Cтарики

     (рассказ опубликован в журнале "Нижний Новгород", №3, 2021)

     По давней семейной традиции дед Степан каждое воскресенье с утра отправлялся на рынок за продуктами, в то время как его жена Марья готовила обед.
     В один из таких дней глава семьи вернулся с базара в непривычно довольном расположении духа. Марья догадалась, что в походе со стариком случилось какое-то весьма приятное событие, однако чутьё ей подсказывало, что для неё это событие не окажется столь же приятным.
     Марья была старушкой тихой, почти незаметной, поэтому она не стала приставать к Степану с расспросами о случившемся, а продолжала хлопотать на кухне, тем более по опыту зная, что муж сам скоро всё расскажет.
     И вот под конец дневной трапезы дед, степенно помешивая чай, сообщил жене следующую новость:
     – Представь себе, мать, иду я сегодня по рынку, смотрю – навстречу мне Валька Прокофьева.  Я ей, понятное дело, кричу: «Валентина! Привет, мол!» А она остановилась, смотрит на меня и не узнаёт. Выяснилось потом, что борода моя её смутила. Хе-хе... Десять лет с ней не виделись. Надо же...
     Он глубокомысленно покачал головой и стал пить чай с пряниками. Закончив, Степан отодвинул кружку, вытер рот, прокашлялся и продолжил:
     – Ну, перекинулись мы с ней парой словечек про то да сё. Наших повспоминали – кто где сейчас. Пообщаться, конечно, толком не удалось: базар всё-таки, сама понимаешь, – не место для разговоров.
     Он сделал многозначительную паузу. Марья терпеливо ждала развязки. Дед сцепил руки на столе, вздохнул и деловито произнёс:
     – Тут такое дело, мать, – Валентина нас в гости к себе позвала. Что думаешь? Пойдём? Я лично считаю, что надо сходить, а заодно проветриться малость. Я вот, к примеру, уже и забыл, когда мы в гостях-то в последний раз бывали.
     – Ну, а что же? Можно и сходить, – согласилась Марья. – А что за Валька-то?
     – Как что за Валька? – удивился дед. – Ну, началось в колхозе утро! В СМУ у нас работала. Крановщицей. Забыла, что ли?
     – Забыла.
     – Ну, понятное дело, склероз, – Степан постучал пальцем по лбу. – Ладно. Сейчас вылечим. Давай, мозжечок-то напрягай. Помнишь, как юбилей нашего прораба Василь Васильича отмечали?
     – Помню.
     – Уже лучше. А помнишь, с кем ты рядом весь вечер сидела?
     – Валька, Валька..., – старушка задумчиво наморщила лоб. – А! Так эта та, у которой муж алкоголик?
     Дед цыкнул и недовольно закатил глаза кверху.
     – Что значит «алкоголик»? Ты только вот словами не бросайся! Ну, выпивал человек. Ну и что? Время-то какое было? Да там любой в два счёта сопьётся. Я ведь, между прочим, тоже не без греха был. Сколько раз ты меня до дому таскала, а? Вот. «Алкоголик»!
     Степан замолчал, смахнул со стола крошки и добавил:
     – Тем более что скончался он...
     Марья сочувственно вздохнула:
     – Ох, Царство Небесное... А живёт-то она где?
     – В частном секторе. Улица Пушкина, дом 38. Она после мужниной кончины трёхкомнатную квартиру в микрорайоне продала и свой дом купила поближе к центру.
     – Пушкина, 38, – Марья в раздумье наморщила лоб. – Это возле милиции, что ли?
     Дед опять закатил глаза.
     – Возле какой милиции? Язви ж тя! Всю жизнь в городе прожила и такое несёшь. Это  там, где бани раньше стояли!
     Старушка в ответ только вздохнула, а потом спросила:
     – Ну и когда она нас ждёт?
     – Завтра к шести.
     – Как к шести? По темноте, что ли, шарахаться?
     – По какой темноте? Между прочим, в городе освещение электрическое имеется, – тут дед начал вставать из-за стола, показывая, что разговор подходит к концу. – Она нас раньше принять не может, дела у ней там какие-то. Валька, она ведь такая, дома не сидит целыми днями, как некоторые. Активная женщина!

