Дюймовочка Лика, роман, 2 глава

Глава 2. Доюшкино
Кто-то похлопал ее по коленке.
– Просыпайтесь, девушка, приехали.
Лика проснулась и от испуга вдруг поняла, что ноги ее не слушаются, она озиралась и не узнавала место. Автобус был пустой, водитель прошелся до конца салона и, вернувшись, удивился.
– Приехали, девушка, просыпайтесь, выходите, пожалуйста.
– А куда мы приехали?
– Как куда – конечная станция, согласно купленным билетам.
– Так мне же в Доюшкино нужно, а это где мы?
– Это сельпо, в Доюшкино уж давно автобусы не ходят, что вы в первый раз к нам?.. Вы всё же транспорт-то освобождайте, нельзя нам с пассажирами в автопарк-то заезжать, а у меня обед полагается...
– Я ...
Лика поёрзала на сиденье, но ног так и не почувствовала. Мужик остановился на ступеньке, глядя вопросительно в легком недоумении.
– А в Доюшкино-то к кому едете? Что ж вам не сказали-то дороги?
– К Марии Матвеевне...
Лика продолжала ерзать на сидении, пытаясь вытянуться вверх торсом... Надо ж так заснуть и так испугаться. Наконец-то судорога пробила икру, она тянула мысок на себя, заставляя еще острее чувствовать боль, левую ступню защипало инеем онемения, она почувствовала шевеление и еще чуть-чуть потянулась вверх, упираясь кулаками в поручни кресла. Если резко встать, то можно и не удержаться.
– Это ж к какой Марии-то – Красновой или...
– К Ивановой...
– О как! Ну, это кто ж ты ей будешь, девушка? Что там у тебя, что ты вошкаешься, красотка? Встать, что ли, не можешь?
Он вернулся в салон, посмотрел под сиденье, с легким недоумением вновь всмотрелся в лицо.
– Соседка я ей... бывшая.
– Погоди-ка, кто ж ты, не признаю. Маша Иванова синий дом, красная крыша, там пять домов так выкрашены в том закуточке, и никаких барышень там не водилось.
– Ну да, пять домов, наш средний... был, – вздохнула Лика, упорно пытаясь сжимать пальчики на ногах, скинув туфли.
– Это... что же, ты Головастик, получаешься? Если не врешь конечно, не врешь...
Мужик решительно подошел к ней, скомандовал:
– Хватайся-ка за шею, на ноги поставлю.
Он и впрямь встряхнул ее, поставил на ноги, Лика потопталась, проверяя уверенность в своих силах.
– Ох ты... не помнишь меня, куда там... маленькой возил тебя в город. Всякий раз думали, не выживешь, а вот ведь какая принцесса получилась.
Он умело подхватил ее за талию, прижал в окладистому боку, шаг за шагом они спустились по ступенькам.
– Держись-держись, – приговаривал он и держал крепко.
Они перебрались в тень, Лика перевела дух, прислонилась к стволу дерева.
– Спасибо... я совсем вас не помню, – созналась она.
– Так ведь куда уж, нам – стариться, вам расцветать, закон жизни такой... Значит, в гости, скучашь во как, – и он провел рукой по горлу. –  Пешком только теперь до деревни-то топать... А я только вечером смену сдаю, домой-то поеду. Охо-охо-хох... да и ребята-то все уже на линию укатили.
– Дядь-Вань, да не надо ничего, сейчас разойдусь, только куда идти-то, я ж на станции не бывала никогда.
– Стой здесь, я вот машину отгоню и пойдем в столовку, а потом я в рейс и тебя на развилке высажу, всё поменьше будет топать... Дорожка-то одна, не заплутаешь. Раз приехала, значит, время есть...
Лика выпрямила спину, прижалась затылком к растрескавшейся коре липы, волосок зацепился и больно дернул, пока дядька Иван вернулся, она смогла пять раз согнуть правую и семь раз левую ногу в колене, ступня уже хорошо чувствовала землю.
Дядя Ваня обеспокоенно спешил к ней, посмотрел в упор:
– Под руку зацепишься или обнять тебя?
– Да, давайте руку... Ой, я про сумку-то и забыла. Спасибо, дядь-Вань. Я вас помню, только кучерявым...
– Ну да, молодой был... Так глянешь на тебя, и не жаль потраченного бензина, прям красавица выросла. Сколько лет-то тебе? Замуж не вышла? Мамка-то не обижает? В Москве-то этой поганой...
– Да всё хорошо, вот первый отпуск... Куда мне замуж, думаю, рано мне еще...
– Ну да, учиться нужно, потом уж замуж, успеется хомут на шею.
Обед в столовке был вполне съедобным, круглые высокие столики чистыми, через час Лика уже шла, сняв туфли, по проселочной дороге по теплой желтой пыли, подошвы радовались и горели от нормального тока крови, скованности как и не бывало.
