Дорога в детство

В последнее время редко бываю в тех краях. Вроде и недалеко совсем, но всегда найдутся дела поважнее. А что может быть важнее родительского дома, гнезда, из которого ты, оперившись, вылетел во взрослую жизнь?
Очутилась в знакомых с детства местах по рабочим делам. Спустилась по узенькой тротуарной дорожке, сплошь изъеденной ямами причудливой формы. Эти самые ямы я ещё школьницей объезжала на своём двухколёсном велосипеде с мужской рамой. Проходя мимо старого дуба, немного выдающегося вперёд на дорогу, пошуршала опавшими листьями. Остановила взгляд на окнах первого этажа красивого сталинской постройки дома. Тут во втором подъезде жила моя одноклассница Сашка. Квартиру давно продали и переделали под магазин, но палисадник перед окнами, огороженный руками отца Сашки, остался прежним. В нём гуляли их многочисленные кошки. Родители подруги подбирали хвостатых с улицы и даже выделили им целую комнату, оборудовав специальный выход на свежий воздух через окно с пристроенной лестницей. Лестницы нет, да и окно уже поменяно на новое пластиковое, а прогулочная зона для кошек будто не изменилась.

Зашла в арку. Здесь всегда была отличная акустика. Крикнешь: «Эй!», а в ответ так задорно отзывается: «Э-э-э-й!» Где-то здесь на кирпичных стенах арки было написано что-то, касающееся меня. Но что и где, уже не вспомню, да и давно поверх старых надписей красуются новые граффити. Заканчивается туннель ажурными высокими воротами с небольшой калиткой. На калитке с недавних пор и замок имеется, но сегодня к моей удаче он не заперт. Вышла на улицу. Через проезжую часть раньше можно было неспешно перейти, ещё и велик рядом катить, не торопясь. Сейчас движение оживлённое. Долго пропускала авто сначала слева, потом справа, затем слева уже снова поехали… Эх, быстрее бы уже до пешеходного перехода дошла, он метрах в двухстах расположился. Но мне почему-то захотелось пройти именно тем маршрутом, каким пользовалась в детстве. Дождалась, когда поток машин иссякнет с обеих сторон, и быстро пересекла дорогу. Тут уже совсем всё родное. По правую руку заезд для грузового транспорта на задний двор почтамта, который съел у нас полдвора. По левую – библиотека, где я брала книжки. Дальше красный трёхэтажный дом, а ниже, перпендикулярно ему, наша серая пятиэтажка. На подходе к дому шлагбаум. Стоит тут года три, а чувствует себя таким важным, что не сразу открывает нам, когда приезжаем семьей на своей машине.

Второй подъезд. На двери домофон. Мне мама давала от него ключ, но я не увидела смысла таскать его с собой постоянно, используя лишь иногда. Сегодня заглянула спонтанно, поэтому ключа в сумке, естественно, не оказалось. Позвонила. Из динамика раздался папин голос: «Слушаю Вас». Он так и по телефону всегда отвечал вместо общепринятого «алло».
- Пап, это я!
Дверь запищала – можно открывать. Шесть ступенек до первого этажа. Тут были четыре квартиры. Крайняя левая принадлежали Шизику. Не помню, кто дал мужику такое прозвище, но оно полностью соответствовало действительности. Семьи у этого странного человека не было. Жил один в трёхкомнатной, как у нас, квартире, заваленной книгами, а сам спал на широком подоконнике в большой комнате. В середине девяностых к нему прибилась какая-то деревенская девушка. Что за отношения связывали её с Шизиком, я не знала, да мне тогда и не интересно было, но она будто бы ухаживала за ним, а он ей квартиру оставил.
Прямо две однокомнатные квартиры принадлежали старикам. Сейчас не вспомню, кто точно там жил. Папа, наверняка скажет. Я вхожа была в квартиру справа. На дерматиновой обивке в металлическом ромбе красовалась цифра двадцать четыре. И жила там моя подружка Анька, имелся у неё ещё старший брат Ванька. С ней мы были не разлей вода до десяти лет, пока их семья не переехала. Сейчас весь первый этаж был сплошняком выкрашен зелёной краской поверх замурованных дверных проёмов. На втором этаже та же картина. Все квартиры поскупали предприниматели под магазины и стоматологию – центр города, большая проходимость, а значит, и выгода.

Третий этаж мой. Дверь у родителей только прикрыта. На замок закрывают редко, резонно заявляя: «Зря, что ли мы собаку кормим? Пусть охраняет!»
Дома почти всё как всегда: мама гоняет собаку с кухни, чтоб не попрошайничала, а папа, заглянув к нам, тихонько под столом суёт кусок псинке в пасть – потачит. Угостившись сам, папа идёт обратно в зал, там любимый телевизор и диван, на котором его ждут два кота.

