Иванов день. Глава I

В кабинет «ГлавВреда»,  как за глаза называли  сотрудники Олега Павловича,  Даша вошла решительно и делово. С первого знакомства  начальству нужно показать — хоть я и стажёрка, но помыкать,  кричать на себя, а уж тем более отпускать скабрезные шуточки относительно моего возраста и пола —  не позволю.
— Здравствуйте, Олег Павлович!
—  Кузнецова? — не поднимая головы  от бумаг,  обратился «ГлавВред»,  — Пришла пора и тебя проверить в бою.  Послать больше некого… отпускное время, понимаешь. Сафонова  укатила на моря,  Волынцев…  Света! А почему Волынцев не на работе?!  Я ему отпуск не подписывал! — крикнул он  в открытую дверь.
—  Я же говорила,  Олег Палыч,  он  на больничном,  —  вернулся ответ из–за двери.
—  А… точно…  Вот так, Кузнецова,  больше мне послать… и  некого. Закончилась лафа, эта… твоя стажировка.  Пора  делом заняться, — Олег Павлович  оторвал усталый  взгляд от бумаг и скептически посмотрел  на Дарью, — Ты понимаешь,  какая ответственность на тебя ложиться?
— Понимаю, — ещё больше посерьёзнела  Даша.
— Понимаю…, — махнул  «ГлавВред», — Ты  знаешь, Кузнецова, что такое газета в эпоху интернета? Как нужно подать материал, что бы её читали? Да… я сам бы поехал,  да не могу.  В общем,  слушай боевой приказ, —  Олег Павлович закинул руки  за спину и  заходил взад–вперёд  по узкой  «тропинке»,  оставленной среди всевозможного хлама, папок и свёртков,  сваленных на полу кабинета, — завтра выдвигаешься в Покровск с «прокурорскими».  Я  с ними договорился.  Постарайся  найти с ними контакт пока будешь ехать…
— Так, а о чём материал?
«ГлавВред»  подскочил, затряс руками.
—  Разве я уже закончил?! — рявкнул он, гневно  уставившись на Дарью.
—  Нет…
—  Так какого чёрта, ты не можешь дождаться?!
—  Почему Вы кричите на меня?!— решительно  ответила  Даша, — Если я не подхожу, так и скажите! Я должна понимать,  куда и зачем я еду?! Я и уйти могу!
«ГлавВред»  осёкся, дёрнул головой.  А что делать?  Нужно  держать себя в руках. Молодёжь  она такая — фыркнет и уйдёт…  вон,  чехлы для айфонов продавать. И зарплата больше, и нервы никто не треплет. Только ненормальная,  пойдёт  сейчас в газету работать.  А уйдёт она — придётся самому ехать, а времени нет. Олег Павлович вздохнул и часто закивал.
— Ты, Кузнецова, близко не принимай,  работа такая. Это не значит, что злюсь на тебя.  Просто,  так устроено всё…
—  Вы мне скажите, на что обратить внимание и какой материал Вы хотели бы получить?
—  Хорошо,  хорошо…  В Покровске  за последние два месяца происходят странные самоубийства. Кажется, уже  пятое.  Следствие ничего не находит, следов насилия нет, причины  никто не знает. Вот сейчас опять поедут, посмотрят и закроют  дело.
—  Так, а в чём странность? Может и правда —  ничего нет?
—  Странно всё это… Посуди сама.  Городишко — во! — Олег Павлович скрутил указательный и большой палец в кольцо и посмотрел сквозь  него на Дашу, — из достопримечательностей — интернат… для этих, — Олег Павлович покрутил рукой у виска, —  населения — полтора землекопа,  а уже пятое самоубийство.  Да у нас в области  за этот период меньше! Во–вторых… Волынцев, прошлый раз ездил, да напрасно. Говорит,  то ли зона там... — «ГлавВред» загадочно прищурился,  а Даше вдруг нестерпимо захотелось узнать, что это за зона такая.  Она застыла в ожидании  и уставилась на Олега Павловича. «ГлавВред» почувствовал заинтересованность девушки и намеренно тянул паузу.
