Повариха

Не легка профессия морская,
В море каждый день без выходных.
Трудишься, ты рук не покладая,
Сил порой, не чувствуя своих.

А для женщины вдвойне там тяжелее –
Каждый день попробуй у плиты,
От жары от камбузной краснея,
Экипажу пищу навари.

Владимир Мурзин

На судах дальнего плавания повар (кок) одна из наинеобходимейших штатных единиц. Здорово и, главное, вкусно поесть в рейсе далеко не последнее дело. Если кок знает и любит свою работу – хорошо. А если нет? Саркастичная, намекающая на духовный вакуум прибаутка: «Люблю повеселиться, особенно поесть!», в долгом рейсе, в условиях ограниченного пространства и однообразно проводимого досуга уже не воспринимается так категорично. Вкусная и разнообразная пища если и не вызывает приступы безудержного веселья, зачастую немало способствует устойчиво хорошему настроению. Так что, повар на судне это не просто член экипажа, специальностью которого является приготовление пищи – это ещё и в некотором роде ответственный за эмоционально-позитивный климат в коллективе (последнее, правда, входит в обязанности первого помощника капитана – замполита). Другое дело, что кроме изжоги и подспудного раздражения, деятельность данного должностного лица за редким исключением вызывает приятные или желательные ситуативные реакции. Ну, да речь не о замполитах.

На торговом флоте мужчины коки встречаются значительно реже женщин. Термин «кок», иначе «кук», от голландского «kok» - судовой повар,  изначально не предусматривал женского рода, а посему сугубо сухопутное понятие «повариха» как-то незаметно просочилось, да и осело в морском быту. Ну, право слово! Не называть же работницу камбуза «кокнесса», или «кока».
 
Об одной из представительниц этой профессии далее и пойдёт речь.

Наша штатная повариха, Лена, после бессменного восьмимесячного трудового подвига на теплоходе «….лес», отбывала в заслуженный отпуск. Кроме неё самой это событие, похоже, радости ни у кого из членов экипажа не вызывало. Привыкнув к неизменно вкусным и разнообразным блюдам, со знанием дела приготовляемым Еленой, команда эгоистично взгрустнула, гадая, кого ей пришлют на подмену. В то, что придёт кто-то такого же профессионального уровня, никто не верил.

Один из матросов помог Лене снести вещи с трапа, и затолкал их в багажник старенького «гольфа», пока та обнималась с упитанным мужчиной лет тридцати пяти.

- Муж ейный, - поделился со мной информацией Костик, мой вахтенный матрос. Мы курили с ним на спардеке.

- То-то он гладкий такой, - уныло отреагировал я.

Перед тем, как сесть в машину, Лена помахала рукой собравшимся у борта главной палубы морякам.

- Ленка! Мне твои плюшки и пирожки сниться будут! Возвращайся скорей взад, не то сгибну от недостатка вкусностев, в расцвете молодых годов! – под общий смех дурашливо, со слезным надрывом в голосе, заблажил моторист Лёха, по совместительству штатный балагур, несмотря на астеническое сложение, любивший «оттянуться» в еде за троих.

Как в воду глядел! Беда пришла незаметно. Никто не обратил внимания на невзрачную во всех отношениях девицу, которую старпом проводил до опустевшей Лениной каюты.

Лесовоз готовился к отходу. Команда крепила палубный караван из пакетированного леса. Рейс предстоял «призовой», на Кубу. Здесь, на стылой речной воде уже готовилась срастись в пока ещё тонкий ледок шуга. Низкие снежные тучи нескончаемой чередой тянулись над головой, деревья стыдливо пытались прикрыть сиротливую наготу остатками листвы… а нас ждали вечнозелёные пальмы, вечное лето, смуглые пышнотелые креолки, и дешёвые кубинский ром и сигары.

За авральной работой и приподнятым в предвкушении путешествия через океан настроении, моряки как-то забыли о замене поварихи. Лена перед уходом приготовила обед, а на полдник испекла два больших пирога с повидлом для столовой команды и кают-компании.

- Чего-то на ужин нам сварганят? – откусив изрядный кусок пирога, невнятно, из-за набитого рта,  ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался немолодой моторист Михалыч.

- Ё-ёё! Ленка-то в отпуск ушла, - Лёха даже чай на себя с расстройства пролил, - а мне и ни к чему… заработался.

За столами негромко загалдели.

- Чего зря гадать. В ужин и узнаем, что и как, - не дал развить тему боцман Иваныч.