Мы с мамой негромко разговариваем, делимся новостями, сплетничаем. Она спрашивает про своих внуков, я рассказываю. У неё интересуюсь здоровьем. Жалуется на болячки больше папины, про свои умалчивает. Затем вспоминает, что на днях видела Пирожка, он так же в красном доме живёт. Забавная кличка у парня из дома напротив появилась ещё в детстве. Играли в глухие телефоны. Кто-то загадал фразу «Ойдо, вераськом», что в переводе с удмуртского на русский значит «Давай поговорим». До Серёги слова дошли уже в искажённом варианте или он не расслышал, но выдал в итоге на весь двор: «Уйду пирожком!» Хохотали долго, а прозвище Пирожок крепко прицепилось к нему.
Я с мамой спорю, что это не он там сейчас живёт. Серёгу посадили ещё по малолетке, пошёл по стопам своего старшего брата. Вряд ли, выйдя на свободу, снова поселился в том же доме. Скорей всего, родители давно пропили квартиру, так что возвращаться и некуда стало.
- Наверное, ты с другим Серёжкой путаешь. Я его видела полгода назад. Раньше они жили в третьем подъезде с мамой, бабушкой и старшим братом Лёшкой (папа ушёл к другой женщине – об этом весь двор знал). А сейчас младший из их семьи купил квартиру в красном доме. Живёт с женой и ребёнком или двумя уже, я не помню.
Наш спор, как всегда, разрешил папа, крикнув из зала, что они оба: и Пирожок, и Серёга из третьего подъезда - сейчас в красном доме живут. Вот ведь слух! Мы вроде с мамой тихонько говорили, а от уха бывшего связиста ничего не скроется.

Взгрустнула. Выросли все давно, разъехались – каждый своей жизнью живёт. А раньше целыми вечерами напролёт все вместе во дворе бегали. Из первого подъезда Игорь. Тоже отсидел, кстати. Мягкий безобидный пацан был, сестрёнку свою маленькую, мою тёзку, очень любил. Может, ради неё на кражу и решился. Жили бедно, родители медленно спивались. Рядом с ними в двушке другая семья жила. Трое детей. Старшая Лена, дородная девка, взрослая уж почти была, с нами не гуляла. Средняя Катя, моя одногодка, скромная, немного неуклюжая, хорошо училась. Младший у них Андрюшка был. Катя всё время за ним присматривала, некогда с нами играть было. А потом они переехали.
На пятом этаже Наташка, первая красавица. Жили вдвоём с мамой. Наташка мне казалась высокомерной, не с руки ей было с нами водиться, к ней уж ухажёры ходили. Но и до них снизойти было ниже её достоинства. Да так, по-моему, и родила без мужа, как и её мама.

Зато в нашем подъезде над нами Ленка жила. Была полноватой, скромной, в компаниях не гуляла, всегда здоровалась. Рядом с ними в соседней квартире поселился парень, телемастер. Высокий, угрюмый, тихий. Вот они с Ленкой друг друга по-тихому и нашли. Поженились, сына родили. Ленка похудела, похорошела. Переехали куда-то – расширились.
Под нами была квартира другой семьи. Толик старше меня года на два или три, заядлый двоечник и тихий хулиган. Почему тихий? Да как-то молча он шёл против системы: школу прогуливал, курил в подъезде, девушку беременную в дом привёл – всё по-тихому. Младшая сестра у него опять Лена, как будто других имён не было. Она меня на пару годиков позже в школу пошла. Мы даже не здоровались, с нами она никогда не гуляла и не играла. Как они уживались всемером в трёхкомнатной квартире с проходным залом, я могла только догадываться. Скорее всего, «молодожёнам» выделили маленькую комнатку, в другой ютились Ленка с бабушкой, а центральная - принадлежала родителям. Всех своих гостей Толик принимал в нашем подъезде. Ну, не домой же ему их тащить, где почти китайское население. На площадке между вторым и третьим этажами частенько собирались его компании. Пили, курили, матерились, писали на стенах и харкали на пол. Одна управа на них была: взяв двух собак на поводки, я открывала дверь своей квартиры и кричала вниз, что иду гулять. Делая вид, что с трудом удерживаю немецкую овчарку и колли, я спускалась на пролёт ниже – компания тут же покидала подъезд.
Соседи, изначально ворчавшие на нас, что держим в квартире двух огромных собак, наконец, оценили пользу от них. Не раз просили выгнать на улицу бомжа или припугнуть обнаглевшую салажню.
На четвертом этаже напротив Ленки жила другая Лена, ещё одна красавица. Её родители были в разводе, но папа частенько приходил, обратно просился, а его не пускали. Как и женихов дочери. Они под окном с цветами ждали, на мотоциклах приезжали, в любви по пьяной лавочке на весь двор объяснялись. Только гордая красавица Лена проковырялась, профыркала. Всех упустила. Не добившись ответных чувств, самый главный ухажёр женился на другой. А Ленка, пока совсем поздно не стало, выскочила замуж за парня сильно моложе неё, родила сына, и выставила отца ребёнка за дверь за ненадобностью.