—  Какая зона?! — не выдержала  Даша.
—  Аномальная! — ГлавВред  сделал загадочную физиономию,  выставив вверх указательный палец, — Люди там какие–то… не добьешься ни от кого. Молчат, как партизаны.
—  И что? — разочаровано  спросила Даша, —  Какая связь–то с самоубийствами?
—  Вот ты поезжай и разузнай, какая связь! Понимаешь, Кузнецова, — Олег Павлович подошел и обнял Дарью  за плечи, — мне  не важно, узнаешь ли ты, что на самом деле там происходит, мне нужен яркий интригующий  материал.  Пусть немного выдуманный.  Это не в хронику.  Чтобы у читателя интерес появился, понимаешь? С туманом, мистикой, загадкой…
— Понимаю, — кивнула девушка.
— Вот и замечательно!  Я на тебя надеюсь.

Утром следующего дня Даша встретилась с двумя сотрудниками прокуратуры.  Двое «одинаковых с лица», розовощёких и в меру упитанных сотрудника  нетерпеливо поджидали  её в условленном месте. Романтические ожидания от  предстоящей командировки, не дававшие Дарье спокойно выспаться,  начали  терять свою воздушность и лёгкость  уже в первые минуты знакомства.  Сначала, один из прокурорских, видимо, главный,  заартачился по поводу  Дарьи, мол, нечего ей ехать с ними, будет только мешать. Но его коллега, с которым, наверное, и договаривался «ГлавВред», всё же смог его как–то убедить.  Потом,  все попытки «найти контакт»  наталкивались на полное  безразличие к  расспросам Даши. «Прокурорские»,  с одинаковым полусонным выражением, смотрели на неё, как на надоедливую муху, иногда в такт кивали, либо отрицательно, так же синхронно, мотали головами. А гудящий, словно  все соседи одновременно стали сверлить перфораторами  стены, мост «уазика» делал  все попытки докричаться бесполезными.  Прокурорские  героически, минут десять, смогли  удержать глаза открытыми,  но, в конце концов, сдались —  сложили  ручки на животиках и  сладко уснули,  когда машина ещё не выехала за пределы города — результат утомительной  работы.  Даша, поняв бесполезность  своей активности, уставилась в окно, наблюдая однообразную картинку  бесконечной лесополосы, тянущейся вдоль дороги,   изредка  прерываясь  на  пустыри и незаметно для себя, под монотонный вой  «уазовского»  редуктора,  тоже уснула.
Очнулась Дарья, когда  «уазик» несколько раз  хорошенько  тряхнуло  и  водитель определенно высказался по поводу дороги.  Она взглянула на «прокурорских».  Те, слегка приоткрыли глаза и снова погрузились в безмятежный сон.
Показались окрестности Покровска.  Через несколько минут  «уазик» остановился.
— Приехали! —  объявил  водитель.  Прокурорские  синхронно  открыли глаза,  напрягли мышцы лица,  пытаясь изобразить важность и сосредоточенность,  вышли из машины.
—  С прибытием, здравствуйте! —  к  машине  быстрым  шагом подошёл щуплый, невысокого роста майор, лет сорока, —  Поедем на место или  в отдел зайдёте?
—  Вот ты Ситников быстрый…  Перекусить бы  сначала… Да и с дороги отдохнуть, — недовольно скривился старший прокурорский, — А эти твои висельники не убегут уже никуда.
Майор  недовольно мотнул головой,  хмыкнул.
—  Ну как знаете…  Если  понадоблюсь,  найдёте по телефону.
—  Подождите! —  Даша вышла из машины, осторожно переставляя затёкшие ноги.
Ситников  вопросительно посмотрел на «прокурорских»,  затем на Дарью.
