Медея

Работа над словом всегда была для Олега Даргонова отдушиной. Сколько себя помнил, он всегда что-то писал, по учёбе, для художественной самодеятельности, чтобы позабавить друзей или по причинам, не до конца ясным ему самому. Это был человек текста, неуютно ощущающий себя в остальных сферах и, будто рыба в воде, на белом листе бумаги между букв и запятых.
Такие люди углубляются в текст и не замечают ничего вокруг. Привычка читать и писать настолько для него настолько органичной, что он мог глотать неинтересные книги и получать своеобразное наслаждение даже от механического конспектирования. Когда его одноклассники с увлечением обсуждали фильмы, музыку, телепередачи и игры, он их не до конца понимал. Спецэффекты, выстрелы, взрывы, драки, гитарные рифы, качающие биты, операторская работа, игровые механики с трудом его завлекали. Зато даже простенькая метафора или игра слов могли на долгое время занять его внимание. Ему хотелось поделиться такими открытиями с кем-то, но не было подходящих людей.
Он мог бы стать классическим изгоем, если бы не его органическое умение нравится людям, животное обаяние, которое со временем становилось только сильнее. И ещё он умел ощущать конъюнктуру. Так что хулиганы его особо не трогали, и у него было достаточно свободного времени, чтобы оттачивать своё мастерство.
Подростковые амбиции быстро захватили его и так же скоро перегорели. Требовательный к себе, он после несколько попыток делать настоящую литературу, поверил в то, что у него нет таланта. По отдельности слова достаточно гармонично складывались в предложения, да и под конец результат казался приемлемым, но после перечитывания со временем его текст был противным ему. Он мог бы проще относиться к этому, если бы умел делать еще хоть что-то, кроме текстов. Неприятие своих первых литературных попыток было равносильно неприятию себя. Слишком сильные муки творчества для одинокого подростка.
Все остальные формы работы с текстом, требующие мастерства, а не таланта, напротив, становились только лучше. Его сочинения ставили в пример, заметки в школьную газету могли заинтересовать даже тех, кто за ней особо не следил, он отвечал за план праздников в актовом зале. У него не получалось подойти к микрофону и хорошо подать свой текст, но в приготовлении перепалок между ведущими и миниатюр ему не было равных. Он не отказывался ни от какой работы, связанной с текстом. какой бы рутинной она не была.
Переломным моментом для него было, когда одно его школьное сочинение напечатали в районной газете. Его учительницу настолько впечатлила его работа на тему власти, что она решила таким образом сделать подарок своему любимсочинение превратилось в газетную статью.
Учительница не могла себе представить, насколько это событие впечатлит Олега. Он увидел свой рукописный текст напечатанным. У газеты был тираж 5000 экземпляров, и каждое его слово, казалось, после этого стало сильнее в 5000 раз. Он представил себе, что все те важные взрослые люди, которые проходили мимо него на улице и не замечали его, после работы в едином порыве обратили внимание на его статью и поняли, насколько умный и талантливый её автор. Представить, что хотя бы один из читателей газеты не обратит на неё внимания и. тем более, она может кому-то не понравиться, он бы не мог. На короткий миг он будто возвысился над всеми этими незнакомыми людьми. Ему невероятно понравилось это чувство. Таких ощущений ему не дарила литература.
После этого он окончательно удостоверился в том, что необходимо писать для людей. Он даже ощутил злорадное удовлетворение, что с литературой у него не сложилось и он не будет заниматься пустяками. Теперь он тщательнее вглядывался в людей, ведь это его потенциальная аудитория, и стал следить за новостями. Тут он уже не ограничивался только текстами, а следил за всеми средствами массовой информации. Он ощущал себя особенно важным, когда смотрел новости по телевизору, особо ничего не понимая, но будучи иллюзорно сопричастным к тому, что происходит в стране и мире. Было чувство, что это происходило только тогда, когда он узнавал об этом, и если бы он не увидел новость о том или ином событии, оно бы и не произошло. Политики, а тогда большие важные взрослые люди в пиджаках, делали всё, чтобы попасть к Олегу на экран. Хотя впечатлить они хотели не его, а тех, кто передаёт ему информацию о них. Это журналисты.

Его отношения в семье можно назвать прохладными. Он рос в полной семье, материально не нуждался, к нему не применяли физическое насилие. Для наших широт это практически идеальное детство. И всё-таки эта прохладность была похожа на равнодушие. Его боялись разбаловать, поэтому обеспечивали всем необходимым и не выполняли его капризы, для его же блага и своего кармана. Его родителей было невозможно уговорить на редкую сладость и дорогую игрушку. Они были скупыми на ласки. Если бы Олег, подобно Марселю Прусту, решил уединиться в доме с пробковыми стенами, ему бы не было, что вспомнить.
Отец работал на заводе, мать была бухгалтером. У него не было времени и сил на воспитание, поэтому они практически не уделяли ему внимания. Отчасти это помогало избегать тирании родительского контроля, с другой стороны часто не хватало семейного общения. Тех уроков любви, тепла и поддержки, которые часто передаются невербально и вдохновляют во времена, когда, казалось бы, им просто не может быть места.
От своей семьи он унаследовал фантастическую работоспособность и не менее фантастическую нелюбовь к бессмысленному труду. Он видел потухшие глаза отца, то, насколько он быстро старел, знал интонации, с которыми он в припадке бессильной злобы ругал начальство и вообще всех. Отец выпивал нечасто, хотя крепко. Правильность его семьи не позволяла ей переходить границы даже в такой форме бунта. Труд на заводе, стройке, в бухгалтерии или ЖЭКе отталкивал его настолько, что он готов был писать что угодно, только бы не работать там.
В процессе познания мира родители тоже не принимали особого участия, поэтому Олегу приходилось узнавать всё самому. Общение с людьми на практике пришло уже в молодости, а в зрелости он успел от этого сильно устать. В детстве и юности о мире он узнавал из книг. Интересно, что больше всего на него повлияла не классика, фантастика или научная литература, а мифология. Не только в эстетическом, а и в моральном плане. Его тексты всегда украшали изысканные метафоры и отсылки к греческой, римской, западной и восточной мифологии. Если на начальном этапе карьеры он осторожно вкидывал их, чтобы попасть под формат, то, достигнув успеха, он уже не ограничивал себя и мог переборщить с этим.
При том, что у него был немалый багаж знаний, он не находил ответы на многие простые вопросы. Не о появлении Вселенной и смысле жизни, а о том, почему кого-то любят, а кого-то нет, кому-то деньги даются легко, а кому-то их вечно не хватает, у кто-то проходит миссию с ветролётиком с первого раза, а кто-то даже после просмотра гайда не может её пройти. Попытки рационально ответить на эти вопросы порождали только новые загадки, не удовлетворяли, разочаровывали. Мифология, если упростить, отвечала уме примерно в таком роде, так происходит, потому что происходит. Тебе либо благоволит рок, либо не благоволит, и тогда что не делай, всё будет не то. Подобное объяснение в зрелом возрасте дала Олегу культура постмодерна. Только тогда уже никакие объяснения были не нужны.
Таким образом, моральные поиски были чужды ему даже в условно идеалистический период просто за ненадобностью. Когда его коллеги стояли перед моральным выбором, он искренне не понимал их, не потому, что был плохим, а потому что не делил на плохое и хорошее. Что-то ведёт его к достижение цели, он идёт этой дорогой. Нужно было устроить чёрную кампанию против определённого политика, он её проводил, надо было отдать вещи в детский дом, он и это делал. Чёрный и белый для него были не цветами, а оттенками, которые, чем дальше, тем были менее значимыми. Главным был пиар.
Олег был слабым, малоподвижным ребёнком. Его вещи напоминали вещи старшего брата. В его комнате был ровно такой порядок, чтобы родители не ругали. Долгое время на материальный мир он не обращал внимания. При нехватке друзей и игрушек, главными занятиями у него были чтение и мечтание. Если вкратце рассказать о его жизни, то вначале перед ним мелькали буквы, а потом он раскидывал свои буквы перед другими.
Довольно быстро он понял, что на героя не тянет. Романтика дальних походов, эпических битв и великих влюблённостей не привлекала его. Одиссея, а со временем и Властелин колец казались ему бесконечным походом за хлебом, чем-то из разряда, опять переться куда-то. Любое достижение успеха через физическую активность казалось ему сизифовым трудом. Незачем было идти и махаться мечами, если достаточно было троянского коня.
Наиболее близким мифом для него был миф о Нарциссе. Удивительно, что он не осуждал ни его, ни стрекозу, что лето красное пропела. Во многих его работах, чем дальше, тем больше, ощущалась любовь к себе. Вы знаете людей, которые о чём бы они не говорили, они говорят о себе, тех актёров, которые играют только себя. Олег уверенно двигался по этой линии, и если вначале ему приходилось задвигать себя на задний план, то довольно скоро он это наверстал с избытком.
И всё-таки Олег завидовал Нарциссу. Чтобы любить себя, ему приходилось что-то делать и ждать отклик на то, что он делает. Он завидовал людям, которых мог считать глупыми и бесталанными, за то, что при всём этом, они принимают себя и им не нужно ничего доказывать. Чем дальше, тем больше ему надо было делать, и тем меньше его удовлетворяла любовь к себе. Он бы с удовольствием ничего не делал и просто смотрел на себя, но ему не нравилось его отражение в зеркале.

