Множество

2020г.

Where was I meant to be?
I feel I'm lost in a dream
Long for the day I can be myself

Epica: "Unleashed"


     Лилит проснулась первой. Веки все еще упрямо сомкнуты, дыхание ровное, по щеке скользит островок румянца. Но утро уже проникло в нее злоумышленником. Сорвало глухие гардины и темные полотна, распахнуло настежь двери, впуская внутрь лавины света, цвета и музыки. Если вовремя не открыть глаза, можно захлебнуться в этом безумном вихре. Но Лилит – сама стихия. Управлять потоками для нее, все равно, что сварить себе кофе. Кофе… то, что ей сейчас нужно. Потому что она впервые в жизни видит на часах семь утра. Смотрит и удивляется. И утро тоже удивлено. Им обоим любопытно. Они знакомятся. Недоверчиво принюхиваются друг к другу. Щурят и отводят глаза. Но кофе их примирит.
     И вот, она уже на ногах. Пол жалит холодом, но нутро горит, душит, как воздух в июле. Вспыхивают искры в черных зрачках и кроваво-красной волне волос – здесь гибнет все живое и возрождается вновь. Так было до великого потопа. Так будет в последний день человечества. Шаг. Еще один. И еще. Вдох-выдох, и острая улыбка прокалывает ямочки и наполняет их жидким солнечным светом -  смотри, не расплескай!
     Ли'са была второй. Неслышно ступая на двух, как на четырех, по прожженным ее предшественницей следам,  она зажигает на своем пути рыжие огни. Прирожденная хищница, Лиса говорит шепотом, дышит шепотом, ходит шепотом. Ее движения – мягкие, плавные, едва уловимые, как будто сентябрьский ветер нежно взъерошивает кроны молодым деревьям. На скулах среди щедрой пригоршни веснушек медные блики играют в прядки. В волосах звучит звонкий смех только что пробудившегося солнца. На ходу Лиса придумывает секреты, уловки, улыбки, отгадки, а к ним - загадки. Ее цвет – осень, ритм – рок-н-ролл, запах – лес, мысли – небо,  сны – океан, голос – дождь, дыхание – соль, память – века. Она побратима с огнем – со всеми богами огня. Поэтому ее легко спутать с Лилит. И она одна может с ней соперничать. Но только не сегодня. Не сейчас.
     Сегодня ей хочется воды. Внутри, снаружи, вокруг. Проходя мимо кухни, она ловит запах подгоревшего омлета и пролитого кофе.
     - Слишком много огня, Лилит, слишком много. Научись сдерживаться.
     Лилит фыркает в ответ:
     - Это в первый и в последний раз.
     Но обе одеты в тишину. Слова шуршат в складках одежды и растекаются вчерашней тушью, бессонной ночью, головной болью, похмельем. Вода все смоет. Сегодня не будет хитростей. Лиса заговорит прямо. Не станет прятаться. Играть. Скалиться, нападать. Не будет кусать. Она погрузится в наполненную ледяной водой ванную. Вспыхнет, согреет, окрасит оранжевым и подведет красным.
     Она будет говорить. Даже если никто не будет слушать.
     Она будет говорить.
     Устами Лилит, устами Евы. Пока одна колдует на кухне, а другая спит…
     Спит?!
     Растянувшись, затерявшись, слившись с простынями. Белая на белом. Как пятно лунного света, растекающееся на водной глади зимнего озера в тягуче-ленивом забвении. Так странно и непривычно. Опоздать на встречу с рассветом. Опоздать и не прийти. Не прийти и забыть. Пусть поднимается без нее. Ева нужнее здесь. Сегодня она сама рассвет – в зыбком квадрате комнаты, на темном прямоугольнике кровати. Если она уйдет, тьма поглотит их маленький рай, вывернет наизнанку, растопит, а потом разбавит в серой чаше бытия.
     Девственно-чистая, безупречно-верная, она сама превратилась в плод, добровольно сорвалась с ветвей, позволила вкусить себя и истечь кисло-сладким соком. Но при этом осталась целой. Цельной. И если были недостающие кусочки, рваные края, обугленная сердцевина, то теперь все было гладким, литым, без единого шва. Как законченное произведение, картина в рамке, поэма, симфония. И то, что происходило на этом прямоугольнике внутри квадрата – тоже музыка. И отголоски ее все еще слышаться в биении сердца. Растянувшись, затерявшись, слившись с простынями, Ева внемлет ей, подпевает. Она хочет запомнить себя такой. Потому что завтра будет все по-другому. По-старому. Или по-новому. Но ей жизненно необходимо поймать и сохранить внутри именно это мгновение. Пока Алекс не расставила все по своим местам.