Лика уже стала узнавать по приметным деревьям родные места, и ей очень хотелось заплакать, оказывается, ей так не хватало этого просторного неба, которого она больше года не видела в городе. Жаворонки звенели, стрекотали кузнечики, трясогузки купались в теплой пыли, день обещал быть знойным. Она останавливалась, даже присаживалась на обочине, вытягивая ноги, чтобы правильно рассчитать свои силы. Нахватала репьев, конечно, хорошо хоть джинсы надела да мокасины. Ни много ни мало, а десять километров ей осилить надо. Впереди показалась запряженная телега, деревенский парень притормозил, поздоровался и уточнил, ее ли просил встретить дядь-Ваня. Она забралась на сено и вытянулась. Неужели так бывает хорошо на свете? Надо же, а Мишка уже из армии вернулся и даже в городе не остался. Молодец!
На крыльце ее встречал наглый толстый котяра по всем известной кличке, которой обзывали рыжих котов. Ее Мурка – старая трехцветная кошка вскрикнула на заборе и кинулась ей в руки, Мария Матвеевна всплакнула, укоряя, что та так долго не показывалась ей и, вздыхая, повела в дом...
– Вот ведь как ждала тебя Мурка, с вечера смотрю, взгромоздилась на подушки и так тщательно намывается, и прогнать – не уходит. Вот пирогов-то и намесила... А я ведь тебя раньше ждала, думала, сбежишь ко мне...
– Ну что вы, баб-Мань, куда я тут нужна в обузу?..
Мария Матвеевна оборвала ее, замахала полотенцем, ожидая, когда Лика умоется с дороги.
– Что глупости городишь, как неродная? Сейчас-то отпуск или мамка запила? Всё ведь грозилась выгнать...
– Да, у меня на неделю отпуск, первый, работа не пыльная, не устаю. А мать... да что там, у брата день рождения...
– Тоже небось балуется винцом, хоть не дерется паршивец?
– Да уж подрос, по девчонкам приударил, приволок ночью какую-то...
– Что? Прям при тебе безобразничали?
– Фу... я-то на балконе сплю, перина теплая, раскладушка...
– Ой! – всплеснула руками старушка. – Ликуша моя, какая ж тебе раскладушка, а твоя-то кровать ортопедическая куда делась? Вот ведь нелюди, – расстроилась она.
– Да всё хорошо, баб-Маня...
Мария Матвеевна внимательно изучала ее лицо, погладила по волосам, рукам, вроде как проверила и осталась довольна.
– Ладно, что душу-то теребить, Ванюшка вечером баньку нам протопит, обещался и дров наколоть малость, напарю тебя, лапонька моя...
– Мария Матвеевна, я ж на один день – повидаться только. Тоже сильно скучаю.
– Вот не ожидала от тебя такой глупости... – сказала она как отрезала и всю предстоящую неделю Ликиного отпуска расписала по дням.
Тут и на кладбище всех навестить, много стариков за год ушло вслед за бабуленькой, и доктор, и фельдшерица, и те, кто помогали и чем могли выхаживать Головастика. Вот ведь как ее прозвали в деревне. А она и не знала. Пошли белые грибы и как не будет дачников в будни, так и с утреца ходить надобно. Что Андреевна, что Матвеевна не любили причитать, а были деятельными женщинами – всё было заточено на выживание – военное, послевоенное, не до баловства. И словно голод-холод только закалили поколение этих бабушек, не знавших ни баловства, ни поблажек. Похоже, характером Лика удалась в них – ни жаловалась, ни хныкала.
Они от души напились чаю с листиками смородины, вишни, мяты, зверобоя. Старушка ухватом тащила из печи чугунок, заварила ей памятный настой для ног, добавила туда свежей крапивки макушку. Лика сняла джинсы, эх, надо было что-то захватить переодеться, осталась в майке...
Весь этот год без бабушки она сжималась как пружина, которую испытывали на прочность. И запас ее терпения оказался нешуточным, чему Лика и сама удивлялась.
Беседа по душам, словно и не было расставания и потерь, лилась неспешно. Лика согласилась, что можно и нужно идти на заочное обучение, что в медицину и впрямь не стоит соваться, как и в учительство, а вот переводчиком – серьезное дело и всегда пригодится, да и по ее силам, которые она не может тратить ни на больных, ни на детей, а особо на их родителей.
Мария Матвеевна тоже уже ушла из школы, да и закрыли ее в селе, хоть и был школьный автобус, собиравший по деревням детишек, но кататься уже не хотелось, и ей претили новые закавыки и установки по ЕГЭ. Обсуждение больной темы образования плавно перетекло на Лёнчика, который закончил третий курс физмата МГУ на бесплатном дневном обучении, но стипендии хватать и не могло, поэтому он еще работал, где только возможно, сисадмином, вот и не навещал бабулю больше года.
