de omnibus dubitandum 120. 234

ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТАЯ (1919)

Глава 120.234. БЫЛА КОГДА-ТО ПОХОЖА НА АНГЕЛА…

Дыбенко... Чехов однажды сказал мне:
- Вот чудесная фамилия для матроса: Кошкодавленко.
Дыбенко стоит Кошкодавленки.
О Коллонтай (рассказывал вчера Н. Н.):
- Я ее знаю очень хорошо. Была когда-то похожа на ангела. С утра надевала самое простенькое платьице и скакала в рабочие трущобы - "на работу". А воротясь домой, брала ванну, надевала голубенькую рубашечку - и шмыг с коробкой конфет в кровать к подруге: "Ну, давай, дружок, поболтаем теперь всласть!..".
Судебная и психиатрическая медицина давно знает и этот (ангелоподобный) тип среди прирожденных преступниц и проституток.

И.А. Бунин. Окаянные дни.

    – Смотри, кого к нам занесло, Кошкодавленко.

    С тюфяка, в углу, привстал, а потом, протерев глаза, сел ещё один.
В темноте, Шурочка видела только очертания фигуры, но погоняло уже наводило страх.

    Когда он подошёл, сильно хромая на левую ногу, девушка задрожала: Кошкодавленко был бородат, и выше её на целых полторы головы.

    Шурочка взглянула в лицо и зажмурилась: вместо правого глаза был фингал, нос смят, как у профессионального боксера, лицо перепоясывал, словно борозда, шрам, видимо не зашитый и оттого сросшийся кусками, и постоянно гноившийся из-за расчёсов.

    А когда он улыбнулся, Шурочку затрясло: большие и жёлтые его зубы коряво росли, и выпирали, а через нижнюю губу стекала слюна.

    Он сжал её плечо и, от боли, она застонала.

    Кошкодавленко обвёл взглядом товарищей – К ней …кто-нибудь …прикасался? – голос был сиплый, но негромкий и слова он, как будто, выплёвывал.

    Ни один не смотрел в его глаз, лица всех были опущены.

    – Пойдём! – он сжал её плечо ещё сильнее и, потянув, грубо толкнул.

    Шурочка пролетела с полметра и рухнула на тюфяк, больно ударившись головой о стенку.

    Она хотела сесть.

    – Лежи! – выплюнул Кошкодавленко – А вы – он обернулся к дружкам – смотрите, как буду трахать! – и, сделав ещё шаг к тюфяку, добавил – Лапать можно, пока я насилую!.. Потом, оттрахаете её скопом, все...

    Шурочка всхлипнула, дёрнулась и проснулась. Целую минуту она лежала, приходя в себя.

    Во сне было всё так, как будто кто-то снимал синема и теперь прокручивал этот эпизод снова и снова. Но ещё хуже было состояние, в котором она пребывала в этом сне: она видела всё происходящее со стороны и, одновременно, находилась внутри действа, ощущая, как её насилуют, лапают, щупают, как их руки, сальные и немытые скользят по её коже, как их толстые, корявые пальцы ощупывают каждый сантиметр её тела, и суются во все ямочки, и дырочки, как их скользкие от спермы члены липнут к срамным губам, к соскам, волосам, елозят по её лицу, груди, изящно-округлой попке, тычутся в анус, в рот, в нос и даже в глаза… – Оуммм! – застонала Шурочка, закрывая глаза. Но стоило лишь сомкнуть веки, как перед глазами вставал тот подвал флотского экипажа, та мусорка, та свалка, те плешивые и блохастые дворняги, усердно, словно стараясь доставить удовольствие, вылизывающие лобок и ложбинку меж ягодиц…

    Шурочка тянулась, и щёлкала выключатель лампы и, при свете, кошмарные видения отступали, но ещё долго она лежала, отвернувшись к стене, прежде чем заснуть.

