Тоньше Хрусталя Глава 5 Школьные хулиганы и новост

Валя сидела за учительской партой, сжав холодные кулаки и закутавшись в шерстяную колючую шаль. Она медленно выдыхала на свои тонкие, покрытые шрамами и заломами пальцы, пытаясь согреть их своим теплом. Урок должен был начаться только через пятнадцать минут, за дверью доносился гомон беготни и детского ора, а здесь, в кабинете, стояла гробовая тишина.

Валя бездумно таращилась за серое стекло – поздний сырой ноябрь, скрюченные голые деревья чернели на фоне обнажённой земли, высушенная соломенная трава, примятая многочисленными мокрыми следами, росла то тут, то там, как клочья на паршивой собаке. Ветер гнул провода и задирал капюшоны редких прохожих вдалеке. Улицы были пусты, полдень разливал последние признаки света на сырой асфальт, серые плотные тучи не давали солнцу ни единого шанса ни выглянуть, ни поделиться теплом.

- Чёртовы батареи! Уже ноябрь кончается, а топить-то, когда начнут? – пробормотала Валя и убрала руку от холодного чугуна.

Её нежная кожа быстро пересыхала в холодное время, даже самые густые крема не помогали, хотя она смазывала пальцы, ладони, запястья и даже предплечья, почти до локтя, на каждой перемене. А от сухости кожа могла трескаться не просто от неловкого прикосновения, но даже при сгибании суставов, сама собой. Лопалась, как перетянутый барабан и начинала сочить светло-алую капиллярную кровь, пугая впечатлительных учеников.

Валя не хотела, чтобы дети таращились на неё испуганно, но и перчатки во время урока носить было невозможно – ни страницу в учебнике не перевернуть, ни взять мела с доски. Приходилось тратить по полтюбика в день, прятать руки в шерстяной шарф, украдкой высовывая их на свет. А ещё Валя придумала, что на доске всегда может писать какой-нибудь особо ретивый ученик.

Она обычно сама выбирала того, кто будет писать. Выбор всегда падал на самого хулиганистого непоседу. Валя сразу убивала двух зайцев – берегла кожу от мела и устанавливала спокойствие на уроке. Непоседа сопел у доски, вырисовывая корявые буквочки, но всё это подавалось таким образом, что он пример для других, Валя хвалила и выделяла ученика.

Она сразу говорила, что поднимет на один бал выше оценку в четверти такому герою, и всегда были желающие. Другие учителя удивлялись, почему заядлые троечники получают четвёрку по такому сложному предмету, как история, но Валя просто улыбалась и говорила, что у них отличная память.

Вот и сейчас, совсем скоро придёт седьмой «Б». В этом классе есть сразу три претендента на личные секретари учителя. Вова Абрамов, которого все в классе называют «пятно». Он страшный драчун и отщепенец, все кому не лень язвительно обзывают его, задирают, пытаясь ущипнуть или толкнуть, проходя мимо. Что примечательно, мало кто решается пойти на открытый конфликт с «пятном», ведь он может врезать, будь здоров.

И ещё два оглоеда – Вася Сторожов и Галя Липкина, святая двоица настоящих хулиганов, несмотря на то, что один из них девочка. Вася и Галя живут в одном доме и кошмарят весь район своими выходками.  То кошку соседскую задушат, то совершат налёт на песочницу с двухгодовалыми детьми, раскидают песок, отнимут какой-нибудь грузовик и сломают. Всё по классике. У Васи папа милиционер, а у Гали - алкоголик.

Все учителя тихо стонут в учительской, они убеждены, что подростковая колония скорое пристанище Сторожова и Липкиной. Валя же всегда помалкивает об этом, она в глубине души верит, что еще год-два и Вася с Галей увидят друг в друге не только друзей, но и обнаружат различие вторичных половых признаков, и, как ни парадоксально, свою неуёмную энергию они смогут потратить на романтические чувства. Скажи она такое вслух её бы распяли.

Валя рассадила Липкину и Сторожова в первый же свой учительский день, но это мало помогало. Зато, когда она придумала свой метод записи у доски, то стала по очереди день через день вызывать то Васю, то Галю. Им это очень нравилось, правда, Валя уже давно сбилась со счёта и вчера как раз возник конфликт на этой почве.