К вечеру «сдали» лоцмана, вышли в Двинскую губу, оставив по правому борту остров Мудьюг, и направились к Горлу Белого моря.

Ужас неотвратимости неизбежного, и невозможности что-либо исправить пришёл вместе с ужином.

- Это что за хрень? – состроив брезгливую гримасу, поковырял вилкой в какой-то кляклой субстанции Миша, старший рулевой, гурман, ставивший на первое место качество, а не количество пищи.

- Это макароны с сыром, наверное, - Лёха опасливо скусил с недобро сверкнувшего нержавеющей сталью в свете люминесцентных ламп столового прибора крохотную пробу блюда. – Точно. Макароны и сыр. Только есть это можно после интенсивного цикла лечебного голодания.
 
- Ну, что вы сразу! – заступился за повариху Михалыч, - не освоилась на новом месте девка. Нервничает, поди. Вот и напутала чего.

- Нервничает! – передразнил Михалыча Мишка, - Ленка видать тоже, когда в первый раз сюда попала, разнервничалась, и так запуталась, что здоровенный тортище для нас и в кают-компанию затетерила.
 
В море «позаимствовать» часть продуктов, чем нередко, чего греха таить, балуют сухопутные коллеги коков, даже при желании нельзя, по причине специфики работы на флоте. Их можно только бескорыстно, или по злому умыслу, испортить. Наша же повариха преуспела во всех вредительских ипостасях.
 
Суп из крупных макарон с тушёнкой, недоваренная гороховая каша (стопроцентная диверсия). И… «вишенка» на торте… где он, этот торт? Кульминация не компетенции…

«Два дня мы были в перестрелке…». До Кубы семнадцать суток эконом ходом. Мы уже вышли в Северное море. Впереди Ла-Манш, Атлантика, беспокойный Бискайский залив, дозаправка и продукты на Канарах. Дальше, по длине штурманской линейки, по прямой, на Кубу.

На ужин в меню было заявлено: «Отварной говяжий язык с рисом и специями».
 
«Деликатес, мля. Балует нас пароходство», - моя вахта с «нолей». Нарочито не торопясь, я понёс своё тело в кают-компанию, сознательно не экранируя видовые и вкусовые фантазии – предвкушение слаще обладания.

За столом, в ожидании деликатесного блюда, уже расселись старпом, замполит, мой приятель второй механик Серёга, «дед», электромеханик, начрад и доктор, с вечно вселенски грустными глазами. Капитана ждали с минуты на минуту.

Как в «Двине» кормить будут! – мелко потёр ладони друг о друга «дед».

- Ага, как в «Арагви», - брякнул я себе под нос. Полторы недели корм, вместо ленкиных вкусняшек, и такая наивная вера, что всё-таки мы, наконец-то вкусно поедим. Блажен, кто верует.

Буфетчица Настя, недоумённо, мелко потрясывая головой из стороны в сторону, избегая встречи с нами взглядом, быстро, словно отрабатывая в привокзальном ресторане комплексный обед (ужин, завтрак), быстренько ретировалась. Уже только это настораживало. В своём шлягере про тёзку буфетчицы Юрий Антонов целомудренно акцентировал взгляд на васильково-синих глазах и тихо льющийся на плечи поток «золотой пшеницы». Более современная и раскрепощённая наша Анастасия, как правило, медленно выплывала из кают-компании, щедро даря возможность полюбоваться длиной и стройностью её ног и округлостью филейных составляющих.

Привычно проводив буфетчицу взглядом (не я один), я посмотрел в тарелку…
Поверх разваренного до состояния размазни риса лежал язык. Нет. Не бежево-розовые аккуратные ломтики. Нет, нет, и ещё раз нет. Язык! От неожиданности я внутренне замер, сдерживая рвотные позывы. Я не «юноша бледный, с взором горящим». Мне доводилось видеть трупы сгоревших заживо людей, раздувшихся утопленников, слышать непередаваемый смрад разлагающейся плоти… но тогда я был к подобному готов… А тут, за ужином, в собственной тарелке… язык, с грубо отрезанным корнем, с механическими и вкусовыми сосочками, кое-где вытертыми до гладкой кожи. Из ступора меня вывел сдавленный крик, отчётливо слышимый в непривычно онемевшей кают-компании – начрад пулей выскочил из-за стола, и зажимая рот рукой, побежал на спардек. Доктор, патологоанатом по сухопутной профессии, понимающе кивнул, и оценивающе посмотрел на оставшихся за столом: «Ещё желающие есть?».
 