Олег нёс отчёт о панк-концерте в издательство местной газеты. На нём была чёрная кожаная куртка, купленная на последние деньги, такое сочетание пижонства и бедности. У него был небольшой ирокез. Всё это подходило под цвет чёрных глаз и смольных волос, что добавляло некоторой органичности и загадочности в субкультуре и несуразности вне её. У него был средний рост, худощавое, даже несколько тщедушное телосложение, бледная кожа и острые скулы. Усы и борода не росли, поэтому мужественности должны были придавать черепа на куртке и увесистые ботинки. В этот период его интересовало всё новое и нестандартное. Недавно он выбрался из герметичного мира газет и книг. И этим новым ощущением он хотел поделиться в своей первой статье.
Распечатанный текст в его руках казался ему мечом, который должен будет легко прочистить ему дорогу к светлому будущему. Каждое слово в нём было отшлифовано до блеска. Он почти знал её наизусть. В его городе никто не писал о таких вещах и настолько талантливо. Олегу казалось, что просто никто не умеет, и он всех приятно удивит.
Это были непобедимые весна и молодость. Ветер приободрительно дул в спину, будто хлопал по плечам. Это была такая погода, при которой даже в самом провинциальном городе есть что-то привлекательное.
Офис издательства ничем особо не отличался от заведений взрослых людей, в которых Олег, в силу возраста, ощущал себя немного неловко. Тем не менее, он смотрел на журналистов снизу вверх. Канцтовары на их столах казались какими-то необычными, любая ручка представлялась ему чем-то вроде самопишущего пера Риты Скитер. Преодолевая природную неуверенность лёгкой дерзостью панковского неофита, он спросил, куда ему обратиться с его статьёй.
- Кто тебя сюда пропустил? - хамски спросила уборщица.
Олег опешил.
- Тут же открыто.
- Тут открыто для порядочных людей, а наркоманам тут не рады.
Эта реакция даже позабавила, хотя было не до смеха.
- Чего улыбаешься, знаю я таких. Ещё и сектант, наверное.
Журналистам, которые были рядом, хотя тоже внешний вид Олега не внушал
доверия, всё-таки было неловко. Они сгладили ситуацию и всё объяснили. Его неохотно направили к главному редактору.
Тут стало реально волнительно. Кабинет главреда был значительно богаче, чем у других сотрудников. Он сидел в кресле, будто на троне, а на его столе должны были быть документы государственной важности. Одет он был настолько небрежно, насколько это было приличным в его положении. Глядя на таких людей, кажется, что они достигли невероятных высот, за их плечами уникальная биография и они могут начать учить тебя жить.
- У меня статья в газету, - неуверенно и даже виновато сказал Олег.
Такой робости он не ожидал от себя. Его внешний вид показался ему не интригующе-скандальным, а попросту неуместным. Одна надежда была на статью, в лист с которой он вцепился крепче.
Редактор посмотрел с неохотой, будто его отвлекли от важного дела и он здесь не затем, чтобы принимать статьи.
- О чём?
- У нас тут недавно панк-концерт был.
Лицо главреда было и до этого скучным, а после ответа заинтересованность достигла рекордного минимума.
- У нас тут серьёзная газета. Людям это неинтересно.
- Ну, так есть же и молодые люди.
- Они не читают газеты.
- Ну, так, может, они не читают, потому что вы не пишите о том, что им интересно.
Редактор недобро посмотрел на молодого человека в духе, учить меня надумал. Олег понял, насколько он промахнулся и примирительно добавил:
- Вот возьмёте мою статью, и будет больше людей читать.
- Новые не придут. а те, кто уже читают, могут уйти. Эта тема не достойна статьи. Разве что заметки на пару строк, если не будет других новостей. Произошло то-то и тогда-то. Это мы можем и без Вас. У Вас же, наверное, лирика, впечатления.
- Более подробно.
- Нам эти высокие материи не нужны. Вот будет про тарифы, ДТП, депутатов что-то, тогда и приходите. Хотя это вряд ли Вам интересно. Так что лучше не занимать ни моё, ни Ваше время.
Олег хотел что-то добавить, но тут, что называется, тон не требовал возражения.
Он вышел поверженным. Одна журналистка даже захотела утешить его, что главред не в настроении, можно будет попробовать прийти в другой раз. Всё это было уже неважно.
Казалось, мир его не принял. По всем кинематографическим законам, небо должно было укрыться чёрными тучами, а где-то на фоне должна была играть грустная скрипка. Ничего это не происходило. Погода была издевательски хорошей.
Он ощутил себя невероятно глупым. Статей о панках и подобных вещах не печатали, просто потому, что они были никому не нужны. Лучший его текст отвергли, даже не посмотрели. У Олега было ощущение, что это была единственная газета в мире, и у него забрали последний шанс на реализацию. Беспечная молодость подошла к финалу, так и не начавшись. Он не оглядывался по сторонам, готовый к ДТП, новость о котором опубликуют, в отличие от его статьи.