—  Пресса, Ситников,  —  ехидно улыбнулся  старший, —  теперь в губернии  звездой будешь. Как майор Пронин… Хи-хи-хи-хи! — затрясся прокурорский.
—  Здравствуйте! Вы ведёте дело о самоубийцах?
—  Какое ещё дело, девушка? — недовольно  бросил Ситников, — Нет никакого дела.
Даша была готова к недовольству местного Мегре и решила сразу заявить о своих правах:
—  Согласно «Закону  о средствах массовой информации»,  должностное лицо…
— Что Вы хотите узнать? —  прервал майор и устало посмотрел на девушку.
—  Во–первых, чтобы вы представились. Я — корреспондент газеты «Наш край» Дарья Кузнецова.
—  Ну, Ситников я. Что, во–вторых?
—  Вы ведёте дело  о самоубийцах?
Майор  хмыкнул и скорчил гримасу.
— «Дело  о самоубийцах»! Прямо готовый заголовок.  Девушка Даша, Вы бы присоединились к Вашим попутчикам, поели бы, отдохнули с дороги…  У нас тут неплохая столовая есть. И дешево и вкусно.
—  Послушайте…, — уже не так решительно обратилась Даша,— я Вам не буду мешать. Не нужно от меня, как от прокажённой шарахаться. Я Вам задам несколько вопросов и отстану, а если нет, — она посмотрела по сторонам, — буду ходить за Вами по пятам и ничего Вы не сделаете. Хотите? Я свои права знаю!
Ситников  обречённо вздохнул.
—  Ну хорошо,  идёмте… Задавайте свои вопросы.
Когда человек открыто сопротивляется,  ты мобилизуешь силы, ищешь аргументы, придумываешь хитрости, хуже, когда такое безразличие, как у прокурорских.  И ответа не получишь и отказа вроде нет. 
—  Что Вам известно о самоубийцах? Это ведь уже пятое? Есть какая-нибудь связь  между ними?  Кто эти люди? Может,  имеются какие–то странности? Они не состояли  в каком–нибудь  тайном сообществе, секте?  Может это связано с психлечебницей?  Ведь в городе есть интернат для душевнобольных?  Может,  есть  закономерность? Даты, время, способ?
— Послушайте, я согласился ответить Вам на несколько вопросов, а Вы уже меня засыпали десятком разных версий и домыслов.  Давайте так,  не нужно мне давать повода передумать. Не считайте себя победительницей в конкурсе  упрямцев. Я Вам в упрямстве сто очков  форы могу дать.  Наверное,  недавно работаете?  Книжек начитались, кино насмотрелись?  Считаете, что успешность корреспондента заключается  в изматывании жертвы  вопросами и преследовании?
—  Нет…, —  осеклась Даша и почувствовала  неловкость, что выглядела  уж совсем, как неопытная студентка, — Не хочу я Вас изматывать, извините…
— Ладно, пойдемте, проведаем  интернат, — снисходительно  кивнул Ситников, —  последняя самоубийца там работала, правда,  недавно уволилась. Может, что  и узнаем.
— Это была женщина? Вы думаете это как–то связано с интернатом?
— Да,  сорок три года,  одинокая…  Жила  в общежитии для персонала  лечебницы. Её соседи и обнаружили.  А связано это или нет…  трое из пяти так или иначе… Двое – бывшие работники, одна – тут лечилась.
—  Так может  в этом и есть связь? Лечебница  каким–то образом…
—  Нет…  В нашем захолустье это единственная крупная организация. Санфаянсовый давно на металл порезали. Был механический, но там только ветер  гуляет,  практически не работает.  А лечебница  как–то  людям ещё даёт работу.  Главврач там такую деятельность развил, у-у-у… Так что, ничего удивительного.
—  Как они покончили с собой?