В третьем подъезде на третьем этаже жил Юра. Ему дали прозвище Маша Старцева. Наверное, потому что он такой же правильный был, как героиня детского фильма. За это его и все недолюбливали. Во дворе он гулял редко. Видимо, мама-учительница заставляла его больше за уроками сидеть.
На четвертом, как я уже говорила, обитали Лёшка и Серёжка. А вот на пятом жила моя лучшая подруга Надька. С ней мы сдружились в мои двенадцать, её четырнадцать. Но два года разницы никак не мешали нам. С Надькой мы вместе ели, вместе пили, вместе смеялись и плакали. У неё был старший брат Лёшка. Одно время он нравился моей старшей сестре Юльке, но как-то это быстро прошло.
Напротив Надьки жили два брата погодки Игорь и Лёха. Разные они были, как лето и зима. Игорь серьёзный, умненький. Лёха балагур и балбес. Игорь неплохо в жизни устроился, а вот Лёшка спился.
В последнем, четвёртом, подъезде на первом этаже располагалась квартира Любки и Валерика. Сначала они жили с бабушкой, мама рано умерла. А потом и бабушку похоронили. Восемнадцатилетняя Люба старше брата была года на четыре или пять, а ведь смогла его на ноги поставить. Я Валерку встретила как-то около своей работы. Он сказал, что занимается ремонтом стиральных машин, даже номер свой продиктовал на всякий случай. И ведь пригодился номерок. Спустя четыре года, позвонила ему, пригласила починить мою машинку. Грамотный специалист, аккуратный в работе, интеллигентный в общении, Валерик вернул к жизни мой стиральный агрегат в два счёта. Пока чинил, разговорились. Женился, двух дочек воспитывает, квартира, машина, работа – всё в порядке. Приятно!
Над ними Ванька жил. Он мне одно время сильно нравился. Рыженький, улыбчивый, симпатичный. Только не по той дорожке он пошёл. Квартиру с отцом поменяли на меньшую с доплатой. Деньги пропили, проели. А когда не на что стало отмечать праздник жизни, Ванька отца укокошил. Я долго не хотела верить слухам, но парня посадили, и как сложилась его судьба дальше, я не знаю. В их квартиру въехала с виду приличная семья. Но когда я стала чаще общаться с девочкой своего возраста, то поняла, что не такие уж там все приличные. От гулящей матери сбежал работящий муж, причём он был отцом только младшей девочки в семье, от кого была моя «подружка» я так и не узнала, потому что водить дружбу с девочкой, которая рассказывает, как её другая приятельница забеременела в двенадцать лет от лица кавказкой национальности, мне резко расхотелось.

На четвёртом жил ещё один Толик. В период взросления он вдруг решил, что влюбился в меня и, видимо, рассчитывая на взаимность, рассказал об этом моей подружке, логично рассудив, что та мне обязательно передаст. То, что Толика я была на три года старше и на голову выше, парня, очевидно, не смущало. А меня очень даже. После его откровения я боялась встретить Толика не то, что в подъезде, заходя за подружкой с пятого этажа, а даже  во дворе.
На пятом этаже жили Иринка и Машка. Разница в возрасте у сестёр была приличная. И только позже я узнала страшную тайну. Оказывается, после Ирины в семье должны были появиться двойняшки, но они не выжили. Спустя годы, матери Иринки удалось снова забеременеть и родить вполне здоровую Машку. Таким образом, семнадцатилетняя Ирина лет на десять-двенадцать была старше избалованной младшенькой Машки. Но несмотря на слабину в воспитании Маша росла компанейской и весёлой, поэтому мы частенько брали её в свою компанию.
Рассказав о тех, кто жил в моём доме, было бы непростительно умолчать о тех, кто обитал в красной трёхэтажке.