Как ни крути, а в формировании человека испокон веков важное участие принимает любовь. Особенно первая. И это тот случай, когда человек всегда оказывается не готовым к отказу, изменам и манипуляциям. Так что влюбляясь даже с благими намерениями, никто не знает, каким он выйдет из этой истории, благодарным за интересный опыт или изломанным. Или же не выйдет вообще, как Ромео и Джульетта.
У Олега была своя Елена Троянская. Её звали Анжела. Это не последняя и не главная его любовь, тем не менее, она подтолкнула к тому пути, с которого в дальнейшем его ничего не могло сбить. Она привела его в рокерскую движуху, которая и ей, и ему, в общем, были чуждыми. По сути, это была просто красивая девушка, что могла вертеть Олегом и многими такими парнями. Она легко меняла увлечения, и рок был только временным явлением в её бурной молодости. Куда больше ей подходили кислотный рейвы, где она и нашла выход своей натуре. Тем не менее, через её красоту он на время очаровался роком, энергией и свободой. Он придумал её, а она не мешала ему это делать.
На дешманских панковских тусовках она была будто незнакомка с ярко красными губами, спокойным и чуть презрительным взглядом, не к месту дорогой одеждой и идеальным макияжем. Она умела парить между пепельниц и бутылок, элегантно курить и загадочно смотреть мимо собеседников. Она знала, что если кто-то рассказывает интересную историю, шутит или делает что-то необычное, то это для того, чтобы привлечь её внимание. Она умела приближать к себе парней ровно настолько, чтобы получить от них всё необходимо и при этом не быть им обязанной. Проще говоря, она умела их использовать. Довольно скоро ей надоели парни, и она перешла на взрослых состоятельных мужчин.
Олег не знал, вместе они или нет, она филигранно играла в ближе-дальше и умела уклончиво отвечать на вопросы не только о будущем, но и о настоящем. У него всегда было ощущение, что она всегда могла уйти от него, и это заставляло двигаться. Бедные парни её не интересовали от слова совсем.
Некоторое время он будто не замечал денег, но потом оказалось, что они не приходят просто так. Блистательная карьера журналиста оборвалась, так и не начавшись, поэтому надо было что-то делать. На себя ему хватало, но он даже представить себе не мог, что она от него уйдёт. Связей у него не было, поэтому он, как и многие молодые люди, отправился подрабатывать на стройку.
Он не мог себе представить, что ему будет так тяжело. Не только физически, а и то, что он каждую секунду будет ощущать себя униженным. Он, лучший по гуманитарным предметам в своей школе, практически отличник, будет вместе со всеми таскать камни, размешивать раствор, равнять стены. Глупый и хамоватый прораб говорит ему, что делать. Казалось, что его вырвали из аристократичной семьи и заставили работать с простолюдинами.
Забвение в работе он не находил, даже наоборот. Он уставал физически, интеллектуально и морально. Мысли съедали его. Каждое мгновение он ощущал, что занимается не тем, что это всё не приближает к его тогда ещё туманным целям. Ему было абсолютно противно всё, что его окружало и ни в чём он не находил просвета.
После первого оклада он оставил этот ад. Деньги он решил тратить не на Анжелу. Если что хорошего и отдала ему эта работа, то это отрезвила. У него не было сил ни на что, в том числе и любить. После этого он стал в некотором роде женофобом, признавая их силу и коварство, которые могут сбить с пути. Есть вещи, где они были сильнее его, и необходимо было быть крайне осторожным. Больше он не мог позволить себе идти на поводу у красивых слов и женщин.
И ещё он понял, что готов писать что угодно, только бы физически не работать.

Этот необитаемый остров можно было бы легко назвать земным раем. Он будто воплотился из фотообоев, хотя, не исключено, что именно так и было. Пальмы напоминали патлатых весёлых ребят, которые качались в такт бита. Разноцветные рыбы плескались в чистом океане, готовые, казалось бы, прыгнуть на берег, чтобы из них приготовили ужин. Песок напоминал крупу.
Небо в этих условиях уже не ощущало себя уникальным. Это был прекрасный вид, в котором не было ни одной лишней детали. Этот вид ничем не удивлял, и любопытный турист бы только бегло окинул его взглядом в поисках чего-то экзотичного. Это проверенная классика. Ей не нужно пытаться понравится, все и без этого признавали её.
И этот остров горел. Пламя, будто навала варваров, уничтожало это хрупкое совершенство. Клубы дыма заслоняли небо. Даже оно, казалось, не может быть в стороне от горения. Мгновение разрушение делало остров наиболее величественным и прекрасным. Другое дело, что после этого на острове будет делать нечего. Огонь не щадил ничего. Вскоре обугленный остров будет невзрачно смотреться на фоне синего океана и прекрасного неба.
И только человек на острове крайне интересно на всё это реагировал. Он, будто, верил, что огонь его коснется и не торопился спасаться. Всё, что ему нужно было, это зеркало. Он смотрел в своё отражение, и огонь его не заботил.