Галя подняла истерику, когда учительница повторно вызвала записывать Васю. Галя сначала развопилась, потом швырнула учебник в сторону исторички и со слезами на глазах выдавила:

- Это потому что у него батя мент, да? Этому козлу всё, а мне ничего?! – убежала из класса.

Валя потом всю ночь не спала, ругая себя за оплошность. Но сегодня утром ей пришла чудесная мысль в голову. Она решила позвать Вову Абрамова. Пусть эта весёлая парочка по   ймёт, что так себя вести с ней нельзя, да и для Абрамова это будет полезно, возможно, ребята расценят её внимание к отшельнику, как призыв общаться с Вовой дружелюбнее.

Валя мечтала о своём собственном классе. Там бы она смогла проявить всю свою накопленную нежность к детям, все те чувства, которые нигде никогда не могла выразить. Но директор качал головой, слишком мало опыта.

- Хотя бы годика три поработайте, обвыкнитесь, а дальше посмотрим. – отмахнулся Николай Алексеевич, приземистый усатый директор, со слипшимися тяжёлыми веками. Он уже давно перевалил через пенсионный возраст и работал в школе лишь потому, что не было замены.

Николай Алексеевич очень устал решать какие-либо вопросы, даже если кто-то хотел помочь или проявить инициативу он лишь ворчал и отмахивался «года через три посмотрим». Эти самые три года в голове Николая Алексеевича сигналили красной лентой финиша. Ему мерещилось, что ровно три года понадобится управлению на то, чтобы найти нового директора. К тому же ровно через три года ему будет 70, а значит, он с чистой душой сможет послать всех далеко и надолго. У него загородный дом простаивает в области, там есть одна чудесная сверкающая речушка с омулем и скрипучая лодка со снастями.

Николай Алексеевич только и думал, что об этом волшебном месте, где на берегу растут высокие сосны и березы шелестят на ветру, искрясь танцующими листочками. Жаль вас огорчать, дорогие читатели, но вам должно стать известно, что Николай Алексеевич не доживёт эти три года. Совсем скоро, по весне, у него найдут очаг в лёгких и хронический туберкулёз, который многие годы скрывался в теле директора и вот-вот проявится, на фоне морального надрыва – у Николая Алексеевича погибнет сын в автоаварии. Еще год Николай Алексеевич промучается по больницам и умрёт ни разу не сев в ту самую лодку. Но пока что у него были «три года» в сердце, и он защищался ими ото всех инициатив.

А у Вали было столько этой инициативы, столько энергии, что мечтатель-рыбак открыто раздражался на неё, только лишь видел издалека.

«Три года. Надо подождать всего три года!» - говорила себе Валя, штудируя учебники по детской психологии вечерами дома. Она даже завела себе специальный журнал, куда заносила разные свои идеи по устройству жизни класса, вырезала из журналов полезные советы и хитрые секретики, коллективные игры подробно переписывала из книг. Валя ждала и горела этим ожиданием.

Валя вздрогнула от звонка на урок, дверь распахнулась, и река учеников хлынула в кабинет. Большинство попадали за парты, хохоча и толкаясь. Валя осмотрела класс, пересчитала. Галя Липкина сидела чернее тучи, сгорбившись и скрестив руки на животе. Вася тоже сидел мрачный. Он смотрел на учительницу истории с обидой, как будто она была виновницей их ссоры. Валя улыбнулась Васе, но тот не поддался на её улыбку, а отвернулся к окну. Валя поискала глазами Абрамова, тот лежал на последней парте и шлёпал беззвучно губами, обхватив локтями голову и дрыгая ногой.

- Вова. – мягко позвала Валя, но Абрамов не отреагировал.

Она позвала ещё раз, и кто-то швырнул скомканный клочок бумаги отшельнику в голову. Тот вяло поднял кислое лицо и выпрямился, заметив, что учительница смотрит прямо на него.

- Абрамов, поможешь мне сегодня записывать? – Валя улыбнулась мальчику, тот взъерошил волосы на затылке и недоверчиво уставился на историчку. Все в классе удивлённо притихли. Валя с удовольствием отметила, как зашевелились Липкина и Сторожов, переглядываясь. Кажется, их вражда иссякнет на нет через пару минут, и они снова задружат, но уже против учительницы.

