Переезд

Сюда, в областную туберкулезную больницу, Саньку привезли вчера – обнаружили в колонии пару дней назад на рентгене признаки туберкулеза. Высокая стройная медсестра с пучком светлых волос, строго глядя на него, негромко сказала: Хорошо, что болезнь обнаружили вовремя! Ее слова сейчас и ободряли, и пугали одновременно.

В отряде было человек тридцать. В основном молодые парни. Те, кто постарше, как правило, с тяжелыми формами заболевания, резко отличались даже внешне, угрюмые, ослабевшие, они ходили осторожненько, как бы давая понять остальным, какое будущее их ждет. И это как-то скрадывало радость того, что ты не на зоне. Здесь, на больничке, были свои, облегченные нормы режима. И главное, больные не работали. Можно было, позавтракав, выйти в большой двор, прогуляться до массивного, высокого забора из красного кирпича, постоять возле двух березок, сейчас, осенью, особенно красивых своими золотисто-оранжевыми листочками.

Санька не хотел унывать. В памяти его было еще недавнее краткосрочное свидание. К нему в колонию приезжала мать и его девушка – Люба. Красивая, с большой грудью, усталая, она плакала, глядя на него, сидящего за стеклом. А он думал, что сам сломал свою судьбу…

Мать, глядя на их молчаливую скорбь, захотела их подбодрить:

– Да что кручинитесь! Еще молодые!

И сама отвела повлажневшие глаза от его лица.

Сама нелепость его преступления - он спьяну пошел разбираться с друзьями своей знакомой за то, что те ее оскорбили, и избил их - заставляла его искать выход, психологическую отдушину, надежду на будущее.

– Выйдешь за меня замуж, Люба? – совсем как ребенок вдруг спросил он.

Он ждал чуда, как мальчишка в цирке ждет фокуса от фокусника. Алле-оп!

И чудо произошло.

Люба, не ожидавшая такого вопроса, смутилась, но все же ответила:

– Да…

Эти мгновения, хотя и совсем недавние, но такие уже далекие из-за все заслонившей новой беды, Санька переживал вновь и вновь.

Через несколько дней вызвали Саньку в кабинет начальника отряда, худощавого невысокого капитана в неопрятной форме.

– Здравствуй, Колесов, – негромко сказал офицер.

– Здравствуйте, гражданин капитан, – недоумевая, зачем его вызвали, сказал зэк.

– Врачи подготовили твои бумаги…

– Так быстро!

– Будешь лечиться на зоне. Форма твоего заболевания это позволяет, – не вдаваясь в детали, пояснил офицер.

Санька вышел из кабинета начальника отряда взволнованный. Всякая перемена в его положении радовала. Ведь, находясь здесь, в отряде, видя больных людей, глотая горстями тубазид – практически единственное лекарство, ему прописанное, – он чувствовал, что и сам с каждым днем слабеет, поддаваясь общему настрою.

В областную тюрьму привезли Колесова к вечеру. В душной небольшой камере никого, кроме него, не было. Это его даже развеселило. Что, сажать, что ли перестали Или отстойников тут куча? – размышлял рассеянно Санька. Через пару дней, а может быть и раньше? он будет в колонии и напишет Любе…

Мысль о том, что она дала согласие, и можно с ней расписаться в колонии, настолько воодушевила парня, что он не обращал внимания на серые стены, на почерневшие от времени железные нары. Устроившись на них, он сидел как истукан, предвкушая и роспись, и длительное свидание с любимой девушкой. Казалось, ничто не могло нарушить его зачарованность предполагаемыми событиями. После перенесенного удара судьбы только это сейчас волновало его. И туберкулезная больница, над которой как бы нависала невидимая сеть тоски и отчаяния, отошла куда-то далеко-далеко в мыслях худого, покашливающего парня, в зоновской черной форме с биркой, в телогрейке и начищенных сапогах, который, глубоко задумавшись, сидел на нарах.

Санька ещё не знал, что не все мечты сбываются.