Олег подходил к издательству уже не так нахраписто, но с не меньшей уверенностью, ведь ему не было куда отступать. Сомнения оставлены позади. Теперь необходимо было, чтобы его взяли, и ради этого он был готов на всё.
Он встретил главреда на улице. Погода была хорошая и спокойная. Настроение потенциального начальника было лучше, чем при их прошлой встрече, что приободряло.
- О, я Вас узнал, - великодушно восклинул главред. - Принесли статью про  очередных металистов?
Олег хотел инсктинктивно исправить на панков, но вовремя осёкся.
- Я бы хотел научиться у Вас журналистике, - с подчеркнутым уважением сказал Олег.
Главред приятно удивился. Из-за своего негативного настроения он тогда мог потерять потенциального кадра, которые в провинциальной журналистике далеко не в избытке, а тут рыбка сама приплыла к нему. Удачно вышел погулять.
- А это уже взрослый разговор. Вы обратились по адресу. Обычно журналистике не учат и всё постигают на практике, но, так и быть, я дам Вам урок, о котором Вы не забудете. Вы уже на правильном пути, а после этого окончательно в этом убедитесь.
Олег был крайне заинтригован.
- Вы должны не стесняться подходить к людям, независимо от их настроения, и исполнять редакционное задание. И вы должны знать, о чём они хотят читать лучше их самих.
Олегу оставалось только поддакивать.
- Итак, подходите к прохожим и спрашивайте у них, интересно ли им был прочитать статью о металлистах?
Было непросто не отреагировать. Ощущалось, что в этом уроке была не только педагогическая находка, а и просто желание поиздеваться. Что ж, с этим можно было разобраться после, а теперь необходимо было идти и спрашивать.
Перебарывать неловкость Олегу было нелегко, но к этому он был примерно готов, ведь знал, куда идёт.  Из нескольких десятков людей никто не ответил утвердительно. Это было унижением.
- А теперь спросите, о чём им было бы интересно читать.
Большая часть людей не могла дать внятных ответов. Ну, новости, что-то в этом духе. Если первый опрос Олегу был понятен, то во втором он не мог объяснить результаты.
Главред сменил беспечность на твёрдость.
- Даже сами читатели не знают, что им надо. И Вы не знаете. А мы знаем. То, что мы пишем, им и надо. Если Вы будете с нами, то и Вас будут читать.
Это было озарением. Олег ощутил себя тупым, ведь не понял это ещё тогда. Не надо было бы месяц пахать на стройке.
К главреду вернулась лёгкость, будто тучка уплыла и оставила ясное небо.
- Я бы хотел работать с Вами.
- В штат попасть будет непросто, но можете пока поработать внештатно. Работы будет много и она может казаться неблагодарной, но если Вы не будете спорить со мной, со временем Вас будут читать.
От последних слов у Олега блеснули глаза. Главред знал, на что делать упор.
- На сегодня хватит информации, приходите завтра, дам Вам редакционное задание.
На этом они и попрощались. Олег наивно расчитывал, что его могут сразу взять в штат. Тем не менее, этим вариантом он был вполне доволен. Уязвлённая гордость запряталась за польщённым самолюбием.

  Опытом репортёрской работы склонны гордиться и почти никогда не хотят его повторить многие редакторы. Это сложная рутинная работа, настолько далёкая от обывательских представлений о журналистике, что сами журналисты во время пьянок могут лихо приукрашивать, чтобы хоть как-то приблизится к идеалу, к которому сами некогда стремились. Бывал и трэшак, и забавные случаи, но всего этого было так мало, что такие истории можно было только вкинуть в беседе, но не с интересом их проживать.
Это была школа жизни, точнее, разочарования в ней. Олег и до этого не особо отличался заинтересованностью к её внешней стороне, держался от неё на почтительном расстоянии, а после репортёрской работы окончательно в этом убедился. Любить людей в теории гораздо проще, чем на практике, и если вы хотите сохранить в себе хоть немного гуманности, проще чего-то не знать и с чем-то не сталкиваться. Это необязательно закоренелые маньяки и истории про расчленёнки, а ворох мелких бессмысленных событий, которые не вызывают ничего, кроме раздражения и непонимания.
Вокруг было так много бедности и несправедливости, что невозможно было ни оправдать это, ни объяснить. И эти несчастные люди были далеко не такими кроткими и гордыми, как в классической литературе. Чаще всего это были неприятные люди, которые обвиняли всех, в том числе и тех, кто хотел им помогать. Разбираться, почему они такие, у Олега не было желания. Ему оставалось только абстрагироваться и жить не этим мгновением, а каким-то туманным будущим. Вы знаете этих людей, видя которых на рабочем месте и обращаясь по делу, вы будто отвлекаете их от той настоящей жизни, которую они для себя придумывают. Для Олега журналистика и была тем идеалом, поэтому его фантазии были особенно смутными.
Это был кафкианский абсурд наяву, далеко не такой интересный и талантливый, как в книгах. Скорее, он напоминал бесконечную очередь в поликлиннике, где, вроде бы, и произошли некоторые события, но и их и переживать неинтересно, и рассказывать о них не особо увлекательно. И тем не менее, на это уходила значительная часть жизни. Можно было только отстраниться.
Олег проходил стандартную историю для многих журналистов, когда он делал репортаж о проблеме, депутаты обещали её решить, ничего не делали. им снова напоминали, перед выборами что-то начинали делать, их выбирали, и они уже забывали об этом до следующих выборам. Жалеются и разводят руками, как умело подметили в одном телевизонном сюжете. На словах никто ничего не мог, хотя все знали, что можно было что-то делать.
Все были виноваты, и никто не мог признать вину. Все ненавидели всех. Если бы этим людям можно было сказать, что выборы что-то решают, что их здоровье в чём-то от них зависит, можно заниматься спортом, гражданской активностью, употреблять не только попсу и, о, ужас, читать книги, они бы возненавидели тебя ещё сильней. Вот тогда бы газету Олега точно перестали читать. Поэтому Олег хотя и мог покритиковать и народ, и власть, но делал это, не касаясь основ их мирозданья, поэтому его читали и те. и другие.
У Олега не было сил ни жалеть, ни ненавидеть, ни пытаться изменить этих людей. Он просто старательно исполнял свою работу, насколько это позволяли его природное трудолюбие и молодость. Да и сама журналистика, по его ощущениям, могла только задокументировать событие, а не изменить его. Всё вокруг проржавело, поломалось, замусорилось, а журналист лишь констатировал факт. Вначале Олег хотел хоть что-то попробовать починить, но быстро убедился в том, что это было невозможным.
Были люди, которые и в трудных условиях сохраняли человеческий облик, но было проще их не замечать и рисовать картину мира одной краской. Олег видел только хамов и хабалок, у которых, надо признать, он перенял некоторые черты. У любой хабалки на рынке было то, чему учат на тренингах и семинарах. Уж они находили общий язык с незнакомыми людьми, умели говорить нет и далеко не только это, не ощущали себя лишними. Олег на практике ощутил, что необходимо его читателям и со временем научился умело на этом играть.
Долгое время он работал внештатно, а когда его всё-таки взяли в штат, положение не особо изменилось. Всё так же подай-принеси. Одной из его важнейших функций было побежать за водкой во время пьянки, вот тут молодой сотрудник был незаменимым. Олег ощущал, что не продвигается и стоит на месте, но отступать было некуда. Альтернативой была стройка, поэтому он нехотя отправлялся на очередной бессмысленный репортаж.