- Слышал? Пятно сегодня секретарь! – прошептал кто-то спереди, в ответ послышалось еще хихиканье и шиканье со всех сторон.

Липкина позеленела, а Вася Сторожов сцепил зубы, напрягая челюсть. Абрамов остался сидеть на месте, ещё больше испугавшись.

- Чего сидишь? – выдавил злобно Вася – иди, тебя позвали! –

Вова тяжело поднялся, бросив Васе невнятное ругательство.  Медленно покачиваясь, он прошел к доске и взял мел.

Валя кивнула ему одобрительно и начала урок. За все 45 минут никто не проронил ни звука, все изумлённо смотрели на пятно, который крошил мел у доски, на спокойную историчку, будто так и надо.

В конце урока, пока дети второпях собирали портфели, Валя подумала: «Если бы это был мой класс, ни у Абрамова, ни у Липкиной не было бы таких проблем в общении со сверстниками. Да и Сторожеву она нашла бы применение, сделала бы его старостой.» Учительница внимательно проследила за Абрамовым, как он бросает скомканную тетрадь и погрызенный карандаш в рюкзак – так же лениво, медленно, будто пьяный.

- Вова! – окликнули его, он поднял взгляд и увидел Калинкину Катю, мгновенно краснея.

Калинкина кивнула ему и махнула рукой, исчезая в проходе.

- Привет новому секретарю! – пролетел её голос из коридора. Остальные подхватили этот выкрик, смеясь и пихая Абрамова в плечо, почти что по-свойски. Абрамов, выходя из класса последним посмотрел на Валю и глаза его блестели, он слабо улыбнулся ей и кивнул.

Валя никак не ответила ему. Весь урок она сжимала от волнения под партой потрескавшиеся до крови пальцы. И только когда он вышел и закрыл за собой дверь, она со свистом выдохнула и зашикала на жгучие новые раны.

Уже вечером, сопровождаемая гулким эхом пустого коридора, Валя услышала вдруг сдавленное всхлипывание. Она увидела под лестницей фигуру Абрамова. Приблизившись, Валя рассмотрела на его скуле внушительную красную отметину и капли крови, упавшие изо рта на ворот рубашки.

- Валентина Сергеевна, уйдите пожалуйста. – всхлипывая, пробурчал пятно.

- Ну, уж нет. – покачала головой Валя, с трудом справляясь с комом в горле, сердце у неё застучало громче слов, она едва услышала себя – Ну-ка быстро иди за мной! –

Они зашли в туалет, Валя приказала ученику умыть лицо и помогла оттереть пятна крови, затем поправила волосы, торчащие от висков наверх крупными завитушками. Затем заметила наполовину оторванный от плеча рукав и с досадой цокнула.

- Липкина со Сторожевым никак не успокоятся, я им устрою! – говорила она громко, со злостью топая каблуками, пока вела побитого в учительскую.

Абрамов молчал, потирая ушиб на лице. Он смиренно сидел в кресле, напротив столика с чайником и вазой конфет, глядел исподлобья как учительница зашивает ему рукав опухшими некрасивыми кончиками пальцев. Он пытался отвести взгляд от уродливых рук, но не мог. Сухие корки между фаланг и отсутствующие ногти заставляли его цепенеть. Валя видела его взгляд, но никак не реагировала. Когда рукав был зашит, а рубашка одета, она наклонилась над учеником и заглянула в его черные глаза.

- Ну и что же ты? Не смог отпор дать этим хулиганам? Врезал бы этому Васе промеж глаз, он испугался бы, а Липкина первая бы сдристнула! – негодовала Валя.

- Да не они это! – вяло отозвался Абрамов, и на глазах его блеснули слёзы.

- Нет? – недоверчиво отозвалась Валя – А кто? –

Абрамов посмотрел на неё с секунду, казалось, он сейчас же расскажет всё, ему очень хочется поделиться своей болью, но он сжал плотно губы и ответил спокойно, как удав:

- Послушайте, Валентина Сергеевна, если вы меня своим секретарём назначили, вы что же думаете, я вам стукачить буду? – он надел рюкзак, который тут же свалился с одного плеча, перекосив спину мальчика.