— Да как… В наших краях не такой уж и большой выбор. Это у вас в области  можно…  с  высотки сигануть,  под поезд прыгнуть,  в теплой ванне вены вскрыть… какой–нибудь  гадости, наконец,  напиться. А у нас… один способ – петля…  Высоток нет, поезд  в пятнадцати километрах, пока дойдешь – передумаешь,  ванна с теплой водой…  уж извините – роскошь.  Хотя…
Ситников остановился, задумался.
—  Что, хотя?
—  Застрелиться можно. Гриша  Пастухов, тот  застрелился. Но он охотником  был. Жаль мужика,  никогда бы не подумал, что пойдет на такое. Детей оставил, жену…
—  И что могло  его заставить это сделать?
—  Кто знает… Душа – потемки.  Тут в своей–то некоторые понять ничего не могут, а в чужой –то уж…  и подавно. 
—  Скажите, а остальные все повесились?  Кто они были?
—  Да… Три женщины и двое мужчин.  Первая в  конце апреля, в посадке нашли.  Вторая,  через две недели  на работе… Она в насосной ночью дежурила. Утром пришли на смену, а она того…  Был ещё мужичок,  Стыков, одинокий нелюдимый, санитаром в лечебнице работал…  Соврал  я! —  Ситников остановился и треснул себя  по лбу, — Этот–то…  током себя порешил! Как я забыл?! Вот  ещё один  доступный способ. Ха–ха, — развеселился майор.
—  А как? В розетку ножницы вставил?
—  Не–ет…  так  не убьёшься…  Тут  кумекать нужно,  рассчитать.  Закон Ома  знать. Он в тазик воды  налил, ноги опустил, а потом настольную лампу окунул…  включённую…  Почернел весь… Весь подъезд без света оставил,  пока его не нашли, не поняли  почему все время защиту выбивает.  Ну, а потом…
—  И что, никто не оставил после себя никаких записок, ничего?
—  Нет.
—  Вам не кажется это странным?
—  Что тут странного? Некому им писать, да и зачем? Если человек начинает писать прощальные письма прежде, чем накинуть на себя петлю, процентов девяносто – он передумает. Так себя станет жалко…  И только остальные десять  хотят насолить своей смертью тем, кому адресуют письма. Ну,  или… обстоятельства настолько непреодолимые, что другого пути нет. Да и не придумывайте себе  приключенческих  историй.  Всё просто.  Заела бытовуха, беспросветность. Чем тут у нас заняться?  Водка,  морду набить,  соседям кости перемыть… Раньше хоть дискотека была, танцы. А сейчас…
—  А что  раньше, год назад, всё было прекрасно? Все занимались спортом, водку не пили, ходили  в драмкружки и вязали макрамэ?
—  При чём тут это? —  Ситников остановился и посмотрел вслед девушки.
—  Ну как же, — обернулась Даша, — если всё было  раньше так же, как и сейчас, то почему  самоубийства  начали происходить только  последние два–три  месяца? Поэтому я и спрашиваю, что, раньше было всё прекрасно?  Или раньше были тоже самоубийства?
Майор задумался.
—  Нет…  На моей памяти… нет, не было.
—  Ну вот! Не странно ли это? Существует какая-то связь! Что–то произошло. Этих людей что–то связывало. Вот только, что?
— Это фантазии, — махнул  майор, — Вот мы и пришли. Вот для фантазий тут самое место. Тут такое могут рассказать…
—  Вы что,  считаете меня дурочкой?!
—  Нет. Я считаю Вас  нормальным  человеком, который  любит видеть в обычных вещах  магические знаки. Только я Вас прошу, не нужно здесь задавать вопросы персоналу, а тем более пациентам. Это категорически. Понятно?
Даша  обречённо кивнула.
—  Сейчас познакомитесь  с главврачом. Забавный дядька. Если бы не знал, что заведует тут всем этим, подумал бы что тоже… того. Колоритный такой. Хотя, он   тут и царь и Бог.  Ну, сейчас сами увидите.