Что можно сказать о тексте, ради которого это всё и начиналось? - Это был унифицированная журналисткая работа, к которой у редакторов не могло быть претензий, а читатели их забывали после прочтения. Коллеги удивлялись, что такой ершистый с виду молодой человек легко шёл на уступки и достаточно быстро подавал тексты, которые надо было немного подредактировать только для вида, чтобы не расслаблялся. Он был идеальным пластилином.
Вы знаете эти тексты далеко не только в журналистики. Рекламные посты, научные публикации, мотивационные книги и журнальные колонки. Всё это пишет один человек, которого научили базовым правилам и иногда, за выслугу лет, даже разрешают сказать что-то от себя. Эта информационная жвачка годами пережёвывается и, в отличие от прошлого, делается это добровольно.
Никакой официальной цензуры не было. Не было и планёрок, где бы указывали, что надо, а что не надо. Просто если приносили, что не надо, то не публиковали, а если надо публиковали. Это интуитивно ощущалось, поэтому приносили то, что надо.
Неофициальных формальных требований так много, что когда доходишь до того, что ты бы хотел сказать, то сказать уже и не особо хочется, лишь бы не придрались. Авторы научных статей хорошо знают эту схему. Текст большую часть времени будто раскланивается перед читателем, коротко говорит по сути и неуклюже завершается.
За неимением цензуры также сократилось количество титанов, которые готовы не публиковаться и идти против системы. Непрохождение отбора означало просто неуспех, а не позицию. Дело далеко не только в содержании. Самый острый репортаж может быть подан с таким постным лицом и унифицированным текстом, что не привлечёт должного внимания.
Невнятная форма пряталась за стандартами, которых прародители сами не особо придерживались, когда это было невыгодно. Это было нашим симмулякром, традиционно не успевающим за западными аналогами.
Принято считать, что объективность это сочетание отдельных позиций, на основе которых читатель и может составить мнение. Это сложная и неоднозначная категория, а у нас её упростили до предела. Объективности требуют от одного человека во всех сферах работы над текстом. Ему необходимо спрятать своё мнение, свой стиль, свой вокабуляр. Написать текст таким образом, будто он его не писал. И на основе таких искалеченных позиций и складывается такая же условная объективность. Ах, да, мнение, конечно же, читателю так или иначе навязывается.
Говорить от себя, вести редакторскую колонку можно было после прохождения сита такой объективности, тем, кто уже выслужился перед другими редакторами. Именно поэтому выступления мастодонтов журналистов часто напоминает недовольное брюзжание, потому что когда они были на пике формы, им не давали делать то, что они хотели и могли. Теперь это было жадной попыткой наверстать.
Понравился главреду - ты в журналистике, понравился научному руководителю - ты в науке, понравился издателю - ты в литературе. Журналистика сводилась для Олега к пин-понгу с главредом, в котором читатели были только статистами.
Было бы совсем тяжело, если бы даже механическое написание текста и набирание его на клавиатуре не приносило бы ему особенную радость. Так же он долго не мог привыкнуть, что его статьи всё-таки попадают в печать. Перечитывание печатной халтуры радовало его больше перечитывания ранних попыток творчества. Эти вещи и поддерживали Олега на непростом раннем этапе.

Журналисткий Олимп состоял из главного редактора, нескольких журналисток и уборщицы. За время работы чары и флёр загадочности быстро развеялись. Это была монотонная, даже конвеерная работа, которая изматывала и не приносила удовлетворения. Коллективы, занятые в такой работе, редко бывают дружными и вместе с тем, не особо остро конфликтуют. Это напоминает семью, в которой прошла любовь и осталась только привычка.
Олегу повезло с гендером и разницей в возрасте, из-за чего к нему по большей части относились поблажливо и снисходительно. Требовательным был только главный редактор, но молодой журналист быстро понял, что от него необходимо и работал так, что можно было делать только минимальные замечания.
В этих условиях процветали мелкие интриги, от которых Олег держался на почтительном расстоянии и работу которых он также досконально изучил. Он умел не сближаться с людьми ровно настолько, чтобы его не обвиняли в отчуждённости.
Коллективная работа была противна Олегу, профессии журналиста и, может, даже человеческой природе. Как только появилась возможность, он завёл отдельный кабинет и распоряжения чаще всего передавал удалённо. До этих пор он максимально абстрагировался от коллектива, был на своей волне. Он проживал этот период, надеясь поскорее его перерасти и забыть о нём.
Параллельно он работал и на другие издания, поэтому знал всю журналисткую конъюктуру его города. Это не только давало ему дополнительной доход, но и помогало не привязываться к одной газете. Всё было одно то же. В это не хотелось углубляться. Он узнавал всё больше о мире, и ни одно из этих знаний не приносила счастья.

Мысль об увольнении грела Олега, подобно тому, как мысли о смерти греют в жёсткой депрессии. Призрак увольнения постоянно витает во время нелюбимой работы, иногда со стороны начальника, иногда в надежде на лучшую работу. Многие ходят на собеседования уже с надеждой уволиться или даже с желанием, чтобы всё-таки не взяли. В бедной стране увольнение это маленькое самоубийство, прыжок в никуда, особенно в провинциальном городе. Есть люди, которые легко увольняются и находят новую работу, но чаще это вырывание с мясом, не только материальные трудности, но и осуждение знакомых и семьи. Уволиться даже с наиболее бесперспективной работы считается капризом.
Олег упёрся в потолок, едва приступив к работе. Даже в самых радужных фантазиях он не видел тех перспектив, которые могли бы его хотя бы минимально удовлетворить. При всей адаптивности и умении быть прагматичным, у него были амбиции. Он ещё не мог чётко и однозначно сказать, чего он хотел, но явно не этого.
У него всё ещё было желание сказать своё слово в своём стиле, и оно было необозримо далеко от исполнения. И самым обидным было то, что он к нему максимально приближался, брал ручку или клавиатуру, набирал каждую букву, и при этом не ощущал близость к тому, что он оставил на листе. Он что-то оставлял, а в ответ получал только лёгкое отвращение к этому всему.
Не пытаться ничего изменить теперь ему казалось правильнее и проще, чем это имитировать. Он не мог выбирать ни тему, ни стиль, ни график работы. Вот тебе и свободная журналистика. Физические нагрузки, нервы, трудности в коллективе, всё это не изматывает так, как ощущение бессмысленности твоей работы. В творческом труде всегда есть ощущение, кто, если не я. На этот вопрос Олег мог бы легко ответить, да кто угодно.
Это заставило его взглянуть на миф о Сизифе уже не с традиционной, а с экзистенциальной стороны. Люди, которые просто тянут лямку, не смотрят по сторонам и принимают рутину стали ему понятнее имитаторов, которые порываются к переменам, но при первых же трудностях подстраиваются под формат. Ты знаешь, что надо делать, куда тащить этот камень и не надо думать, для чего это. Это и отличает физическую работу от условно творческой, в которой для каждого слова нужна микроскопическая мотивация.
Теперь уже стройка не казалась ему такой ужасной. В некотором роде она было более привлекательной, ведь люди всегда больше любят то, что они не имеют, чем то, что у них есть.