                ***

     На другой день Степан долго выбирал рубашку, потом тщательно её выглаживал. Достал из шкафа стародавний коричневый костюм и где-то откопал разноцветный галстук. Из зеркала на него с недоверием глядел старик в костюме и с окладистой серо-жёлтой  бородой.
     – М-да, – сказал Степан, поглаживая бороду, – хоть рясу надевай.
     В конце концов он надел рубаху с длинным рукавом и чёрный жилет, приобретя отдалённое сходство с кулацким элементом. Марья же особенно наряжаться не стала и оделась в обычное серенькое платье.
     Вышли из дома в шестом часу, когда уже начинало смеркаться. Недавний снегопад обильно завалил дорожки, которые ещё не успели расчистить, и Степан в тулупе и валенках шёл впереди, как вездеход, прокладывая путь. Марья еле поспевала за ним. Дед изредка останавливался, чтобы подождать супругу, и как только она приближалась, двигался дальше. Пока добрались до частных домов, совсем стемнело.
     Впотьмах дошли до первой улицы, которая хоть как-то была освещена. Под  ближайшим фонарём на перекрестке дед остановился.
     – Пушкина, 32, – прочитал он на стене углового домика. – Ага! Слышь, мать? Вот она – улица Пушкина! Язви её. Хорошо. Так-так. Теперь нам куда? Направо или налево?
     – Направо. Там милиция, – махнула рукой Марья.
     – Тьфу, опять ты со своей милицией! Я же тебе говорю, это где бани старые стояли, – и он повернул налево. Старушка покорно поплелась за ним.
     У очередного фонаря дед опять затормозил.
     – Та-ак! А это чего у нас? Пушкина, 28. Язви тя! Ничего не понимаю.
     Он постоял, как бы в раздумье, пооглядывался, потом скомандовал:
     – Ладно! Р-рота! Кру-угом!
     Вернулись к 32-му дому.
     – Вот теперь считай. Третий дом от этого, – подсказала Марья.
     – «Считай»! Я тебе что, Счётная палата, что ли? Ты у нас бухгалтер – ты и считай! – парировал дед.
     Наконец отыскали нужный дом. За высоким забором звякнула цепь, и глухо пролаяла собака. Старик решительно нажал на кнопку звонка. Вскоре послышались торопливые звуки щёлкающих замков и открывающейся двери.
     – Иду, иду! – раздался женский голос. – Сейчас собаку уберу! Фу, Альма, фу! Свои!.. Ты, Степан?
     – Я, Валентина, я! Мы то есть. Отворяй ворота!

                ***

     Пока хозяйка, бойкая крепкая женщина немногим моложе гостей, накрывала на стол, Степан с Марьей сидели на диване и рассматривали альбом с фотографиями. Вернее, рассматривал только дед, а старушка сидела с нейтральным видом и время от времени бросала взгляд то на хозяйку, то на окружающую обстановку.
     В доме было чисто, и всё аккуратно прибрано. Современная мебель, бытовая техника, красивые обои, шторы, дорогая посуда, – все говорило о том, что хозяйка живёт обеспеченно. Кое-где на глаза попадались вещи ещё советской поры, которые Валентина, по-видимому, бережно хранила.
     Степан то и дело толкал жену локтём и приговаривал: «Ты посмотри, а! Это же сам N-ов! Интересно, какой это год?» – переворачивал он фотокарточку. Или: «О! А вот он я! Скажи, какой красавчик! Так, а почему у меня этой фотографии нет?»
     Между тем Валентина накрыла на стол и, накинув шаль, села напротив.
     – Ну, давайте выпьем за встречу и за знакомство. Я ведь с Вами раньше не встречалась? – обратилась она к Марье.
     – Как же не встречалась? – встрял дед, откладывая альбом и снимая очки. – А на юбилее у прораба нашего? Забыла, что ли?
     – Ой, да столько лет прошло. Ну, ладно! Тогда за встречу – сколько лет, сколько зим!
     Они чокнулись. Дед залихватски выпил водки.
     – Эх, хорошо! Ну что, Валентина, рассказывай давай, как живётся-то на пенсии? – спросил он, накладывая салат.
     – Да как? Нормально живётся. Грех жаловаться. Слава Богу, пенсия хорошая, и дети помогают. Дочь моя старшая сейчас в Хабаровске живёт. Её мужа туда по работе направили. Конечно, не ближний свет, но раз в год они непременно ко мне всей семьёй приезжают. Дочка у них, моя внучка ненаглядная, в этом году уже в школу пошла. Такие вот дела. А сын мой младший – в Москве. Женился. На хорошую работу устроился. Детей, правда, пока что нет.
     – Да-а, – сказал Степан, уминая салат. – Наши вот тоже разъехались кто куда. Все не сиделось им здесь чего-то. А приезжают редко. Вот и кукуем вдвоём со старухой.
     – Ну, вы хоть вдвоём. И то хорошо...
Дед что-то промычал в ответ. Потом наступила неловкая тишина, которую прервала хозяйка:
     – Ладно, доедайте салаты, а я пойду посмотрю, как там курица в духовке.
Она встала и пошла на кухню, на ходу поправляя прическу.
     – Что ты сказал, что наши редко приезжают? – прошептала Марья мужу. – Раз в год бывают, а то и два.
     – Всё равно редко! – отмахнулся дед.