    Утром, при свете дня, было уже совсем не страшно и Шурочка даже забывалась, собираясь на работу в Смольный, и готовя себе завтрак. День проходил и вечером, она до поздней ночи всё болтала и болтала с Зойкой, и всё оттягивая, и оттягивая сон и, наконец, так и засыпала под бубнящий разговор…

* * *
         
    Меня зовут Шурочка. Мне скоро сорок семь. Я красивая, стройная девушка. Ну, если честно и по секрету, то я давно уже не девушка… Но вам-то, какое дело? Фи!
У меня красивые стройные ножки. На мои ножки заглядываются не только мужики, но и бабы. Вот!..

    У меня короткая стрижка, красивые полные губки бантиком – Ммма! – это вам поцелуй от меня и носик, чуть-чуть, ну самую малость, и по-озорному вздёрнут!
И как я вам, вся такая опрятненькая, аккуратненькая чистюлька? Что, мало?! Ну, так я вам вот ещё что скажу: у меня выбриты волосы под мышками и, мысиком(!), выбрит лобок над киской!!

    И такие красивые (ну почему они называются срамные?) губки.
Я раздвигаю губки и показываю гимены*: они нежные и перламутрово-розовые, и так и хочется их поцеловать.

*) Внешние женские половые органы имеют название «вульва» (см. рис.). Этот термин объединяет множество других органов – как под термином «лицо» мы подразумеваем щеки, глаза, нос, рот и так далее. Вульва включает два отверстия, множество кожных складок и «подкладку». Все определения перечислены ниже.
Вульва – название большей части внешних женских органов, включающих большие и малые половые губы, уретру, вагинальное отверстие и окружающую его кожу. Вульву также называют «внешними гениталиями». Слово «гениталии» обозначает части тела как мужчин, так и женщин, участвующие в зачатии ребенка. Части вульвы перечислены ниже.
Большие половые губы – внешние губы, которые будут покрываться волосяным покровом по мере того, как тело девочки растет и развивается. Они обеспечивают жировой слой, защищающий другие чувствительные части вульвы.
Малые половые губы – внутренние. Они бывают самого разного размера и цвета, но у тебя они должны быть примерно одинакового размера с каждой стороны. Они могут быть больше, чем внешние, темнее, выглядеть морщинистыми, а могут быть розовыми и гладкими. Твои могут выглядеть точно так же, как на рисунке, и это нормально.
Клитор – бугорок в верхней части половых губ. Он содержит множество нервных окончаний и очень чувствителен к прикосновению. Тереть или поглаживать его приятно, и обычно это доставляет женщинам сексуальное удовольствие. Во время сексуального возбуждения клитор может немного увеличиться и затвердеть. Он защищен складкой кожи, которая называется клиторальным капюшоном. Если ты оттянешь эту складку назад, то сможешь рассмотреть клитор лучше (это не больно, давай, попробуй!..).
Уретра – дырочка для «пи-пи», или отверстие, из которого выходит моча. Это – первое отверстие ниже клитора. Оно также очень чувствительно к прикосновению, если его трогать или тереть, но это неприятная чувствительность. Если уретра подвергается слишком сильному трению, она может воспалиться или раздражиться, и при мочеиспускании возникнет чувство легкого жжения.
Вагинальное отверстие – отверстие вагины. Оно не всегда открыто, но раскроется, если ты вложишь в него что-нибудь, например, свой палец или тампон.
Гимен – маленькая полоска ткани, окружающая вагинальное отверстие. Он поддается нажатию, если ты попытаешься его расширить или сильно надавишь на него. Гимены тоже бывают самых разных форм и размеров. Когда ты достигнешь полового созревания, гимен станет толще, эластичнее и приобретет «кружевной» край. Из-за этого его довольно трудно разглядеть среди всех складок и клапанов «там, внизу». Использование тампона не порвет твой гимен, потому что обычно он растягивается, пропуская внутрь то, что не превышает по размеру его диаметр. Все девочки рождаются с гименом, но когда ты становишься девушкой, по внешнему виду гимена не обязательно можно сказать, занималась ты сексом или нет.
Многие люди придают большое значение гимену, потому что он предположительно рвется и кровоточит при первом сексуальном контакте. На самом же деле у некоторых женщин или девушек выделяется совсем немного крови при первом половом акте, а у некоторых она не появляется вообще. Это может зависеть даже от того, насколько женщина расслаблена и готова к сексу.
Промежность – более плотная ткань, расположенная между нижней оконечностью вагинального отверстия и анусом.
Лобок – жировой бугорок, где растут лобковые волосы в форме перевернутого треугольника. Лобок также обеспечивает жировую прослойку, прикрывающую лобковую кость.
Пах – область спереди, где ноги соединяются с туловищем. Лобковые волосы обычно растут до этого места или могут заходить дальше, на верхнюю часть бедер. Если ты подбриваешь лобковые волосы, чтобы их не было видно, то, наверное, заметила в этой области маленькие узелки. Эти узелки – лимфатические узлы или железы, которые увеличиваются в размерах, когда кожа раздражена или инфицирована (так бывает при сыпи от бритья или когда волоски врастают). Со временем узелки пропадают. Если они становятся крупнее, чувствительнее или долго не исчезают, посоветуйся со своим врачом. Ты можешь предотвратить появление сыпи от бритья или вросших волос, пользуясь мылом или пеной для бритья и новой чистой бритвой каждый раз, как тебе надо подбриться. Сбривай волоски по направлению их роста.