Ситников  подошёл к  проходной и громко постучал.   Почти сразу, дверь открыл  огромного роста санитар в,  низко надвинутой на глаза,  шапочке и лицом каменного истукана с острова Пасхи, на котором не двинулся ни один мускул. Вращались только глаза и слегка приоткрывался рот. Даша даже отшатнулась.
—  Василий Николаич?  Вы к нам? Случилась, что? — растерянно пробасил санитар.
—  Да, нет,  Иван, ничего не случилось. Мы к Ермолаю Саввичу,  на пару слов.
Санитар  блуждал глазами, словно пытался найти какой–нибудь предлог  не пускать посетителей.
—  Да… его нет… наверное. Он в область, вроде, подался…
—  А мы  посмотрим, — настоял Ситников.
Санитар подчинился, пропустил посетителей в дверь, а сам оглянулся, выискивая, не пришёл ли кто с ними ещё.
—  Я проведу вас…
—  Да мы сами дорогу найдём, не беспокойся, Иван.
—  Положено так.
—  Ну, ладно, —  согласился майор.
Санитар громко лязгнул засовом, ещё раз  оглянулся по сторонам и пошёл впереди.  Он подал какой–то знак и немногочисленные  обитатели,  находившиеся на территории, торопливо засобирались и начали удаляться из поля зрения,  словно  им объявили тревогу. 
—  Какой страшный человек, — шепнула Дарья.
—  Чем?  Просто высокий.  Правда,  с историей.
—  Какой? — заинтересовалась Даша.
—  Потом как–нибудь  расскажу, — Ситников тряхнул головой.
Территория лечебницы была заботливо ухожена. Аккуратные многочисленные клумбы благоухали разнообразными цветами,  дорожки,  казалось, были убраны с помощью пылесоса — ни соринки, ни травинки.  На изумрудных газонах сотнями сверчков пели оросительные системы, образуя  из водной пыли маленькие радуги.  Центральный корпус, выкрашенный в жёлтый цвет с белыми колоннами и наличниками, сиял залитый солнцем, как только что отчеканенная монета, хотя на фронтоне Даша заметила  дату постройки — 1936г.  На втором этаже показалась фигура в белом халате, косматая, как Карл Маркс и тут же скрылась.  Они вошли  в здание и  начали подниматься по лестнице, когда раздался густой  зычный баритон:
—  Василий Николаевич?!  Какими судьбами?! Иди, Иван, я сам проведу!
Санитар  кивнул и  пошёл назад, встретившись с Дарьей  настороженным и неприятным взглядом.
— Да, ты не один?!  Кто же это прелестная девушка?  Твоя новая помощница?
Перед Дашей возвышался внушительных размеров мужчина с густой торчащей во все стороны седой шевелюрой и широкой окладистой бородой невероятной белизны, будто специально выбеленной, сливаясь с белоснежным халатом. Он добродушно и приветливо улыбался. Если бы ему раскрасить щеки, надеть красную шапку и шубу, он запросто бы мог играть на утренниках Деда Мороза безо всякого грима. А густой баритон придавал этому законченный образ сказочного персонажа. Некоторая тревожность и напряженность, возникшие в первые минуты нахождения на территории лечебницы, моментально рассеялись. Мужчина протянул большую мягкую ладонь.
— Здравствуйте, — протяжно  пропел он, — меня зовут Ермолай Саввич.
— Здравствуйте, Дарья Кузнецова, —  ответила Даша и подумала, что теперь знает, где Дед Мороз проводит лето.
— Это корреспондент из газеты, из… области, — вмешался Ситников, — скажите тоже… помощница… Мне и в тучные-то годы помощник не светил, а сейчас при нашей оптимизации и… подавно. Мы… я,  Ермолай Саввич,  вот с каким делом к Вам…
— Так Вы журналист?  —  не обращая внимания на майора,  продолжал  главврач с неподдельным интересом, — Вот как? И о чём же будете писать?