     Кстати, где она? Почему нарушено равновесие? Почему граница между черным и белым  плещет красками, изрыто рвами, пестрит воронками, как после кровопролитной битвы? Нет больше ровных линий, прямых углов, правил, заповедей и условий. Весы опущены, повязка сорвана. Коротко остриженные черные волосы уже не столь черны. Светлую кожу покрывают свинцовые сумерки. Сапфировые глаза мерцают и переливаются перламутром.  Окунув пальцы ног в мягкий ворох ковра, укутавшись в тени и полумрак, Алекс сидит в углу, курит и молча наблюдает за последствиями мятежа, в котором сама же приняла участие, просто не помешав. Ева в роли Лилит. Лилит в роли Евы. И Лиса, разоружающаяся, избавляющаяся от своих тайн, как от тяжелой брони.
     Нет, Алекс не сдалась. Просто устала. Как мать, которая ежедневно стирает грязное белье и убирает игрушки своих детей. Как нянька, которая обязана следить за малышней в песочнице. Как учительница, в сотый раз объясняющая классу элементарные, как ей кажется, правила. Ее работа – контролировать, сдерживать, выпрямлять, расставлять по местам. Будить посереди прекрасного сна. Но как же хочется хотя бы один раз в жизни самой досмотреть этот сон! Очутиться в нем. Сбросить груз, повернуть лицо к солнцу, и почувствовать, наконец, как внутри расцветает весна.
     Весна, которая случилась осенью.
     Все произошло очень быстро. И неожиданно. Метро. Час-пик. Среда. Число, месяц – не важно. Но наверху шел дождь – он изрешетил Лэсли, искромсал, а она даже не сопротивлялась. Это был ее ежедневный крестный путь, вот только никто о ней не плакал. И шла она не на гору, а в подземелье. Без вины, без веры, пряча в кармане свою терновую историю в трех томах, краткое содержание которой уместилось бы в один маленький абзац. По нему не снимут фильмов, не напишут стихов и не сочинят песен. Но здесь, между строк – свитые, вшитые – скрываются и живут вне закона, паразитирующие на ее реальной жизни совершенно иные. У каждой из них – свое имя, своя суть, роль, функция, особенность и время выхода на сцену. У Евы никогда не прольется кофе и не подгорит омлет. Перед Лилит не сможет устоять ни одно живое существо. Алекс никогда не опоздает на встречу. Если работа не будет сдана в срок, Лиса подскажет, как выкрутиться.  
     Ну а Лэсли…
     Лэсли – это блюдо,  которое каждый день преподносится окружающим. Первое, второе, иногда десерт. Утром вместе с макияжем она наносит на себя специи – обжигающая страсть Лилит, неуловимая хитрость Лисы, трогательная покорность Евы и стальная дисциплинированность Алекс. Всегда в разных пропорциях. Поэтому и вкус у нее разный. И по вкусу она разным. Но неизменно одно: в конце дня от Лэсли ничего не остается. Силы выпиты, жилы изжеваны, сосуды осушены, мечты разворошены, корни обглоданы, память насквозь прогрызана. Но утром она возродится вновь, и все начнется сначала. Главное – добраться до дома, до своего убежища – подальше от чужих глаз, – из последних сил, волоча за собой (не внутри!) изуродованную душу.
     Разглядеть ее настоящую – без грима, нарядов, разученных ролей – смог только один человек. И он позволил ей сделать с собой то же самое. Они распороли и вошли друг в друга одновременно. Без ключей, паролей и оружия. Сами по себе распахивались двери, зажигались огни, раскатывались клубки путей. Все глубже и выше. Они шли вместе, рука об руку. Иногда не чувствовали почвы под ногами, чаще – увязали в собственных страхах и спотыкались о тайны и троеточия. Но неизменно удерживали равновесие, сея на своем пути смелые мечты. Древние призраки выползали из своих укрытий, облачались в плоть и вступали с ними в яростную схватку. Но раз за разом они побеждали, заключали с демонами мир и даже заводили дружбу. Странную и опасную.
     Они шли, переступая из одной жизни в следующие, теряя и отыскивая друг-друга по запаху, по шрамам, особым приметам, подсказкам и шифрам, вырезанным на стенах, зарытым на перекрестках, спрятанным среди звезд. Искали долго, находили слишком поздно или слишком рано, но никогда – вовремя. Это и послужило причиной тому, что они не смогли продержаться вместе. Ни в одной из прожитых жизней. Они сдались и спрятались друг от друга - каждый в свою личную ячейку, аккуратно встроенную в узор общества.
     Поэтому, когда в метро он сел напротив Лэсли, она почувствовала себя, обнаженной, беспомощной, и, конечно же, сделала вид, что не заметила его. Это Алекс подсказала. Ее поддержала Ева – обычное дело. Податливая, мягкая, нерешительная – она всегда пряталась за Алекс, всегда подчинялась и поддерживала ее решения.
     Он ее тоже сразу узнал, и тоже быстро отвел обожженный взгляд. Кто в эту секунду управлял им? Остались ли у него собственные личности, на которых можно было спихнуть вину и ответственность.