Мария Матвеевна попросила Лику протянуть распаренную ногу из бадейки с отваром, принялась привычными четкими движениями массировать ступню, сидя напротив на стуле.
А растерев новым вафельным полотенцем, прижала к своей щеке и быстрыми поцелуями покрывала подъем ноги, шепча чуть не плача:
– Лапоньки мои, такие крохотные...
– Да уж не маленькие, на два размера вытянулись, тридцать пятый сейчас, – Лика смутилась и потянула ногу назад.
Бабуля осторожно отпустила ногу, проворно обмотав лопухом и шерстяным платком...
– Давай вторую, не стесняйся, это нужно делать... Господи, как только тебя не парили, как только ни крутили, всё терпела... Ведь даже в печь Самойлиха совала тебя, как привезли. Такая малёхонькая, а глазки серьезные... и не скажешь, что месяц только из больнички. Да уж...
Старушка не стала продолжать, что и как досталось Лике, рассказывала о погоде и собранных травах, кто и чем из деревенских не оставляет ее своими заботами, как детишек натаскивает к экзаменам, поступлению... Как-как? Как всегда, и всю жизнь. Так невзначай Мария Матвеевна раскрыла тайну, которая всегда волновала Лику, но спросить было боязно о родителях Лёки, почему он тоже был сиротой.
– Вот ведь как получилось, никто ж и не понял. Все каналы молчат, а по первому «Лебединое озеро», говорят, в Москве танки стояли, кандалы, мол, на всех уж заказаны. ГКЧП вот такое было, это сейчас стали говорить, что они были против развала СССР, а тогда-то слух какой дикий пустили, стариков этих коммунистов арестовали, конечно, меченный подсуетился да Беня и рыжий этот, прости Господи. Веришь, вот даже котенка рыжего утопить хотела, такое зло взяло. Дед-то у Лёнчика ох непростой был, может, сам застрелился, может быть, и подмогли. Он позвонил сыну, вот и поехали – деда поддержать. А Лёка, пока ворота открывали, подружку увидел – из дома напротив с собачкой вышла – двор нараспашку, он и забежал к ней поздороваться. А тут трах-бах и дело кончено. Я как новости услышала по телевизору, так за мной уже и приехали на опознание. Конечно, мальчонка всё видел и слышал, да сосед быстро сориентировался – детей в подвале спрятал, думал, и вовсе война началась, одни же шишки в поселке этом. Ты ж помнишь, он от вас и не вылезал...
Лика изумилась стойкости этой старушки, не так-то просто о гибели своей дочери говорить, да и зять был прекрасным человеком. У Марии Матвеевны все люди были хорошими, она не умела плохо думать о них. Вот и мать Лики как встретила жениха в цинковом гробу, так и слетела с катушек, называется – дождалась. Уехала в столицу, дурная компания – вот и задурила... А Лика – Лика на своего папку похожа, чернявая, кудрявая, глазастая – есть чем парням голову дурить. А маленькая женщина – всегда щеночек, а то может еще и подрасти, бывает, в беременность жены мужей перерастают.
– Бывает, – согласилась девушка, как взрослая, умудренная опытом женщина.
Поневоле, она много читала и разбиралась мало-мальски в медицине.
Следующим делом было назначено – лечь отдохнуть, пожилая женщина отвела девочку на Лёнечкину кровать, закутала, подоткнула пуховое одеяло, Мурка, привычно поурчав на груди, улеглась на икроножные мышцы приятной тяжестью. Всё в этом доме радовало, убаюкивало. Мягкость и простор постели, запах дерева и пыли – совсем не такой войлочной, как в городе, пылинки даже сверкали в лучах солнца, в окно протягивал свои яблоки белый налив, небольшая древняя иконка в красном углу, в головах постели. Это даже была иконка из бабушкиного дома. Старушка тоже смотрела в окно на отделанный сайдингом бывший Ликин дом.
– Хорошие люди – новые соседи. Тихие. Дачники оказались. Яблочка хочешь, сейчас достану, – баб-Маня пошла за стулом, улыбаясь своим мыслям.
Лика остановила ее за руку, прижала к своей щеке, та в ответ погладила ее по головушке, словно читая мысли, что она сама сорвет... после.
– Кучерявая... в папку... там вот видишь сундук, как отдохнем, разберемся, там и твои вещи и бумаги надо пересмотреть. Всё память. Соседи хорошие, всё аккуратно в коробки сложили, мне потом отдали, и переодеться найдем... на вот Тимошку, помнишь чей? Ага, а откуда не знаешь... Папка твой прислал на память, – с этими словами она взяла мягкого зайца за уши и подложила ей под щеку, чмокнула в макушку и прикрыла дверь в горницу. Яблоки на ветках покачивались, мягко бухались в траву, постукивали по ставням и крыше.
Разве ж это не счастье? Прижав игрушку, Лика растворилась в этом ощущении. Человек не имеет представления – как он может быть счастлив незатейливой обстановкой – главное, душевной...