    Вам, хочется?!

    И вот я, вся такая чистенькая и опрятненькая ХОЧУ!

    Я знаю, сейчас вы начнёте морщиться и – Фуу!-кать, когда узнаете, чего я хочу.

    Но я придумала: я не стану вам объяснять, откуда эти мои тайные и порочные желания. Я просто расскажу вам свою историю. Я расскажу вам, что со мною приключилось два года назад.

    Я люблю красную аристократию: матросов с огромными браунингами на поясе, карманных воров, уголовных злодеев и бритых щеголей во френчах, в развратнейших галифе, в франтовских сапогах непременно при шпорах, всех с золотыми зубами и большими, темными, кокаинистическими глазами... чумазых, оборванных, в лохмотьях, и чем больше на них рванья, и чем грязнее, и чумазее они – ещё, чтоб от них воняло тухлыми помойками, по которым они всё шарятся – тем сильнее я в них влюбляюсь.

    Вот!..

    Ну, а заодно, с оборванными, чумазыми и вонючими, мне нравятся и помойки, и мусорки, и свалки и, всякого рода, грязные подвалы, в которых они прячутся, в которых полно всяких мух, тараканов, червей и личинок!..

    – «Во-о-н, как раз лазают в мусорке…»

    – Утюг! Утюг, смотри! Опять она за нами следит …

    Двое матросов, по возрасту лет на тридцать, сорок младше Шурочки, лазали в мусорных кучах, выискивая в них остатки продуктов.

    Утюг, матрос с половиной лица, за что и получил прозвище, высунулся из кучи и посмотрел в сторону Шурочки, шедшей мимо, но остановившейся и наблюдавшей за ними.

    – Да, неэ-э – он снова нырнул в кучу – Пиявка, это та бабочка, что была у нас в экипаже с благотворительным концертом полгода назад, помнишь? Она ещё плясала и пела, и обнимала нас, и прижимала к своим сиськам. Помнишь?..

    Пиявка, матросик с синими кругами под глазами (больное сердце), высунулся из бака и внимательно всмотрелся в Шурочку. Но зрительная память у него была не такой развитой, как у Утюга и он не смог вспомнить Шурочку.

    – Нет! – помотал он головой, снова ныряя в бак – Это не она. Говорю тебе, надо уносить ноги, счас она сообщит милиционэрам и нас сцапают!..

    Но Утюг, ухмыльнувшись половиной рта, вдруг полез из бака наружу и, спрыгнув на землю, направился к Шурочке.

    – Утюг! Утюг! – шипел вслед Пиявка – Кошкодавленко убьёт нас, когда вернётся и узнает.

    Я смотрела на них, я вижу их здесь уже третий день, и сердце сжималось от жалости, и наполнялось любовью. Странною любовью. Ну вот: один идёт ко мне. Наконец-то они обратили на меня внимание.

