Сокол Ясный

«То ангелы с бесами бьются,
то просто душа на краю, –
но русские не сдаются
ни здесь, ни в аду, ни в раю»

(Сергей Соколкин)


– Кормят хорошо, да и больница, в целом, хорошая... – голос казался абсолютно спокойным. – Сейчас поражение лёгких оценивают в 60 процентов. Но чувствую себя относительно нормально, хотя и после трёх дней температуры за тридцать девять. Самое трудное уже позади!

Но Сергей глубоко ошибался. Спустя два дня, за сутки до начала кризиса, Сергей сказал мне по телефону:
– Сегодня мне врачи предложили вколоть антитела,
– Ну и ты?
– Я отказался. Пусть организм борется сам и вырабатывает собственные.
– Сережа, ты сдурел?! Кто, кроме медиков, в подобной ситуации может тебе что-то советовать?
– Ну мы так решили…
– Кто мы? О чём ты?

Он показался мне тогда устало раздражительным: не хотел ничего и никого слушать. Хотя чувствовалось, что подобное решение далось ему нелегко…

А спустя шесть часов начался кризис, что через четыре дня закончился смертью…

Он всегда казался упрямым человеком. И в том, что добивался поставленных целях – таких, как написание книг или потрясающих по размаху фестивалей «Белые журавли». Или тогда, когда дело касалось его очевидных заблуждений. Отказ от прививок, а в дальнейшем и от инъекции антител (на чём настаивали врачи), настаивали врачи, стоил ему жизни. Плодотворной и насыщенной жизни пятидесятивосьмилетнего умного человека. Нелепо и обидно!..

За месяц до своего трагического безвременного ухода из жизни он гостил у меня – на границе Завидовского заповедника, в деревне Власово. За двадцать лет нашего знакомства, со временем переросшего в крепкую дружбу, я никогда не видел, как он пьёт алкоголь. А в тот памятный вечер мы на веранде (по совместительству – мастерской) в окружении сосен жарили шашлыки и к утру прикончили «на троих» бутылку коньяка. Владимир Сергеевич Вшивцев приехал к часам одиннадцати, но, измотанный в тот день делами, вскоре ушёл спать. А мы с Сергеем сидели до самого рассвета. И всё говорили, говорили и говорили...
Обычно такие посиделки мы устраивали раз в три месяца. И всегда всё происходило очень искренне, под перебор гитарных струн. Но в тот вечер было как-то по-особенному душевно и тепло. Он вспоминал свои ранние стихи, что написал для песен вместе с известными нашими композиторами- песенниками (я посчитал по «Гуглу» и выяснил, что их не семьдесят, как он всегда считал, а больше ста!).

Не обошлось как всегда и без споров о Сталине, о его роли в истории.
О Михаиле Булгакове, кого Сергей Соколкин ценил невероятно высоко, и о писателях современниках, таких как Михаил Иванович Ножкин. О художнике Зурабе Церетели, кого Сергей считал своим наставником в жизни.

Помню, Сергей высказал сожаление, что пока так и не удалось прочитать новую книгу Александра Проханова «День». Он всегда о Проханове говорил с придыханием, с огромным уважением. Ведь считал того не просто старшим товарищем, но и идейным учителем, кому буквально поклонялся со всей прямотой души. В своё время Сергей меня познакомил с Василием Прохановым, сыном Александра Андреевича (Вася произвёл на меня очень приятное впечатление – как хороший певец бард).

…Ещё Сергей рассказывал о своём написанном романе о Осетии, что лежал неопубликованным, в рукописи, уже не один год. И о том, что работает сейчас над новым роман – по рассказам Володи Вшивцева (потерявшим зрение в Афганистане, но нашедшем в себе силы жить полной жизнью, наперекор судьбе… и писать прекрасные стихи!)
«Роман пишется легко» – заключил тогда Сергей.

Конечно, говорили и о любви, о женщинах и той роли, что они играют в нашей жизни…

– Ты единственный либерал, кого я знаю, кто является настоящим демократом!
– Как так? – не понял я тогда.
– Умеешь дружить даже с теми, кто имеет другие политические убеждения!
– Ну, во-первых, я не либерал. Просто антисталинист. И никогда не приму того, что сделали коммунисты с Россий.
– Мы тебя перевоспитаем! – смеётся Сергей. – Но книгу свою мне подпиши!
Я подписываю ему свой новый роман «Миллиард на двоих».