     Где-то, почувствовав зарождающийся внутри огонь, застонала Лилит. На ее зов тоскливо взвыла Лиса. Их голоса слились в причудливый узор и петлей сомкнулись на шее Лэсли. Но Алекс тут как тут. Так нужно, так нужно. Пусть сердце бешено бьется об решетку. Пусть кровь разгонится в венах до предельной скорости. Взгляд будет холодным, как сталь на морозе. Если не сможешь сдержать искры – уткнись в телефон. Сделай вид, что пишешь жизненно-важное сообщение. Рев поезда заглушит музыку в наушниках, собственные мысли и чужие голоса, кроме одного:
     - Прочь, прочь. Пусть не твоя остановка! Прочь! Пока не поздно...
     Локтями пробивая себе путь сквозь толпу, Лэсли отчаянно плывет к выходу. Она уже видит свое спасение. Берег совсем близко. Еще чуть-чуть, и все будет позади. Он будет позади. Вместе со всем недосказанным, недожитым, вымученным, со всеми прошлыми, грядущими и возможными жизнями покатится дальше – прямо в раскрытую глотку тоннеля. Многомиллионный город вновь растворит их обоих в своем чреве, и, возможно, она заново научиться дышать.
     Главное доплыть.
     Людская волна выплевывает ее на перрон. Она делает несколько болезненных шагов, словно русалка, разменявшая свой рыбий хвост на пару банальных человеческих ног. Сердце в припадке бешенства уже не бьется о свою ребристую тюрьму. Оно дрожит. И дрожь эта эхом отдается во всем теле. Покрывает кожу мелкой рябью, вяжет во рту, скручивает руки-ноги.
     Лэсли слышит, как захлопываются двери, отрубая ей крылья. Крылья, которых не было. Крылья, которых не должно было быть. Которые всего несколько минут назад вспороли ей спину, вырвались на свободу и широко расправились в железной тесноте. Должно быть, там, в вагоне, все стены разбрызганы кровавым месивом из оборванных жил, перьев, осколков костей. Как можно такое не заметить?! Ладно, другие пассажиры. Но ты?! Ты...
     - Все будет хорошо,- шепчет Алекс неуверенно,-  так надо…
     Ева молчит. Она напугана тем, что произошло и тем, что могло бы произойти.
     Лиса воет волком.
     Лилит охвачена пламенем, и впервые огонь причиняет ей немыслимую боль.
     Их четверо. А Лэсли одна. Она должна вынести всех, как солдат своих раненных товарищей с поля боя. На двух торчащих из спины кровоточащих огрызках.
     Ждать ни к чему. Она продолжает свой крестный путь – теперь уже из подземелья в гору. Но у самой нижней ступени эскалатора что-то замыкается на ее запястье. Что-то твердое, холодное, как сталь наручников. Лэсли останавливается. Но не оглядывается. Зачем? Она и без этого знает. И боится превратиться в соляной столп. Людская река обтекает их, ругает, недовольно ворчит. А боль отходит. В голове смолки настороженные голоса. Она заново обрастает жилами, перьями, нервами, новыми силами, воспоминаниями, свободой и судьбой: богини фатума в спешке изменили узор и цвет ее полотна.
     И снова была любовь. Была страсть. Они вернулись на миллион лет назад и улетели на миллион лет вперед, сотворили свет и небо, океаны и реки, солнце и звезды – целый смелый новый мир. И стали полноправными властелинами в нем. Первым мужчиной и первой женщиной. Двоебожие во плоти. Обычная магия. И необычное утро.
     Там за пределами их личной вселенной остались десятки пропущенных звонков и опозданий. Им придется не легко, когда их обоих призовут к ответу. Никому не будет легко. Но на этот раз они поступят мудро и не станут торопить то, чему суждено случиться. Когда вселенная съежится до размеров комнаты и вновь заработает закон гравитации, когда утро облачится в число, месяц и год и прожитая за одну ночь жизнь превратится обратно в мечту и воспоминание,  они вспомнят, произнесут вслух свои имена, и у волшебства, как у коробки с конфетами, закончится срок годности.
     - Рано или поздно все заканчивается,- говорит Алекс. Ее голос бьет колоколом – прямо в висок.
     - … и начинается заново,- Лиса мягко царапает горло. Эти слова не так-то просто проглотить.
     - Мы только на втором круге,- Лилит ныряет глубоко, наполняет легкие жаром, скручивает и пускает тонкие колечки дыма,- а их, поверьте, больше, чем девять.
     - Это никогда не кончится,- слова Евы – хрупкие, невесомые кружева, хранящие в себе код жизни и спрятанные в узоре солнечного сплетения.
     Лэсли стоит в ванной, перед зеркалом. С мокрых волос цвета зрелой пшеницы стекают струйки воды. На губах все еще горит печать произнесенных ею признаний. Воздух вокруг наполнен запахом подгоревшего завтрака, сигаретным дымом и счастьем.  В густой тишине голоса в голове звучат особенно близко и ясно. Они смотрят на нее. Они ждут – впервые –  что же она скажет. Какое решение примет. Боясь, надеясь, предвкушая.