                ***

     За горячим блюдом Степан продолжал расспрашивать хозяйку про жизнь:
     – Целыми днями, поди, вертишься? Дома-то не сидится, небось? Помню, на работе ты заядлой активисткой была. И как только всё успевала? И в профсоюзе, и спортом занималась, и по партийной линии. Ещё и детей двое. Я только диву давался.
     Валентина засмеялась.
     – Да уж, общественница я была боевая! А сейчас что? Ну, летом на базар хожу. Продаю свой урожай с огорода. А зимой вяжу, шью. Под заказ, в основном.
     – Молодец! Полезным делом занимаешься. Моя ведь тоже шьёт. Только вот продать-то ума нет. Дарит всем направо и налево.
     – Что-то ты, Степан, к супруге своей слишком строг.
     – А ничего, с неё не убудет... А ты ещё, вроде как, в хоре когда-то пела при нашем ДК?
     – Пела.
     – А сейчас как? Поёшь где-нибудь?
     – И сейчас пою. Не могу одна сидеть, – душа прямо-таки просится в коллектив. Хожу в тот же самый ДК в старушечий ансамбль.
     – Да-а... – протянул дед. – Видишь, какая у тебя жизнь насыщенная. Не то, что у нас.  Никуда не ходим, ничем не занимаемся. Кроме телевизора, ничего и не видим.
     – А огород держите?
     – Да что ты! Огород продали давно. Уже невмоготу там работать. И добираться далековато. Продали. Детям хоть деньжат подкинули.
     – Я помню, ты, Степан, славный огородник был! Малина у тебя была отменная. Ни у кого такой не пробовала.
     – Это потому что у меня своя налаженная методика была. Годами её отрабатывал. Так ко мне со всего треста бегали за саженцами. Помню, даже из горкома интересовался один товарищ. А я ничего – всем давал. Не жалко.
     – А я вот с огородом вожусь помаленьку. Виноград даже выращиваю. Малина хоть и не такая, как у тебя, но тоже неплохая. На базаре её продаю. Опять же детей вареньем снабжаю... Давайте, кстати, к чаю переходить. Кому какого? С травой, без?
     – Да нам обычного, чёрного. Можно с травкой. Да, мать? Что молчишь-то?
     – Да, с травкой, – подала голос Марья.
     – Хорошо, – Валентина стала собирать со стола грязную посуду.
     – Сейчас я тебе помогу, – вызвался дед.
     Они вместе ушли на кухню, где о чём-то вполголоса переговаривались, гремя посудой и стуча дверками шкафчиков. Потом в комнату вошла сначала хозяйка с подносом, а за ней – Степан, неся перед собой на вытянутых руках большой электрический самовар.
     Валентина разлила чай по кружкам.
     – Вот, варенье пробуйте, – раздала она каждому отдельную розеточку.
     Дед зачерпнул побольше, посмаковал во рту, проглотил и сказал с чувством: «Хорошо!» Марья взяла аккуратно пол-ложечки, попробовала и сказала: «Ничего».
     Дед поперхнулся чаем:
     – «Ничего»!? Ты, Валентина, не обращай на неё внимания. Она что-то сегодня не в себе. Не с той ноги встала. Очень вкусно! О-чень! Ты, Валентина, просто молодец! А Машка просто ничего не понимает в вареньях. А я тебе как специалист говорю: варенье первоклассное. Дашь баночку?

                ***

     Закончив ужинать, гости ещё посидели с полчаса и стали собираться. Попрощавшись, вышли на улицу и некоторое время брели молча. Степан блаженно улыбался, вспоминая прошедший вечер.
     – Ну, что? – вдруг спросила Марья. – Доволен?
     – Чего говоришь-то? – добродушно отозвался старик, поворачивая к жене умиротворенное лицо.
     – Я спрашиваю, доволен?
     – Ну, а как же? Хорошо погостили!
     – «Хорошо погостили», – передразнила его Марья. – Вот оставайся у ней теперь и живи!
     – Чего, чего? – не понял дед.
     – Ну, раз нравится она тебе, давай, топай! Я не держу!
     – Да ты что, бабка, такое говоришь-то? – Степан совсем растерялся.
     – А то говорю, что совесть надо иметь! Вот что! Вырядился он! Скачет вокруг неё, как петух! А она тоже! Мочалку свою выкрасила! Нацепила что попало! Нафталином вся пропахла и туда же!
     Марья продолжала говорить, отчаянно размахивая руками. Уйдя вперед, она даже не заметила, что Степан остановился и смотрит ей вслед с раскрытым от удивления ртом. Немного придя в себя, он стал мелко трястись от смеха. Сначала хихикая почти беззвучно, Степан под конец расхохотался во весь голос. Когда приступ смеха прошёл, он бросился догонять Марью, но, едва увидев вдалеке маленькую сердитую фигурку жены, опять сорвался в хохот. Так всю дорогу и шёл. Утирая варежкой слезы, он догнал бабку уже возле самого подъезда. Благоверная успокоилась и виновато молчала.
      Весь оставшийся вечер старики не проронили ни слова. Дед уставился в телевизор, но тайком поглядывал на жену, качал головой и приговаривал: «Да-а...» Марья делала вид, что сильно занята домашними делами и ничего не замечает.
      Только утром за завтраком дед нарушил молчание:
     – Да, Машка! Ну, ты вчера дала, – и он опять захихикал. – Ты смотри, а! Казалось бы, скоро уже того... (он показал пальцем в небо) вознесемся, а она, ишь, чего удумала! Ну, бабка! Ну, Кармэн!
     Марья, с трудом скрывая улыбку, махнула на мужа рукой:
     – Да ну тебя, старый!
     Через неделю всё забылось и пошло по-прежнему.