— Я…, — начала было Дарья, но Ситников неловко оступился и чуть не упал со ступенек, схватил Дашу за рукав, от чего она вздрогнула и запнулась. Майор поймал равновесие, чертыхнулся.
—  Ой! Извините за мою неловкость...  Дарья… она… про природу… природу нашу, там… Может туристов, там… привлечь. Нам бы туристы… очень…
Даша с недоумением смотрела на Ситникова и понимала, что за этим бредом явно скрывается его нежелание посвящать главврача в причины её командировки. Почему, она ответить не могла, но решила положиться на опыт и знание местной обстановки майора.
—  Да… хотела сделать несколько зарисовок…, —  решила она подыграть.
—  Да… природа у нас красивая, первозданная…
—  Ермолай Саввич,  я чего к Вам… У Вас работала  Фролова…
—  А… вон оно что…  Жаль… Очень жаль. Нелепо как–то… Чего же мы на лестнице? Прошу в кабинет. Там и прохладней, да и удобней, а то не ровён час, Василий Николаевич, на лестнице и расшибиться недолго, пойдёмте.
— Да… мы  на минуту…,  — робко протянул Ситников и пошёл следом.
Они прошли по коридору и оказались в кабинете. Судя по обстановке, хозяин кабинета  аскетизмом явно не страдал.  Ермолай Саввич был сибарит с размахом,  без излишней скромности и стеснения. Огромный стол из натурального дерева занимал едва не четверть кабинета. За ним возвышалось кресло хозяина – добротное, из натуральной  кожи цвета ванили.  Такого же цвета был шикарный диван и кресла для посетителей. На столе, как и во всём кабинете был абсолютный порядок.  Каждая, даже самая маленькая вещь, как ручка или маленький бюстик Юнга,  имела своё  место и, казалось, не могла быть переставлена или сдвинута — никогда.  Во всём чувствовалась основательность и вдумчивость.
Даша оглянула  кабинет и опустилась на диван.  Ситников заметно нервничал и никак не мог  определиться, куда ему сесть и, в конце концов, выбрал кресло, присев на самый краешек, как человек готовый вскочить в ту же секунду.
—  Да… жаль  Людмилу… Доброй была женщиной. Я даже испытываю некоторую вину в её смерти…
Даша заинтересованно  взглянула на Ермолая Саввича.
—  Не отговорил её не уходить, не смог убедить,  жаль… Может,  выпьете чего–нибудь?  Кофе? Чай? Воды?  Или покрепче? А, Василий Николаевич? — баритон добродушно и широко улыбнулся.
—  Нет, нет! — замахал руками Ситников, —  Нам некогда… Торопимся мы…
—  Если можно, я бы воды выпила, —  заявила Даша.  Ситников недовольно  взглянул  на девушку.
—  С удовольствием! —  ответил баритон и несуетливо открыл небольшой холодильник, встроенный в  бюро,  достал бутылку,  наполнил стакан и протянул Даше.
—  Ермолай Саввич! А Фролова… она, может, с кем дружбу водила? А, может, и…  Женщина–то  она была  незамужняя,  да и видная?
—  Ну что ты, Василий Николаевич,  по чём же мне знать, чем она  вне этих стен занималась. Как работницу я её ценил, а что до личной жизни… тут извини.
—  Ну да, да…, — закивал Ситников.
—  Спасибо. Очень вкусная вода! — Даша допила   воду и поставила  стакан на  столик возле  дивана.  Ермолай Саввич подошёл, взял стакан и поставил его на место.
—  Это из нашего  источника. 
—  А, может,  знаете, кто бы мог рассказать о её личной  жизни? — Ситников пытался хоть какой–нибудь мелочью оправдать столь долгий путь в лечебницу.  Он словно  неопытный альпинист стоял перед отвесной скалой, в надежде нащупать хоть незначительный уступчик, трещинку. Но попытки  были тщетны. Скала — Ермолай Саввич,  был  неприступен. Майор опять часто закивал, понимая бесперспективность дальнейших вопросов. Зазвонил телефон Ситникова.  Это были «прокурорские».  Они отобедали и уже были готовы ознакомиться с делами.