Хоть в чём-то повезло. После Канар ни разу не штормило. Длинные ленивые океанские волны, релаксно покачивали, словно убаюкивая, неспешно идущий в порт назначения лесовоз. На корме, под бархатно-черным, невообразимо усыпанным мириадами звёзд небесным куполом, перекуривая, собрались свободные от вахты матросы и мотористы. Справа и слева от кильватерной струи, в лунном свете, уже привычно показывались над поверхностью воды спины каких-то морских обитателей, кортежем сопровождающих наше судно, чуть ли не с половины пути. Никакой романтики. Стабильно выбрасываемые за борт, практически нетронутые завтраки обеды полдники и ужины бесперебойно подкармливали стаю всевозможных нахлебников.

Кстати, о хлебе насущном. На судах дальнего плавания оборудованы хлебопекарни. Коки и поварихи сами пекут хлеб. Удивительно, но, несмотря на одни и те же ингредиенты, по качеству и вкусу у каждого хлебопёка хлеб получается разный. Вот, к примеру, Лена часто жаловалась в никуда: «Ну, чё творят-то, ироды! Пол ночи пекла на сегодня, а не хватило. Сожрали, козлы!». Команда: «Я не я и лошадь не моя». Сменившиеся перед «собачьей» вахтой моряки, через окошко заталкивали в пекарню тонкого, как шнурок, Лёху, и тот воровато, деловитостью напоминая Слаёнова, из «Республики ШКИД», передавал подельникам ещё тёплые, умопомрачительно пахнувшие буханки.
 
Каюсь, сам грешен. Мы с Сергеем, вторым механиком, сменившись с вахты, не только не пресекали грабеж, а идя на поводу чревоугодия, с превеликим удовольствием пользовались его «плодами». Только представьте: уже не горячий, но ещё очень тёплый, с хрустящей корочкой, с дырчатым мякишем хлеб, сливочное желтоватое масло, тающее на поверхности щедрого ломтя, их щекочущий обоняние запах, мешающийся с ароматом свежезаваренного чая, и терпкого, густого, йодистого дыхания океана, заполняющего столовую через открытые настежь иллюминаторы спардека.

Хлеб испечённый нашей новой поварихой, без малого весь, отправлялся на корм неизменно сопровождающей наш лесовоз морской братии.
      
- Это же не повариха! Нет! – обличающе потыкал худым пальцем в сторону камбуза заметно приунывший Лёха, - это третий всадник апокалипсиса, на вороном коне! Истинно вам говорю. Уморит нас голодом эта адепт учения Маркса и Энгельса, будь и они оба неладны. (Света, повариха, заочно училась в институте марксизма-ленинизма).

Никто из нас, находясь на ста сорока метрах частички Советского Союза, в нескольких тысячах миль от основной территории, тогда не знали, что меньше, чем через месяц Светин институт прекратит своё существование. Да что там институт! Вся страна, стараниями нечистоплотных бездарных политиканов развалится на части, погребя под своими обломками судьбы миллионов людей.

А пока… Стоя под разгрузкой на рейде Кайбарьена, команда выдвинула капитану, ни много ни мало, ультиматум: «Не замените повариху, назад отсюда с места не двинемся». Замполит, племя которого тоже доживало свой век, поквохтал для галочки, и запив, закрылся в каюте. Опытный капитан, и сам до желудочных колик нахлебавшийся Светкиной стряпни, вникнув в суть проблемы, против экипажа не пошёл. Связавшись с пароходством, он, безэмоционально, словно речь шла не о его судне,  поставил начальство в известность о возможном бунте. Лет шесть-семь назад капитану, вне сомнения, пригрозили бы списанием на берег, а теперь… Словом, ничтоже сумняшеся, в приказном порядке вызвали из отпуска Елену, посадили на самолёт, и…

Свету, чтобы не тратить пароходские деньги, оформили стажёром. Лена взяла девушку под свою опеку, весь обратный рейс обучая ту поварскому мастерству. Нам же, по прибытию, Елена от души приготовила куриный суп (кубинские шипчандлеры поставляли нам свежие продукты).

Аромат, прозрачный бульон, со сканью жировых блёсток, веточки зелени на поверхности…

Рано возрадовались. Ленка в суп вбухала две пачки соли: «Спасибо за отпуск. Ешьте, не обляпайтесь, мои дорогие».

Загрузившись тростниковым сахаром сырцом, мы легли на курс домой, в страну, которой уже несколько дней, как больше не было.