождает человека в человеке. Воплощение этой идеи он нашел не в женщине, а в себе во время «второй навигации». С точки зрения идеалиста такой человек находится по ту сторону мужчины и женщины. Этот (внутренний) человек и есть душа. Дух в теле человека становится душой, очеловечивается. Душа не имеет пола. Но мужчина опознает ее как нечто иное его полу в качестве женщины, а женщина, напротив, осознает ее мужчиной. Душа имеет зримый образ, проекцию в качестве тела с полом, будучи для него потолком. Кривая проекция порождает третий, средний пол – половой полиморфизм. В кривом виде (зеркале) Платон кажется, видится геем.


        Проникновенность духа. Право на проникновенность имеет только дух. Всякое иное, чем духовное, проникновение является насилием. Любовное соитие имеет смысл зачатия новой жизни. Именно этим оно и оправдано. Всякая иная физическая любовь имеет смысл одного только наслаждения. Но это наслаждение связано с насилием, с нарушением дистанции между людьми. Человек постольку человек, поскольку он держит других на дистанции. Дистанция позволяет отвлечься от материи и заняться духом, который есть там, где есть желание, астрал. Желание есть то, чего у человека нет. Чего же нет? Духа. Поэтому физическая любовь, если она не посвящается рождению,  есть любовь между садистом (активным геем или активной лесбиянкой) и мазохистом (пассивным геем  или пассивной лесбиянкой). Содержанием их наслаждения является страдание. 


        «Не так страшен черт, как его малюют». Эта поговорка, которая вынесена в название сего фрагмента как нельзя кстати. Дьявол опасен своей духовной невидимостью. Когда же он приобретает видимые черты, то вызывает уже не столько страх, сколько отвращение. И оно тем сильнее, чем дьявол страшнее как невидимый враг человека. Достаточно преодолеть это отвращение как окажешься его мерзким воплощением.


        Читая Коллингвуда. Намедни прочитал у Коллингвуда, что мысли и слова обратно пропорциональны друг другу. Кто много говорит, тот мало думает. Наверное, поэтому в народе, точнее, среди культурной публики, у наставников в ходу следующее со школы всем известное выражение: «Говори так, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно». Умные люди, как правило, молчат. Хотя молчат и те, кому нечего сказать. Может быть, потому, что все уже сказано.

 
        Логика творчества (набросок). С чего начинается творчество? С замысла, с идеи. Но что такое идея? Она есть существо вдохновения. Человек вдыхает его как дух. И уже в человеке, в его душе идея является ему мыслью, держа его в черте, границе, на пределе того, о чем он думает. Поэтому идея как замысел есть форма мысли. Она формирует его в качестве творца, автора. Человек как автор помышляет и следом выдумывает, производит вымысел. Он промыслит, предвидит то, что получит в результате создания (творчества).
        Итак, такова последовательность творчества: замысел – помысел – вымысел – промысел (гипотеза – теза – антитеза – синтеза). Между вымыслом и промыслом  происходит превращение. Это превращение есть возвращение к помыслу или ре-мысль после де-мысли вымысла. Но это возращение осуществляется уже на новом витке развития как превращение самого автора в творца артефакта (произведения). Таким образом, он производит самого себя как творческую или прекрасную индивидуальность, производя прекрасную предметность.

 
        Категорический императив. Категорический императив Канта является самопротиворечивым определением, ибо в нем условное по модальности выражение намерения является безусловным повелением, безусловным  по эффективности. Буквально оно звучит так: «Поступай так, как если бы максима твоего личного поведения была формой всеобщего законодательства». Безусловное повеление продиктовано допущением того, что не является необходимым. Связь между правилом личного поведения и формой всеобщего законодательства является логически выводимой, но никак не фактически необходимой. Да, действительно, если ты, например, лжешь, то в ответ на твою ложь логически правильно ждать такое же лживое поведение со стороны тех людей, кому ты лжешь. Ты заслуживаешь ответной лжи. Другое дело, ответят ли они той же ложью или посчитают ниже своего достоинства опуститься до лжи, чтобы быть с тобой на одном низком моральном уровне. Поэтому лучше тебе сказать правду. Так, хотя бы, ты не будешь виновником ответной лжи обманутых, не соблазнишь их на грех, но, напротив, покажешь добродетельный пример. В случае с категорическим императивом берется в качестве нравственного примера такое правило, которое не носит необходимый всеобщий характер, а касается только действия личной совести. Но если делать нечто по совести, то можно иметь право ждать соответствующее отношение со стороны других людей. Правда, дождешься ли ты ответного поступка, еще большой вопрос. Поэтому категорический императив носит характер благого пожелания. Он имеет смысл для того времени, в котором наши желания  будут свободны вплоть до необходимости. Совесть необходима только в свободе.
        Следование категорическому императиву в обычной, бытовой жизни является избыточным, не вытекающим из самого существа такой жизни. Жить по совести является свободным, а не вынужденным деянием. Бессовестно требовать от человека жить по совести в таком обществе, которое устроено не по совести, а по правовому принципу, сводящему отношения между людьми к вещным, имущественным отношениям. Смысл совести состоит в том, чтобы добровольно принять ее предостережения. На это способна не правовая и даже не моральная, а только нравственная личность.


        Быть или не быть? Вот в чем вопрос параноика. Таким вопросом задавался Гамлет. Как понять этот вопрос? Может быть, так: быть мне моральным субъектом долга, тем более, нравственным (совестливым) существом или быть аморальным и безнравственным субъектом, мстящим за отца его убийцам: собственной матери и своему дяде? Гамлет выбирает месть, доверившись, нет, не отцу, а лишь его тени, призраку мертвеца. Где гарантия, что это призрак отца, а не отец всяческой лжи, возводящий напраслину на живых родственников Гамлета? Почему же мстит Гамлет? Странный вопрос. Он мстит только из собственного шкурного интереса, мстит, чтобы выжить, пытаясь опередить своего врага. Для этого же он прикидывается сумасшедшим. Но в результате Гамлет первым же убивает и обращает в уже не мнимое безумие невинных. При этом как все сумасшедшие он проявляет чудеса хитрости, представляя театр в театре и тем самым выводя на сцену своего больного сознания фигуры матери и дяди в призрачном свете.   
        И потом разве месть является моральным долгом? Если бы Гамлет был хорошим человеком, то он после явления ему тени отца сразу бы уехал опять учиться в Гейдельберг от греха подальше. Но нет же, он предпочел как моральный урод, психопат и дегенерат наказать живых за мертвого. Настоящее безумие Гамлета началось с морального помешательства, с бреда преследования его дядей.
        Гамлетовский вопрос есть вопрос не философский, а психиатрический. Для чего же Шекспир написал эту психиатрическую пьесу? Естественно, для изживания собственного комплекса отца как властного лица. Только то разрешение от патологического комплекса, которое Шекспир находит на сцене, усугубляет, а не снимает его собственное безумие. Оно лежит на виду читателя и зрителя: «Мир – это театр, а мы в нем актеры». Такое мог сказать только глубоко психически больной человек. Не далеко от него ушли и те, кому нравилось изображать себя Гамлетом на сцене. Это были, как правило, люди, склонные к саморазрушению. Между тем всем заинтересованным лицам известно, кто подталкивает людей к собственной гибели. Это враг рода человеческого.         


Рецензии