В историях успеха есть переломные встречи, события и периоды, без которых любой талант и труд остаётся либо невостребованным, либо среднестатистическим. Все мы знаем этих одарённых работоспособных людей, которые давно должны были покорять хит парады, но всё ещё топчутся у подножья. Он не получили тех самых предложений, которые меняют жизнь.
Так бы и выгорал Олег дальше, если бы однажды в редакцию не зашёл один непримечательный человек. Если говорить об отличительной черте, то его можно было бы назвать гаденьким. Из тех людей, которые умеют быть обходительными и говорят правильные вещи, но при длительном общении в них чувствуется что-то отталкивающее. Такие люди обыкновенно решают щекотливые вопросики, договариваются между важными чиновниками. Конкретно этого человека Олег больше никогда не встречал, и в этом было что-то мистическое, ведь со временем он узнал всех таких решал его маленького города. Поэтому на память о нём осталось только это ощущение гадливости, будто слабый ядовитый запах пытаются перебить сладковатыми духами.
- Вы пишите статьи? - спросил незнакомец.
Олег подтвердил.
- Знаю Вас. Говорят, Вы надежда молодой журналистики.
Олег смутился, а незнакомец победно улыбнулся.
- Мы следим за Вашми публикациями, и можем это подтвердить. Поэтому хотели бы предложить Вам сотрудничество. Вы тот человек, который должен с этим справиться.
- Работа на иностранную разведку?
- А Вы с чувством юмора. Нет, это работа на пользу на нашего города. Вот тут все условия.
Незнакомец с удивительной ловкостью вытащил и всучил Олегу белый конверт, который он механически спрятал.
- Надеюсь, вы сделаете правильный выбор.
После этого он быстро покинул помещение. Так же скоро из редакции пропали все следы его пребывания. Остался только конверт, в котором должно было что-то, более интересное Олегу, чем старомодное любовное письмо.

В коррупционных сферах вроде таможни люди, идущие туда, независимо от того, хотят ли они в них участвовать, изначально знают о них, поэтому им проще определиться, ведь они понимают, на что идут. В идеалистических отраслях, например, в науке и журналистике, куда идут не в первую очередь за деньгами, всегда есть наивные люди, которые не предполагают даже такой возможности.
Заказуха всегда для Олега была чем-то из глянцевых журналов или топовых политиков, до который ему, казалось, было безнадёжно далеко. И вот он уже с конвертом денег, который превышает его месячную зарплату, а достаточно было всего лишь написать одну статью. Незнакомец ловко всучил так, чтобы трудно было сразу отказаться. Статья должна была быть такой, чтобы желательно было не подкопаться.
Его терзали смутные сомнения. Он ощутил, что его переиграли, и если бы он догадывался о возможной коррупции, его было бы не так просто провести. Тем не менее, в этом была не только обида, но и удивление, будто гроссмейстер показал любителю новую комбинацию, которую можно было выучить.
В его выборе победил не моральный или даже материальный интерес, а жажда нового опыта. Так молодые люди, пресытившиеся жизнью, хватаются за наркотики, зная об их вреде и надеясь, что у них будет легче, ведь их уже просто ничего больше не вставляет.
Игру честного журналиста он за короткое время, можно сказать, прошёл до конца. Ему не понравилось. Он представить свои перспективы, через год, десять лет и к старости, и ни одна из них не радовала. А на стройку возвращаться всё-таки не хотелось.
Ему было интересно попробовать. Это было чем-то запретным, новыми красками, которых ему не хватало. При желании можно было соскочить.
За эту статью он принялся с особенным воодушевлением. Он, правда, будто работал на разведку, и ему надо было переиграть коллег и читателей, с чем он блестяще справится. Со временем он научился так обтекаемо говорить, что даже самые критичные журналисты не могли его поймать.
После публикации он ощутил себя свободней. Он мог уже не писать для других газет и перебирать в своей. Наконец-то можно было пожить.
Есть честные и продажные журналисты. Дороже всех берут честные журналисты, которые стали продажными.

Вот тут и началась настоящая жизнь. Это казалось чем-то вроде просветления, после которого стало приходить, что и как в этой профессии. Олег будто врубил читы в гта, после чего прохождение заиграло новыми красками.
Сила коррупции была неимоверной. В родном городе и поблизости работало достаточно заказных журналистов, которые с разной степенью прозрачности агитировали за тех или иных кандидатов. Олега, конечно, интересовали самые ловкие манипуляторы. Он изучал опыт столичных коллег и зарубежных мастеров. Иногда это затягивало настолько, что он почти забывал о деньгах, настолько приятно было переигрывать читателей.
Он стал вхож во влиятельные кабинеты и даже принимал участие в неофициальных заседаниях. В дорогих ресторанах вместе сидели депутаты, полиция и околокриминальные ребята, которые яро враждовали на публику, а на деле спокойно договаривались. Это мнимую борьбу и освещал Олег. В ней с переменным успехом побеждали одни и уходили в тень другие. Самые смекалистые понимали, что как напишут журналисты, так и будет, поэтому, при природной скупости, на них денег не жалели.
Это могло бы повергнуть Олега в ступор, если бы он верил в порядочность. Однако он всегда догадывался о примерно таком порядке вещей, просто не представлял, как это выглядит на практике. Оставалось только немного удивляться и радоваться тому, что он идёт на верх этой цепочки.
Он будто мчал на спортивном автомобиле по неоновому городу. На этой скорости всё вокруг сливалось в разноцветное пятно. Ещё можно было повернуть назад, но это казалось глупее, чем пересесть с иномарки на таврию. Оставалось только покрепче надавить на газ и не останавливаться, даже если кого-то собьёшь на дороге.