В крайнем подъезде красного дома на первом этаже жила ближайшая подружка Иринки – тоже Маша. Она была средней дочерью в семье. Старшая уже вышла замуж и переехала, а о появлении младшей мы узнали необычным образом. Вытащив из дома огромную картонную коробку с игрушками, Машка всем объявила, что она из них выросла (ещё бы, ей тогда уже шестнадцать стукнуло) и предложила забрать понравившиеся себе. Мне тогда досталась модная кукольная сумка зелёного цвета с необычной застёжкой. Внутри сумочки даже было зеркальце. Я сначала хотела ходить с такой сумочкой сама, но сестра сказала, что всё-таки сумка для куклы. И вот когда эта сумка стала присутствовать во всех моих играх, Машка вдруг попросила её вернуть. Остальным также пришлось тащить обратно игрушки, подаренные Машкой. А всё потому, что мать Машки родила Наташу Сашевну. Сашевной девочка назвалась сама, когда подросла и уже вовсю болтала. Так это прозвище и осталось за ней.
Над Машкой и Наташей жила Оля. Она была одного возраста со мной, её младшего брата я даже не помню, как звали. Девочка была домоседкой. И я лишний раз не звала её гулять, заведомо зная, что она откажется. Этажом выше среднюю квартиру занимала весьма своеобразная семья. Властная, строгих правил мама всех дома прижала к ногтю. Папа ходил по струнке. Старшая дочь, которую почему-то звали Витой, среди нас слыла заучкой и отличницей. Младшая Катя со мной дружила. Но характер у девочки был непростой. Упрямая и обидчивая, она не раз делала вид, что обиделась на меня, чтобы таким образом манипулировать. Наверное, с такой мамой сложно было вырасти полностью адекватной, но тогда я этого не понимала. Примерная во всех отношениях Вита, оказавшаяся по паспорту Викторией, в восемнадцать лет, что называется, принесла в подоле. Вот тебе и строгость воспитания, вот тебе и прилежная ученица, отличница!

Во втором подъезде на втором этаже в квартире на двух хозяев жили Женька и Янка. Отличные девчонки, которым очень трудно пришлось в жизни. Ютясь вчетвером в десятиметровой комнатушке, девчонкам даже некуда было складывать подаренные тётей из Ярославля наряды. Спали Женя и Яна на разложенном диване, кровать напротив занимали родители: вечно пьющий дядя Миша и буфетчица тётя Оля. Мама девочек была красавицей, девчонки тоже росли симпатичными. Вот только всё хорошее, что случалось в их жизни, было благодаря любящей тёте. Видя, что Михаил спивается, а сестра уже в открытую занимается проституцией, тётя Геля забрала девчонок к себе, как только они окончили школу.
Напротив них жили два брата Миша и Гриша. Парни не походили друг на друга ни капли, будто были не родными. Миша замкнутым и угрюмым. Высокий, темноволосый, он ещё в школе начал отращивать усы, а потом и борода появилась. Знаю, что в двадцать с небольшим он уже посвятил себя служению богу. Гриша светленький, смазливый. Отец в семнадцать лет посадил его за руль. Как они улаживали вопрос с гаишниками, до сих пор не понимаю. Бизнес, которым занимался отец, подозреваю, что очень быстро перешёл Гришке.

Со стороны улицы располагался третий подъезд. На первом этаже жили Сашка и Юлька. Сашка невысокий с конопатым лицом, на год меня старше. Его сестра Юля, которой вместо серёжек, когда прокололи уши, вдели красные шёлковые нитки, на год или два меня младше. С ними мы играть почему-то не хотели.
Над ними жил мною уже упомянутый Пирожок.
Вот, по-моему, и все, с кем я провела своё детство во дворе родительского дома.

Как-то папа с работы принёс видеопроектор с мультфильмами. В зале поверх обоев на стене натянули белую простыню, а уселись прямо на полу, на паласе. Двадцатиметровая комната вместила в себя половину двора. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Помню, как отмечали День улицы или День двора. Дети готовили концерт, что-то репетировали, а потом пели и танцевали, вроде, даже костюмы какие-то придумывали. Взрослые организовали чаепитие: вскипятили воду и вынесли чай, заваренный в вёдрах, кто-то принёс домашнюю стряпню, кто-то притащил покупную выпечку, печенье и дешёвые конфеты. С двумя удлинителями подключили прямо на улице старенькую радиолу с пластинками. Скамейки от подъездов отволокли к импровизированной сцене, чтобы местные старушки смотрели представление с полным комфортом. А когда стемнело, устроили танцы. Я такого праздника больше нигде и никогда не отмечала.

С горечью смотрю я на постаревших обитателей двора, когда встречаю их, навещая маму с папой.
Вот и дочка Мухи уже сама превратилась в Муху. Когда-то мы в шутку дали шепелявой старухе из нашего подъезда такое прозвище. Мухи уж много лет нет в живых, а дочь нынче стала полной её копией.
Да, и Персикова хозяйка уже не такая бодрая. А ведь когда-то мы с уважением смотрели на женщину, в одиночку управляющуюся с огромным псом по кличке Персик.
Эх, собрать бы сейчас всех ребят двора обратно. Но кого-то уже нет в живых, кто-то далеко уехал, а с кем-то связь навсегда потеряна.
Время не стоит на месте. Мы повзрослели, жизнь изменилась, только иногда очень хочется хоть на пару часиков вернуться в детство по вот этой самой дороге, что ведёт меня в родительский дом.