    – Привет! Тебя же Шурочка зовут?

    – Привет!

    – «Поразительно! Какая у матроса память! Его-то запомнить, с таким лицом, нетрудно...».

    – Ты за нами следишь уже третий день. Зачем?..

    Я немного растерялась: оказывается, они заметили, что я за ними подглядываю.

    – Ну-у-у…

    – Работаешь или служишь?..

    - Я служу, в Смольном.

    – Аааа! – он заулыбался и его лицо, точнее половина лица, стало ещё уродливее.

    – «Меньше всего мне сейчас хотелось говорить о своей работе...»

    – А там, в мусорке, много тухлых продуктов?

    – Да там всё тухлое. А тебе зачем?..

    – А мух, и всяких личинок, тараканов и червей там много?..

    – Неээ, тараканов и личинок в этой нет. Да и мух мало. Чистая мусорка: регулярно вывозят и дворник следит. А вот в нашей полно: и тухлятины всякой и насекомых всяких. Мухи там роями жужжат, и тараканы со всех углов сбегаются пировать. А тухлятиной несёт аж за версту. Да тебе-то зачем?

    – Нууу …

    Я опять замялась, стесняясь сказать даже этому матросу.

    – А ты же нас не будешь сдавать в милицию? – подошедший, с наполненными мешками, второй, настороженно смотрел на меня.

    – Не будет!.. – ответил за меня Утюг – Я же говорил тебе, это Шурочка.

    – Шурочка – живой глаз Утюга заблестел – А пойдём к нам в гости, нам понравилось, как ты тогда пела и плясала. Кошкодавленко сейчас нету, его поймали и отправили на гауптвахту. Расскажешь нам о чём-нибудь?..

    – Он всё равно сбежит – буркнул второй и вдруг, улыбнувшись, и осмотрев меня, добавил – А правда, пойдёшь к нам?..

    Наверное, они заметили моё волнение. У меня сердце готово было выскочить из груди, вздымающейся, как после полуторачасового секса.

    – Нннет, матросики – я изо всех сил говорила – «Н-н-нет» – так, чтобы это прозвучало, как – «Да-а-а-а!»

    И они поняли!!.

    Утюг осторожно взял меня за руку, своей грязной рукой – отчего меня всю передёрнуло и, к лобку прилила кровь – Идём – и потянул за собой.

    И я пошла.

    Мы дошли до трамвайной остановки и, дождавшись тринадцатый маршрут, поехали.
Я хотела оплатить проезд матросов, но Утюг остановил меня – Не надо, Шурочка. Нас на этом маршруте все кондуктора знают.

    И правда, кондуктор, окинув их равнодушным взглядом, молча взял у меня деньги и выдал билет.

    Мы вышли на конечной.

    Потом шли мимо казарм к флотскому экипажу.

    Это был пустырь, площадка перед казармой, и наконец, пятиэтажка довоенной постройки.

    У пятиэтажки два подъезда обвалились, и я вспомнила, как в городских газетах песочили эту тему.

    – Вот наше пристанище! – с гордостью, как мне показалось, молвил Утюг.

    Я испугалась – А если и остальные завалятся?

    – Да мы же не в доме, мы в подвале – ответил Пиявка – Ну и завалятся, там знаешь какое мощное перекрытие, в подвале? Подвал-то делали на случай бомбёжек, а войны то нет!..

    – А откуда так несёт? – я осмотрелась и повела носом, пытаясь определить местонахождение мусорки.

    – Да это за домом – махнул рукой Утюг – Мусорная свалка.

    – Это ты про неё говорил … там?

    – Угу – гукнул Утюг и пристально на меня посмотрел.

    У меня всё обмерло внутри: мне показалось, что он уже обо всём догадался.

    – Ну, пойдём, чё стоять-то?

    Пиявка пошёл к углу дома, а за ним и мы с Утюгом.

    Вход в подвал был с той стороны, где мусорка. Тухлятиной от неё не просто несло! Разило!..