Она была флористом. Олегу надо было купить поздравительный букет, и он отправился в цветочный магазин. Там и влюбился.
Лена была простой девушкой с обыкновенной внешностью и разве что не такой уж распространённой профессией. И эта история любви была такой же ничем непримечательной. Да, истории любви мало чем отличаются, люди куда-то ходят, о чём-то говорят, выясняют отношения. Все детали вроде цвета платья или первого поцелуя имеют значения в привязке к потоку энергии, который возникает между этими людьми.
После расставания люди хранят фотографии, а некоторые даже вещи, пытаясь в них отыскать хотя бы отблеск того солнца, который они же и создали. Так что нам не должно было быть важно, где они познакомились, сколько времени были вместе, где проводили свидания. Ну, если, конечно, вы не любите сплетничать, хотя сплетничать о литературных героях дело вообще сомнительное.
Всё это было важно Олегу. На некоторое время он даже заинтересовался цветами. Да, это было нечто не из привычного ему мира. Лена добавляла в рутину нечто прекрасное, хотя занималась не искусством, а вполне себе прикладным делом. Она умела с важностью говорить о цветах, не стесняясь поэтичности. Это сочетание земного и одухотворенного всегда привлекает в женщинах.
Если бы Олег не был в неё влюблён, его бы вряд ли интересовало это всё. А если бы он влюбился в лингвистку, то приходилось бы интересоваться филологией. Вот и все внешние детали. Если для Олега её номер телефона был одним из мостиков счастья, то для нас это просто набор цифр. Нам ведь неважно, какого цвета было платье у Джульетты.
Каждая деталь вроде должна помогать создать атмосферу, ради которых мы и читаем любовные истории. Только дело в том, что любовь и убирает всё лишнее. Если любви нет, то и детали возвращаются к исконной малозначительности. Люди после этого ощущают себя так же.
Мы читаем такие истории, чтобы понять, что же такое любовь. Или подтвердить своё убеждение, или отвергнуть её и поверить, что она существует только в книжках. Стало быть, нас интересует та любовь, которая есть в романах. И важно то, каким образом о ней рассказывать.
Речь идёт о периоде великого счастья. И автору неплохо было бы так строить предложения, чтобы они как бы захлёбывались, были длинными, но не громоздкими. В общем, чисто стилистически создать необходимое настроение. И детали вроде цвета глаз и улицы, на которой они увиделись, можно не игнорировать. А, может быть, читатели с именами героев, с ещё большей эмпатией к ним отнесутся.
Дело только в том, что это банально. Это не преступление против стиля, наоборот, столетиями такую модель использовали и столько же будут. Но именно эту историю любви хотелось бы рассказать оригинальнее. Ломать четвёртую стену, конечно же, не откровение, но немного новее. Приём подзабытый, надёжный и подходящий для этой истории.
Вы просто поверьте. Каким образом рассказывать современные историии любви и истории вообще, литература ещё не знает. И по старинке можно попробовать это компенсировать приоткрытием дверей в творческую лабораторию.
У героев было всё хорошо. У Олега, учитывая его профессиональные успехи, вообще отлично. И тут не за что зацепиться. Так люди, у которых всё стабильно, в компаниях не особо распроняются об этом и не хотят меняться местами с теми, кто подолгу жалуется на жизнь. И тут тоже нечего добавить.
Так что держите творческие самокопания вместо традиционной истории. Это попытка найти нарратив, которым необходимо рассказывать что-то актуальное. Может, старая модель работает лучше, и вы получите больше деталей. Есть интрига. Такая вот глава.

И всё-таки современное счастье омрачено тревогой. Отчасти это особенность человеческой природы, отчасти примета нашего времени. Если раньше несчастные миллионеры были персонажами мелодрам, то сейчас и мы можем ощутить себя в шкуре людей, у которых вроде бы всё есть, а всё не то. Ясное дело, что это вроде бы всё это далеко не всё, и всегда можно больше, но уже есть явные очертания возможного успеха и такая же репетиция разочарованности после него.
Человек мало получает. Хорошая зарплата, стабильные отношения, и это всё. А ведь в книгах, фильмах и книгах всё было с куда большим размахом. Жизнь обещала такие возможности, только подставляй ладони.
Человек много отдаёт. Время, силы, нервы. И это, в некотором смысле, невозможно компенсировать. Человек не замечает того, насколько он много отдаёт, это входит в привычку, и только иногда у него наступает чувство, казалось бы, беспричинного опустошения. Он ведь отдаёт нематериальные вещи.
Человек получает не то. После того, как в приёмной университета вручают диплом возникают не только радость от победы, а и некоторая озлобленность. Он ведь, когда выбирал этот университет, вообще не понимал, чего хочет, да и сейчас не понимает. И, вроде бы, и победил их всех, а что с этой победой делать, равно как и с дипломом, никто не знает. Получил не то или не совсем то, а отдал самое то.
Можно ещё добавить и привычку человека отравлять кому-то жизнь, и если это не кто-то другой, то он отравляет её себе. А в нервной журналистской среде этого добра хоть отбавляй. Стресс в ней вроде адреналина.
Тем не менее, Олег далеко не пресытился, а, наоборот, только входил во вкус. Ему важно было сохранить и преумножить. Вот тут и была его тревога.
Хоть успех и опьянял и даже дарил некую иллюзию всемогущества, он предполагал, что со временем его могут кинуть и заменить кем-то другим. Пока он был информационным обслуживающим персоналом. Его амбициям этого не хватало.
Усложняло дело то, что Лена не одобряла такую деятельность. Она не знала подробностей и не представляла, в какую сторону он смотрит. Олегу даже приходилось мягко оправдываться, что вообще не радовало. Он представлял, что Анжела на ёё месте была бы счастлива и лишних вопросов не задавала. Оказывается, трудно было не только с женщинами, которым от него нужны деньги, но и с принципиальными. Он утешал, что делал это ради неё, чтобы они ни в чём не нуждались, хотя делал бы это в любом случае. И достаточно дорогие подарки, которые ему в радость было дарить, несли вместе с тем нечто горьковатое.
Автомобиль мчался ещё быстрее. Теперь рядом был верный штурман, который поддерживал и не давал заскучать. После новых побед в гонках было с кем разделить большую бутылку шампанского. Вот только сбивать кого-то в таких условиях было уже не так легко.

Рестораны и кафе ещё не успели наскучить и щекотали нервы. Когда не привыкаешь к лёгким деньгам, есть ощущение, что все вокруг знают, что ты не всегда был богатым. Тебя будто в любое время могут оттуда вывести за ухо к твоим знакомым, которые обедают в столовке. Олег ходил в такие заведения без особых причин среди бела дня, потому что мог себе это позволить, а других развлечений в его городе было немного.
Недалеко от него сидели две девушки и увлечённо о чём-то беседовали. Они были симпатичными и, следовательно, для Олега по праву тут проводили время. На их фоне он чувствовал себя гостем, которого, так уж и быть, впустили, но не ради которого строили это кафе.
Он решил понаблюдать за ними, тем более, они особо не скрывались. Было сразу видно, кто тут главная подруга, а кто учиться у неё, хотя они могли быть одного возраста и достатка. Главную подругу слегка утомляло её положение, но она снисходительного отвечала.
- Так что у тебя на любовном фронте? - заговорщецки спросила вспомогательная подруга.
В её тоне ощущалось, что даже свои отношения не интересовали её так, как ответ на этот вопрос. Она будто хотела отправить более опытную напарницу на минное поле, чтобы посмотреть, что там впереди. Таким людям всегда необходим пример в жизни или медиа, а их жизнь им кажется тенью того, что есть у кумиров.
- Не до этого.
Подруга была разочарована. В общем-то, эти кафе и были задуманы, чтобы милые девушки говорили о несчастных парнях, так что они будто напрасно его посетили, о делах можно было и в парке поболтать. И всё-таки в чашках дымилось кофе, поэтому надо было продолжать тему.
- Ты ведь уже закончила университет, больше нет оправданий. Уже самое время.
Главная подруга закатила глаза, будто в старомодных мемах.
- В школе меня тянуло на веселье и отношения, а мама говорила, что пока не получишь образование, всё это не нужно. Не хотела её подвести. А теперь, когда получила диплом, она упрекает меня в том, что ни с кем не встречаюсь.
- Ну, может, проще кого-то поискать.
- И тогда ей ещё что-то понадобиться. И снова буду виноватой, хотя делала всё для неё.
Несколько секунд неловкого молчания.
- Вырастешь поймёшь, что женщинам, на самом деле, не до мужчин. Вначале ты должна быть нужна себе, потом оправдать родительские ожидания, потом дети, а мужчина где-то на задворках, если до него вообще дойдёт время. Он может появится в моей жизни и так же легко уберётся обратно, ведь мне не до него.
Олегу будто дали пощёчину, хотя говорили совсем не о нём. Так вот, кто он для женщин. Не нужен ни Анжеле, ни Лене, вообще никому. Многие люди в отношениях фоном ощущают свою ненужность, и вот в разговоре незнакомых людей это выяснилось.
Сильным женщинам, которые ему нравились, он был ненужным. Да, были вспомогательные подруги, но и для них свои отношения были декорациями, они всегда кому-то завидовали. Олег не мог уступать, ему необходимо было быть главным.
Он не ожидал, что озарение настигнет его в такой буржуазной обстановке. Тем не менее, это пощёчина была не только неприятной, но и прояснила важные вещи. Он примерно понимал, что ему делать.