—  Ну что ж…, —  вскочил майор, — Рад был  Вас повидать. Пойдём мы…
Ситников  поманил  Дашу, но она и не  намеревалась вставать. Напротив, после выпитой воды, появилась какая–то вялость, сонливость, а выходить из прохладного кабинета вовсе не хотелось.  Майор  продолжал стоять над девушкой и ждал,  когда она встанет. Телефон продолжал звонить. 
—  Я бы хотела ещё побеседовать с Ермолаем Саввичем,  — она посмотрела на главврача, — если Вы не возражаете?
—  С удовольствием,  — широко улыбнулся  Ермолай Саввич и внимательно посмотрел на Ситникова, ожидая, когда тот либо выйдет,  либо ответит на звонок.  Телефон продолжал настойчиво  петь  «наша служба и опасна и трудна».  Майор почувствовал неловкость,  извинился и напоследок бросил:
—  Вы, Дарья,  не задерживайтесь! Я Вам обещал показать… Тут такие места есть…
Он  выхватил телефон и выскочил из кабинета.
—  Чудной наш, Василий Николаевич. Зачем приходил?  А Вы, стало быть, к нам  про природу писать? Ну что ж…  У нас есть, что посмотреть, — задумчиво  закончил главврач.
—  Скажите, Ермолай Саввич,  вы же занимаетесь проблемой суицида?  У Вас  же есть пациенты, склонные к самоубийству?
—  Ну, это не совсем про природу…
—  Просто, я не знала, когда ехала, что здесь есть лечебница и такой обаятельный главный врач,  —  Даша  решила, если врать и льстить, то делать это нужно убедительно, чтобы и самой поверить.  Если про лечебницу она соврала, то про Ермолая Саввича — ничуть.  Он и вправду  был обаятелен своим  необычным видом, голосом,  похожим на голос оперного баритона, готовившегося к распевке.  Иногда, у Даши возникало чувство, что сейчас Ермолай Саввич  закончит предложение, наполнит широкую грудь воздухом  и запоет: «Не плачь дитя…» из «Демона» Рубинштейна.  Весь он был каким–то артистическим, театральным. Что имел в виду Ситников, характеризуя  Ермолая Саввича, как  «забавного дядьку» было не совсем понятно. Может, его несколько театральный облик или необычное, какое–то былинное имя? Наоборот,  поведение Ситникова здесь  больше отвечало этому определению.  Он действительно был забавен, — Я давно интересуюсь этой темой, мне было бы очень интересно поговорить с человеком… с практиком, таким, как Вы.
—  Да… понимаю… Человеческая психика давно  является популярным объектом различных литературных жанров.  Писатели любят помещать своих героев, если не в тюрьму, то в сумасшедший дом. Они окружены ореолом загадочности и  страха, что придаёт литературе драматизма и напряжения. Но это заблуждение.  Стать сумасшедшим может каждый и никакой привлекательности в этом нет. А самоубийцы… Знаете, я скажу может неожиданные вещи. Ошибочно считать, что люди совершающие самоубийство,  обязательно имеют психическое расстройство. Психика человека, как  вселенная — безгранична и бесконечна. Мы видим только её маленькую часть — Солнечную систему, Млечный путь, созвездия, которые мы больше представляем, как декорации к нашей повседневности. Есть ли они на самом деле? Мы не можем утверждать с полной уверенностью.  Так и психика человека —  изучена на расстояние вытянутой руки, чтобы,  как в абсолютном тумане сделать следующий шаг. Более того, я утверждаю, что  люди, пытающиеся покончить   с собой, абсолютно здоровы, просто  они видят  выход именно в таком решении.  Эта проблема скорее социальная, чем медицинская. Я отдал достаточно много времени наблюдениям и опытам, чтобы утверждать это. 