Светает, мы идём по тропинке от веранды к дому и первые лучи пробиваются сквозь лохматые макушки сосен.
– Толя, – вдруг восклицает он. – Как здорово жить на свете, скажи? Несмотря ни на что – всё же здорово!
Он удивительно «светел», несмотря на бессонную ночь. Внутри его переполняют эмоции: на фоне первых лучей солнца он выглядел по-мальчишески счастливым…

Один наш общий товарищ мне как-то сказал про Сережу: «Возможно, Соколкин и упрям, с ним порой не просто общаться. Но он никогда не воткнёт нож в спину!»
Очень точное определение духовной сути Сергея Соколкина: прямота и потрясающая честность.

Позже, через неделю, он позвонит и очень эмоционально начинает мне выговаривать о содержании моего романа.
– Писать ты стал намного лучше. Но, вот, твой антисоветизм я не принимаю! Ну, скажи: зачем ты пишешь такое? Зачем?
– Чтобы люди умели ценить собственную жизнь и понимали, что может быть и хуже.
Я представил, как он на том краю трубки насупился и возмущённо пожимает плечами.

Кажется, что всё происходило уже так давно, в какой-то другой жизни!

…Он находился среди защитников Белого Дома в 1993 году, а я в то же самое время стоял на мосту и видел своими глазами, как танки прямой наводкой расстреливали парламент.
Народ аплодировал – не понимая, как разворачивающееся в настоящем времени событие повлияет на всю истории нашего государства. А затем Сергея ждал следственный изолятор Лефортово, борьба писателей-патриотов за его освобождение, амнистия.
В те смутные годы мы располагались по разные стороны баррикад – как и вся страна!

Но он протянул мне руку дружбы намного позже, когда я оказался в очень непростой ситуации – ушёл со всех своих постов во власти.
Именно по инициативе патриотического Союза писателей России начинали возрождать память о Николае Ивановиче Тряпкине – в том районе Подмосковья, что я возглавлял в те годы. Память о поэте, кого Сергей знал лично многие годы и очень любил. Тогда же учредили фестиваль имени Тряпкина, назвали районную библиотеку в его честь… Делегация российских писателей приехали к нам в Лотошино, и мы запустили большое движение по возрождению памяти Николая Тряпкина.

Позже, когда наша дружба вступила в новую фазу, он часто звонил невпопад. Когда я в мастерской писал картину, смешивая пальцами краски и никак не мог сразу взять в руки телефон. Или в тот самый момент, когда я на утренней зорьке удил рыбу.
Вечером всегда перезванивал ему, он возмущался: «И куда ты пропал?!» В его голосе звучало искреннее волнение за тебя…

Раннее утро – снова звонок.
– Пишешь? – спрашивает.
– Да… – отвечаю ему.
– Хорошо, – выдохнул он, – а я читаю Хемингуэя. Ни черта не нравится: разве можно так скучно писать?!
И снова хвалит Булгакова его язык и технику письма…

Последняя СМС в телефоне:
– Толя, попроси добавить кислорода не могу дышать!
(Он знает, что Володя Вшивцев, как депутат, каждое утро созванивается с заместителем Главного врача больницы, чтобы получить последние данные о его состоянии).
Тогда у Сергея лёгкие уже были поражены на 95 % – через несколько часов его подключили к ИВЛ. Оставалось ещё максимум 5 % надежды. Но чуда не произошло: вскоре он умер.

…Больше никогда он не позвонит и не помешает смешивать пальцами краски или насаживать наживку на крючок. Потому, что его не стало: замечательного человека Сергея Соколкина.

Соболезнования его маме, супруге и детям.
Никогда мы не сможем теперь обнять его на прощанье – уходящего в утренний туман. Когда робкие лучи солнца пробиваются сквозь лохматые кроны сосен.

Может, что-то не устраивало Сергея, тонкого лирика в душе, на грешной земле? Не держи на нас зла!
Поэты приходят (как и сама поэзия!) из вечной тьмы космоса. Туда же они и возвращаются после смерти. А после них в мире остаются книги, где сокрыты их живые души…

Глядя в звёздное небо, мы всегда будем помнить тебя, наш друг!
Закончило земное существование твоё тело. Но твоя душа – она навсегда останется с нами: она смотрит на нас с книжной полки. С корешков твоих книг – соседствуя с твоим любимым Михаилом Булгаковым, Юрием Кузнецовым, Николаем Тряпкиным… И многими другими душами, составляющими духовную гордость России.