Ковидные сумерки

Ночь наступает слишком рано, уже в 16.00 на землю опускаются сумерки и озябшие прохожие бегут по домам, чтобы согреться. Перед глазами большое здание частного медицинского центра, оно пустует, только местами в окнах горят неяркие огоньки, в то время, как наш ковидный центр задыхается от больных. Сбоку, на фоне угрюмого хвойного леса, расположился перинатальный центр, вдали выглядывает четырёхэтажное полуразрушенное здание, спрятавшееся за серыми стволами уснувших ободранных деревьев.

По щекам тонкими ручейками текут слезы. Впереди, на горизонте, беззаботно переливаются разноцветные огоньки моего родного микрорайона, где каждый дом, каждая улица построены для того, чтобы чувствовать их неповторимый уют.

Надо ложиться спать, иначе нервы не выдержат полумрака палаты, в которой нет верхнего света, а только круглые тусклые лампы на стенах, под которыми медсёстры, сутулясь, делают инъекции.

Когда меня привезли сюда на «скорой», не могла разговаривать. Да что там разговаривать, трудно было поднять руку, пошевелить ногой. К новенькой бросилась Розочка, бывают же такие ангелы, считающие, что не могут пройти мимо чужой беды. Жаль, её выписали на второй день моего пребывания в стационаре. И мы остались вчетвером.

Две дамы устроились напротив и сразу же запретили проветривать и кварцевать помещение, на медработников они не реагировали, по ночам обсуждали свои житейские дела, которые слышали не только мы, сопалатники, но и притихший после трудового дня  коридор. Почему-то говоруньи решили, что их положили сюда по просьбе главы республики, и их хорошо продуманный вымысел держал медиков в напряжении.

Старшая из них – старая слепая мать, младшая – несчастная дочь, которой до смерти надоела жизнь в качестве поводыря.

Обе были добры ко мне.

– С пяти лет, - уточнила она, поймав мой сожалеющий  взгляд,  - вместо игр с ровесниками, вместо учёбы и влюблённостей – вместо собаки.

Затем её место заняла уже её дочка. 

Разнузданность осуждали все, кто мог осудить, только не я.

Не суди и не судим будешь...

Заранее оговорюсь, что парочку досрочно выписали с положительными анализами на ковид, хотя дома их ждали, вернее, не ждали, здоровые родственники, среди которых девочка десяти лет.

Четвёртая дама нашей палаты оказалась вьетнамкой. Спокойная днём, она оживала по ночам и начинала уплетать припасы в литровых банках. А чтобы не пропустить ложку мимо рта, включала лампочки на стене – свою и мою, они работали только парой.

Хлопала дверью её тумбочка, посуда с едой ритмично опустошалась, женщина шла в туалет, слышались смывы унитаза, выходила и всё повторялось.

Даже среди ночи, толкая в бок и мурлыкая что-то на своём чудном наречии, она старалась угостить меня какой-нибудь иностранной вкусняшкой, хотя я есть категорически не могла – рвало. Единственное, что пролетало – детские жестяные банки с мясом вместо здешних соевых котлет. И, конечно же, имунеле.

Ими и жила. Но вьетнамка была доброй и не понимала, как можно отвергать шедевры их национальной кухни. Сложив маленькие сухонькие ладошки, она умоляюще поглядывала на меня и, казалось, готова была отдать всё, лишь бы угостить странную русскую, так жестоко проигнорировавшую её гостеприимство. 

А затем её выписали, остались несчастные мать и дочь, которым не хватало дня, чтобы выговориться.

Но тут приходил на помощь сон, он баюкал меня и днём, и ночью.

Фонарь над головой разматывался чёрно-белой киноплёнкой, создавая иллюзию знаменитого стихотворения Блока. Аптеки рядом не наблюдалось, но кто знает, может она тоже была в моих тяжёлых грёзах, когда шарахающиеся от взгляда реалии смешивались с застывшим виртуалом.

Но главное, утомляла улица, на которой я постоянно оказывалась. По ней цепочкой шли люди в белых скафандрах, все на одно лицо – в больших очках, невысокого росточка, стройные, изящные, словно эльфы.

Они осторожно, чуть ли не на цыпочках, подходили к нашим кроватям, измеряли сатурацию, делали уколы, брали анализы. Молча, словно неживые, - зомби. Порою они всё же разговаривали, но так тихо, что я раздирала ничего не понимающие глаза и старалась вникнуть в их однообразные монологи.

Не получалось. И чтобы нарушить колдовские чары гиблого места старалась выползти в холодный, открытый сквознякам, коридор, по которому, снова же, как зомби, с застывшими лицами, в масках, ходили больные и словно раненые птицы старались размахивать руками - крыльями. У кого-то получалось, у кого-то слабые попытки вызывали улыбку, но никто не хотел умирать.

А когда выписали всех, и я осталась в палате одна, решила наконец-то отоспаться. Пожалуй, это была самая неприятная ночь в больничных пенатах. Что среди темени меня подняло, не знаю. Я включила лампу и увидела, как по моей тумбочке весело бегают…. тараканы.

С бьющимся сердцем, превозмогая себя, перетаскала постель на другую кровать, подальше от угла, в котором спала, и разрыдалась – тараканов я боялась даже больше, чем мышей. Под утро выключилась, но когда ко мне зашли медики, возмутилась, чего себе никогда не позволяла.

Притащили картонные домики для мерзких насекомых, расставили их под тумбами, с улыбкой покорили меня, что это тоже пациенты, как и мы, люди, и их надо жалеть – таковую необычную реплику выдали весёлые доктора мужского пола. Они, кстати, чуть не убили меня, вколов большую дозу преднизолона, благодаря которому я ночью чуть не умерла от аритмии.

А потом выписали с ухудшением КТ, толку-то в стационаре держать, если гормоны делать нельзя. 

Ковидные сумерки….

Разве могут быть сумерки без смерти? 

Вот и хочу написать о жутком случае, когда жену положили в реанимацию нашего ковид-центра, а муж, освободившись от её бдительного ока, побежал в поликлинику и сделал прививку от короны. Умер сразу, а жена долгое время не знала, что её супруга уже нет в живых.

А вчера к нам пришла очаровательная доктор и рассказала, что на её участке есть бабушка, у которой на КТ 55% поражения лёгких, но она их совершенно не чувствует, а потому ведёт активный образ жизни. Что будет с этой бабушкой через день, два, неделю, остаётся только догадываться.

И снова о смерти. Она преследует меня за каждым углом.

Поздний вечер. Разговариваю с сестрой, она лежит в онкологии. Долго разговариваю, ей тяжело: одиночество, неизвестность.
- На соседнюю койку только что положили сорокадевятилетнюю женщину после прививки, - докладывает она. – Что-то ей плохо.

«Снова прививка, - думаю я.  – Даже в раковом корпусе. Как же надоел этот ковид!»

Прошло минут двадцать. И тут в смартфоне послышались возгласы.

- Что случилось? – настораживаюсь.

- Медсёстры ноги новенькой соседке завязывают, - плачет сестричка. – Умерла она. 

Берегите себя, мои хорошие. Носите маски, соблюдайте правила личной гигиены, не игнорируйте эту страшную болезнь.
Вполне возможно, через полгода, когда закончится иммунитет, мы сделаем прививки, но до этого надо дожить.
И решиться.
А пока мне страшно.