В самом дорогом номере отеля Олег со стопкой бумаг смотрел на камин. Номер был громоздким в своей тяге к роскоши. Он будто был создан не для того, чтобы в нём переночевать, а чтобы водить туда экскурсии для бедных друзей.
Всё это было неважно. Олег с печальной усмешкой смотрел на листы бумаги, исписанные неровным почерком. Обычно с ними вели себя бережно, хотя и не без некоторого творческого разгильдяйства. Так начинающие авторы, у которых уже что-то подкопилось, пытаются вести свой архив. Вроде бы и аккуратно, но всегда что теряется, путается, мнётся.
За этими листами время ускользало. Можно сказать, что это были лучшие мгновения его жизни. Олег мельком читал старые строчки, не вдаваясь в содержания, а будто улавливая аромат той атмосферы. На страницах толпились герои фэнтези, фантастики и неопределённых жанров. Большинство из них ожидали, когда автор завершит их историю.
Это всё была стандартная творческая история. Олег искал свой стиль, даже не предполагал, что может это опубликовать. В отличие от статей, литература не поддавалась ему. И, не смотря от этого, он кайфовал от своих неумелых рассказов. Он даже хотел показать их Лене, чтобы вместе по-доброму над ними посмеяться.
А вот и зарисовка об острове, который по легенде был плавучим. Олегу, как и любому другому юному максималисту хотелось выдумать свою утопию, которую можно будет противопоставить всему миру. А по итогу это классический райский остров с туристической рекламы. Не особо оригинально.
Счастье было тогда, но он, возможно, тогда этого не понимал. Счастье могло быть и сейчас, но ему этого было мало. Олег не верил, что он был создан для того, чтобы быть провинциальным журналистом и непризнанным автором. За короткое время он перерос главреда. И ему казалось, что он понял секрет этой игры.
Мотивационные книги завуалированно говорят о победе над ленью, прагматичности, переработках, зоне комфорта, уступках. Если коротко, это убить в себе всё человеческое. Во многих историях успеха была эта аморальность, без которой бы люди так бы и остались на середине пути. Да, это тот самый иксфактор, который не позволяет умным трудолюбивым талантливым людям оказаться наверху. Этот секрет приблизительно знают все, но для себя выбирают относительную принципиальность, значит, дорогу неудачника.
Олег был готов пойти на это. И, чтобы не быть журнашлюшкой, он бы построил самый дорогой медиа бордель, и за счёт этого бы стал управлять бывшими покупателями. Если до этого его интересовали деньги и отдалённо власть, то теперь власть была в приоритете, а деньги просто способом её достижения. Наконец-то время, когда информация управляет политикой, и тот, кто первым эти воспользуется, будет править всеми. Этому остатки привязанностей совсем не помогут.
Олег подкинул несколько листов, будто поленья, в камин. Огонь безразлично жевал страницы, и автор почти так же равнодушно смотрел на это. Ну, вот и конец всех его историй.
Это было ещё не всё. Олег достал зеркало, электробритву и начал сбривать волосы. Он хотел попробовать не только маленький ирокез, за который его стебали, но причёску металлистов, дреды, разные цвета. Но сейчас не до этого. Надо было оставить неформальное прошлое и идти на практике нагибать систему.
Это были непростые решения, но он чувствовал облегчение из-за того, что не стал затягивать, а воплотил их. Независимым журналистом можно быть, но это будет только тот, кто продасться дороже всех и будет скупать остальных. В камине догорали не только его листы, но и те представления, которые могли помешать этому плану.
Такие амбиции будоражили его самого. Жалеть о прошлом было просто некогда. Если надо, то он потом себе купит этот райский остров.

Эта история могла бы продолжаться до бесконечности, только нет особого смысла. Герой кристаллизовался, и все последующие события разворачивались уже вокруг человека, не меняющегося на протяжении долгих лет.  После расставания с Леной он ничего не принимал близко к сердцу, и поэтому ловко обходил всех, у кого были зачатки совести.
Принципы, которые помогали ему в небольшом городе, были точно так же эффективны в столице, не надо было ничего добавлять. Он создал медиаимперию под названием Медея, обыгрывая для людей слово медиа и напоминая себе, что как в греческом мифе, он фигурально убил своих детей, творчество, любовь и мечты ради власти. Он был самым влиятельным журналистом столицы, был на ты с президентом, и вся политическая элита была вынуждена с ним считаться.
У него было чутьё на таких же беспринципных людей и умение их вовремя кинуть. Он филигранно манипулировал и знал, когда можно вбросить лютую дичь, а когда почти достоверную информацию, что забудут и сколько будут возмущаться. Коллеги могли ловить на противоречиях, а он всегда ловко ускользал и выставлял их в глупом положении.
Победы не могли его насытить. Когда ему окончательно всё надоело, он красиво закончил. Он инициировал поджог в главном офисе, и для подавляющего большинства людей умер как борец за свободу слова. А на деле он вернулся к Лене, которая всё это время его ждала, и они отправились на райский остров. Денег хватало на то, чтобы больше никогда не работать.
Там он обрёл покой. Творить не было надобности. Всё, о чём он мечтал, было перед глазами, рядом любимая женщина. Возможно, такой финал вызовёт разочарование у читателя, однако кто скажет, что так не бывает. Чтобы бы счастливым, не обязательно быть хорошим человеком.