Голос Ермолая  Саввича приятно вибрировал  и тело Даши наполнилось негой.  Захотелось откинуться на спинку дивана и уснуть.  Всё труднее  становилось  удерживать взгляд  и спину. И ещё бы минуту и Даша бы уснула, но в этот момент раздался  резкий стук в дверь.  Она вздрогнула.  Сон улетучился.  В дверь заглянул  Иван.
—  Ермолай Саввич! Извините, но…, —  мужчина посмотрел на Дашу и замолчал, продолжая неопределённо водить глазами.
—  Что там ещё, Фёдор?! —  гневно заорал Ермолай Саввич, изменился в лице, будто прервали на самом интересном месте.
«Фёдор? — удивилась Дарья,  —  совсем недавно Ситников называл его Иваном».
—  Ой! Извините! Я пойду.  И так отвлекаю Вас всякими глупостями.
—  Ну… если будете ещё здесь, заходите, не стесняйтесь.
Главврач подошёл к Дарье, взял её руку в свои огромные ладони и внимательно заглянул в глаза.  Хотя он  и улыбался,  глаза  главврача  Даше показались какими–то странными. Былое  добродушие куда–то улетучилось.  Ермолай Саввич пристально вглядывался, будто пытался отыскать в душе какие– то важные для себя ответы.  Даша резко встала и постаралась быстрее освободить руку.  Главврач казался несколько расстроенным. Неожиданно голова закружилась, девушка покачнулась и едва удержалась на ногах 
—  Вам нехорошо? — участливо спросил  Ермолай Саввич и крепче сжал Дашину ладонь, — Может быть,  приляжете?
—  Нет… нет, всё нормально… просто…  Я пойду…
—  Давайте я Вас проведу.  Хотя бы вниз.
Он взял Дашу под локоть и они  вышли из кабинета.  Сойдя со ступенек,  она поблагодарила  главврача и  осторожно пошла, стараясь не оступиться.  Ермолай Саввич задумчиво смотрел вслед девушке и слушал  санитара, говорившего ему на ухо.
Подойдя к проходной, она вновь увидела Ивана… или Фёдора. Короче, санитара, который встретил их с Ситниковым. Даша растерянно оглянулась, надеясь, что ей не двоиться в глазах и снова посмотрела на Ивана–Фёдора. Тот распахнул перед нею дверь и тревожно огляделся  по сторонам.  Даша замедлила шаг, соображая, как мог так быстро вернуться на свой пост санитар, если он оставался с Ермолаем Саввичем.  И обогнать он не успел бы, она бы заметила.  Только  поравнявшись с Иваном–Фёдором, она смогла прочитать на бейдже — «Иван Гулига».
«Странно,  неужели главврач  путает имена своих подчинённых?», —  подумала она,  натянула улыбку и кивнула санитару.  Тот никак не отреагировал,  только  резко захлопнул дверь, отчего  Даша вздрогнула.

  Выйдя за пределы территории лечебницы, Даша решила найти Ситникова и уже без спешки постараться задать вопросы, которые она предварительно заготовила. Посещение лечебницы, действительно, не внесло никакой ясности, кроме фантазий о странных санитарах и  причинах такого нелепого поведения Ситникова. Единственным вопросом, связанным с лечебницей, засевшим в голове, был вопрос об Иване или Федоре, санитаре, о котором  майор загадочно обещал рассказать потом. Может  быть «история» Ивана как-то свяжет  лечебницу с самоубийствами? Даше не терпелось  узнать, потому что знала себя, чем позже она об этом узнает, тем больше нафантазирует страшных историй, как правило, одна нелепей другой.  Странное состояние безразличия  сонливости немного прошло. Она отнесла это на счёт дороги, бессонной ночи и гипнотический голос Ермолая Саввича.