Из огня

Пять лет. Много это или мало? Для меня пролетели словно миг. Новое местожительство, новый статус жены и матери. Насыщенность важными для меня событиями придали времени ускорение. Но вот я снова у Лёльки. Наши дети спорят из-за игрушки.

— Сандра! — кричит Лёлька двухлетней дочери. — Отдай сейчас же.

Назвать ребёнка именем любимой певицы удалось не сразу, пришлось пойти на компромисс с работницей Загса. В графе «Имя» записали — Александра.

— Адай! — повторяет пятилетний Андрейка и подключается к борьбе девчонок за игрушку. Я всматриваюсь в это детское личико, но не нахожу черт Толика Гляжу.

— Он стал похож на тебя. Вообще от Толика ничего не осталось.

— Ага, если только писюн. — Лёлька улыбается.

— Сашка успокоился?

— Да пошёл он. Говорит, я ещё посмотрю, на кого Сандра будет похожа.

— Но Сандра же от него? — Спрашиваю неуверенно.

— От него, — кривится Лёлька. — Хорошо успела забеременеть, а то б дебила родила.

Я вопросительно смотрю на Лёльку.

— Спился до «белочки», — отвечает на немой вопрос. — Ты бы видела, что он мне устраивает. У него такие припадки! Вчера хотела санитаров вызвать. Вот увидишь, закончит свои дни в дурке.

— Лучше не видеть.

— Хочу на развод подать. Пусть едет назад в Кишинёв к своей мамаше. Я ей сказала: «Забирайте своего сыночка», а она такая: «Сначала деньги верни!». Прикинь!

— Какие деньги?

— Ну, он же свою квартиру там продал, когда сюда перебрался.

— Да отдай ты ей деньги!

— Ага щаз! — смачное «щаз» прозвучало категорично. — А детей я на какие шиши буду содержать? Я же не работаю. Да и львиную часть Моргунов уже пропил.

Входная дверь щёлкнула, и на пороге появился Сашка. Время — двенадцать, а глаза — осетрины второй свежести.

— Ааа… — протяжное приветствие в мою сторону.

— Привет. — Киваю.

— Есть чё пожрать? — Мутный взгляд направляется в Лёлькину сторону.

— А там, где пил, пожрать не дали? — Лёлька морщится. — Пельмени в холодильнике, сам разогревай.

— Сам… — недовольно повторяет Сашка. — Хоть бы борща наварила.

— К мамаше своей езжай, она тебе наварит, — в спину ему бросает Лёлька. Потом мне: — Пойдём в парк погуляем. Хочу тебе кое-что рассказать.

Я заинтригована. Мы берём детей и идём в парк.

В полдень буднего дня любимый парк полупустой. На огороженном сеткой-рабицей танцполе даже по вечерам больше не звучит музыка. Душу наполняет щемящая тоска по навсегда ушедшей в прошлое юности. Сколько рождённых здесь чувств, сколько несдержанных эмоций, подавленных в себе желаний. Лёлька достаёт из сумки тонкие брошюры и протягивает мне.

— На, дома почитаешь.

— Что это?

— Это наша литература.

— Наша? — Я перебираю журнальчики. С обложки на меня смотрят счастливые лица людей. Вокруг цветущие сады, рядом мирно пасущиеся животные. Что-то это всё мне напоминает, я открываю журнал и вижу столб, к которому привязан измождённый человек. В его скрещенные ступни вбит гвоздь. Конечно, я знаю кто это.

— Ты увлеклась религией?

— Не совсем. Это не традиционная религия.

— Не традиционная? — Я всматриваюсь в картинку. В ней что-то не так. Я не сразу понимаю — что. Иисус распятый… Стоп! Это не крест, это просто столб. Он не распят.

— А почему на столбе?

— В том-то и дело… — Следующие полчаса Лёлька грузит меня основными постулатами своей веры. Я почти не слушаю, в памяти всплывают милые пожилые дамочки, которые часто приставали к прохожим на улице со странными вопросами. Отделаться от них было довольно трудно. На прощание они совали в руки такие же журнальчики, которые я выбрасывала в ближайшую урну.

— Ты что, вступила в секту?

— Это не секта.

— А что это?

— Это коллектив единомышленников, людей, вставших на путь веры. Новое религиозное движение. — Ещё полчаса Лёлька рассказывает мне про их вероучение. Когда речь заходит об отрицании переливания крови, я останавливаю её.

— А если твоему ребёнку, не дай Бог, понадобится переливание?

— Я не позволю!

— Ты с ума сошла?! Я в детстве чуть не умерла. Меня спасла чужая кровь. Если бы мама тогда отказалась, меня бы уже не было.

— Ты не понимаешь… Нельзя…

— Всё, ничего не хочу слушать.

Мы замолкаем. Минут пять молчим.

— Лёлька, почему ты не можешь идти по дороге прямо? Что ж тебя всё время швыряет из одной колеи в другую?

— Вот я и пытаюсь. Мне это на пользу. Я ведь курить бросила и всю свою жизнь пересмотрела. Я раскаялась и стала на путь исправления.

— Поздравляю тебя! — говорю с сарказмом. — Раскаявшиеся грешники в рай войдут первыми, раньше праведников! Так что из нас двоих туда ты попадёшь первая. Замолви за меня словечко, если что.

— Ну ты почитай пока, — Лёлька подталкивает ко мне журналы. Я беру, не в силах с ней спорить. — А я отойду минут на пять. За детьми поглядывай.

Лёлька вынимает ещё пачку брошюр и направляется в сторону группы мамочек, стерегущих своих малолетних отпрысков. Проповедовать!

Полностью повесть Елены Касаткиной "Блудница" можно прочитать на Литрес, Ридеро и Амазон.