Вова посмотрел на Валю с ненавистью.

- До свидания. – сказал он и быстро убежал.

Валя с усталостью присела на кресло, которое ещё было тёплым, она сгорбилась почти так же, как сидел ученик и посмотрела на свои пальцы с грустью и тоской.

- Кажется, будь они моим классом, я бы только сделала хуже. – она смахнула навернувшуюся мутную слезу с нижних ресниц.

Дома её встретила встревоженная мама. Её фигура, похожая на растёкшуюся у основания грушу, с трудом протискивалась в проёмы. Мама стабильно набирала по 10-15 килограмм в год с тех самых пор, как дочери поставили диагноз. Ни какие диеты, уговоры родственников и даже внутренний голос, не могли убедить Людмилу, что ей надо что-то делать. Она не смотрела на себя в зеркало, не думала о себе, не мечтала о своём счастье.

Её эго было выдворено из сознания и ошивалось теперь, где-то на задворках серых невспоминаемых снов, и периодически мстило за своё положение усиливающимся псориазом и бессознательными, ночными зажорами до тошноты.

- Ах, доченька, ты где же это ты? Тебя так долго не было, у меня даже сердце заболело. – пыхтела Людмила, увиваясь за дочерью по коридору квартиры до туалета, а из туалета на кухню.

Валя села за кухонный стол, где её уже ждала тарелка борща и корочки чёрного, она обожала их жевать, хотя иногда ранила ими губы.

- Мама, что ты так переживаешь? Я задержалась на минут десять-пятнадцать всего. – аккуратно разжёвывая сухой кусочек хлеба, спросила Валя.

- Да вот что! Смотри! Весь день об этом говорят! – Людмила нажала дрожащей рукой на громкость на пульте и едва слышный голос диктора стал усиливаться и под конец почти гремел на всю квартиру.

- … восемь жертв маньяка убийцы. Найденные трупы девушек опознаны. Все они были из модельной индустрии, молоды, красивы, полные надежд… -

- Вот! Видишь? Эту в нашем районе нашли! – мама ткнула пальцем в худющую девочку альбиноса, она смотрела с экрана телевизора с улыбкой, отчего у Вали зябко сжались плечи. Невозможно было поверить, что она уже давно мертва.

- А эти две, в лесополосе, прямо за нашим округом. – шептала Людмила – все они твоего возраста, Валенька. Я очень прошу тебя, не задерживайся на работе, хорошо? Я очень боюсь, что что-нибудь может случиться! –

- Предположительный возраст убийцы 25-30 лет, среднего телосложения. Остальные данные уточняются. – скороговоркой закончил диктор и по экрану зарябила реклама.

- Мама, выключи! – сморщилась Валя от громкого крика - рекламировали сладкую газировку, и актёры пели так пискляво, что у Вали свело челюсть.



- Видишь в какое время мы живём Валенька? – сглатывая слёзы тараторила Людмила, заходясь одышкой – Ох, плохо что-то мне, сердце болит. Чувствую плохое что-то. –

Валя помогла матери сесть на стул рядом с собой и успокаивающе похлопала её по ладони.

- Ну что ты, мамочка. Глупенькая. Смотри, там же одних моделей убивают. Молодых, красивых, ну! – Валя говорила и чувствовала, как у неё от этих слов щиплет язык, удивительно, но даже в этой ситуации ей стало обидно, что она такая, какая есть. Ей всегда это было обидно, когда особенно разговор казался мужчин и женщин, но она тщательно скрывала это.

- Ну? – не понимая моргала Людмила – Ты как раз такая! Молодая! Красивая! – не унималась мать, она привстала со стула, а потом упала на него обратно, тяжело кашляя.

Валя звонко засмеялась над маминой глупостью.

- Куда уж мне! Ой, мамочка моя ты любимая, единственная. – Валя крепко обняла маму за плечи и отвернула в сторону лицо, чтобы та не увидела её слёз.

- Ничего ты не понимаешь, Валенька. – бормотала Людмила, успокаиваясь в объятиях дочери – Ты очень-очень красивая, гораздо красивее этих моделей. Вот увидишь… - и она вдруг замолчала, с тоской задумавшись о чём-то своём, никому не ведомом.