    Меня так и тянуло, сразу же, подойти к этой смердящей, высотой метра полтора куче, и осмотреть, и обнюхать её. Но мне не хотелось выдавать себя раньше времени, и я удовлетворилась лишь мимолётным созерцанием её и, прежде чем мы спустились в подвал, насладиться жужжанием роящихся, зелёно-синих жирных мух.

    Дверь в подвал была действительно как в самом настоящем убежище: массивная, толщиной в две ладони, и запиралась герметическим механизмом задраивания.
Открывалась и закрывалась она с двух сторон, но когда в подвале кто-то был, то открыть снаружи её уже было нельзя.

    Пиявка поднял с земли обрезок трубы и трижды, с выдержкой пауз между ударами - условный сигнал – стукнул по стальной обшивке.

    Удары, почти беззвучно, уходили куда-то за дверь и глохли.

    Мне показалось, что мы очень долго стояли и ждали, даже мелькнула мысль – «Там никого нет…».

    Но за дверью что-то со скрипом провернулось, и она медленно-медленно сдвинулась, пропуская солнечный свет в тёмную щель.

    – Тарзан, вы там спите что ли? – Утюг потянул дверь, раскрывая шире – Проходи, Шурочка.

    Но Тарзан (одного взгляда было достаточно, чтобы понять, почему Тарзан? это был волосатый огромный мужик), стоял в проёме не пропуская меня.

    – Кто … такая? – словно выплюнул он, явно, кому-то подражая.

    – Кошкодавленко не оставлял тебя за старшего, пусти! – толкнул его Утюг – Это, Шурочка! Ты должен её помнить, она полгода назад была у нас в экипаже с каким-то концертом.

    Тарзан внимательно ко мне присмотрелся и, поверив Утюгу, а не своей памяти, впустил нас, посторонившись, и закрыл дверь.

    Сразу стало темно и, я остановилась, но Утюг взял меня за руку и потянул – Не бойся, здесь нет ступенек, проход широкий и идти недалеко.

    Он шёл уверенно и я успокоилась.

    Шагов через двадцать, Тарзан ткнул рукой в стену и, открылась ещё одна дверь. Помещение было просторное, с вентилятором, который медленно поскрипывая вращался. Над дверью была лампа в колбе, дававшая свет, не больше чем свеча, но глаза постепенно привыкали к темноте, и я осмотрелась.

    У стены, противоположной от двери, было несколько тюфяков, от которых несло потом и жиром давно не мытых тел. На тюфяках лежали ещё двое, которые, при виде меня, резво сели. В правом углу была куча тряпья и два стула. Больше ничего не было.

    – Знакомься, Шурочка – Утюг подошёл к сидящим на тюфяках.

    Пиявка, опустив мешки, тоже подошёл к тюфякам и сел.

    – Это – Утюг ткнул в сидящего слева – Урка, а этот – Фармазон. Неэ, у него все нормально, просто он всех обзывает фармазонами, вот и прилипло к нему погоняло.

    – А это, Шурочка – она выступала с политическим моментом у нас полгода назад, но вы были ещё зелеными, можете и не вспомнить.

    – А я помню! – как-то подозрительно вызывающе сказал Урка – Я помню, как она нас лапала и прижимала к своим сиськам. Небось, выросли за полгода, сиськи-то?! Пощупать можно?!

    У меня потекла струйка страха по бедру от мысика лобка и, гулко застучала кровь в висках. Но нельзя же, прямо вот так, сходу, растелешиться перед ними на тюфяках – «Лапайте меня, матросики!..».

    И я, демонстративно, молча и очень медленно (как бы нехотя, а то вдруг подумают, что на самом деле собралась уйти) развернулась и взялась за ручку двери.

    – Куда ты, Шурочка?! – они выкрикнули это в один голос, и я чуть не расхохоталась, но продолжая играть обиженную, толкнула дверь и шагнула в коридор.

    В одно мгновение все пятеро оказались рядом, и вцепившись в мои руки, и жалобно заглядывая в глаза, заскулили – Не уходи … прости нас …

    И я, осталась!..