Время наивности
Речь любого сотрудника была всегда заранее продумана, складывалась из стандартных блоков, и произносилась с выражением, отражавшим функцию говорящего – авторитет у начальника и пиетет – у подчиненного, а также назначение разговора: приказ, наставление, порицание или похвала начальника, или согласие, информирование, просьба или жалоба подчиненного.
Этот театр, воспринимавшийся, как живая реальность, произвел на меня ошеломительное впечатление. Его персонажи вызывали почтение, а то и восхищали.
Для меня было совершенно очевидно, что начальник отделения Адамантов – это корифей нашей отрасли техники общесоюзного масштаба, ученый – организатор уровня Туполева, или Королева, человек, бесконечно преданный делу, сильная личность с безупречной моралью, начальник, заботящийся о своих подчиненных, как родной отец. Мой непосредственный начальник – Кворус - мне представлялся выдающимся ученым-теоретиком, настолько погруженным в свой предмет, (а им было его собственное изобретение - новый тип электронного прибора – винтотрон), что был как бы не от мира сего. Его помощник в деле практической реализации винтотрона – Суханов – представал талантливым, целеустремленным, опытным инженером-физиком, прямолинейным и принципиальным. Инженер Каплин, ведший параллельную разработку, согласно сложившемуся у меня мнению, был блестящим систематиком, великолепным организатором, человеком честным и бескорыстным. Столь же высокого мнения я был и о рабочих, с которыми доводилось общаться. Например, по моим представлениям, монтажник-наладчик Женя, с которым мы работали на одном испытательном стенде, являлся образчиком сознательного пролетария, – имея высокую квалификацию, он был дисциплинированным и ответственным работником.
Представители сторонних организаций тоже, все, как один, были отменные люди. Особенно высокой оценки удостаивался представитель Министерства обороны полковник Игнатьев, демонстрировавший глубокое и искреннее уважение к нашим инженерам и ученым.
Однако, по мере того, как я все глубже погружался в общую деятельность, играя в ней возрастающую роль, я все чаще стал замечать, как иногда из-под масок, которые постоянно носили мои сослуживцы, неожиданно выглядывали иные лица. Например, на благообразном лице Адамантова сквозь покровительственную благожелательность временами проступало высокомерие, а строгость вдруг переходила в откровенное хамство; на тонком интеллигентном лице Кворуса выражение отрешенности могло неожиданно смениться издевательской ухмылкой, сопровождаемой циничным замечанием, воспринимавшимся, как пощечина; Суханов, как правило спокойный и уравновешенный, мог вдруг разразиться целым каскадом злобной брани, которая очевидно была направлена на нарушителя его личных, а не высших интересов; Каплин, носивший маску предельной объективности, мог вдруг обнаружить злобность, завистливость и мелочность; в Жене временами проступал мизантроп и садист, а полковник Игнатьев под конец обернулся первостатейным бюрократом.
По прошествии первых десяти лет работы на «Цикламене», о его коллективе у меня сложилось окончательное мнение, сильно отличающееся от первоначального, и сохранившееся до сих пор: конечно, - это, с одной стороны, - созвездие талантливых, сверхквалифицированных, целеустремленных работников, но, с другой стороны, - это банка с ядовитыми пауками, жрущими друг друга поедом.
Но, тем не менее, мне бывает приятно вспомнить время моей первоначальной наивности.
Март 2021 г.
Свидетельство о публикации №221110300991