Однажды в Сибири

     Коромысло над Бармой. Слева смурые гусли - мысли, чапан на нем богатый, впрожелтень лацканы и эполет наколот по плечу суровому, справа триста, сзаду сто. Смотрит Барма на старушонку, клюкой согбенную от прежнего вида производства, когда народы владели, а верхи не смогли.
     - Ты пошто ? - густеет зраком Барма, подавая знак пошехонке. Подошла старая, а Барма в нос ей и впиявился. Сосет со всхлипом сопли гайморитные, насыщается. Тешит волю свою широкую, празднует единение населяющих Сибирь племен языковых различий. Он ведь Барма - то от кого ? От татар. Еще в сороковых, когда далеко на Западе дивизии громили, утеплившись полушубками, безбожных немцев, ходили от Байкала и до  " Беломор - канала ", что в райпе за сдачу трех соседей ГПУ полагался вразвес обмена унесенных с лужаек ландышей первоцветных, усушенных и утрясенных в коробок берестяный, принесшему, меняли конезапас на болты или фитюльки медведей таежных, разумом глубоких, но судьбой неказистых : ежели не морозом придавит, так неправильные пчелы по лету зажалят насмерть. И стояли они постоем всегда у Бармы, именовали коего селяне Макар Ракамычем, потому отец его, сгинувший на фронтах, похвалялся в эшелоне, на фронт едучи, ракаманами шаманскими. В Сибири как ведь от веков повелось, сушили шаманы рыбу корюшку, изготовляя затем чертиков, а раков, сманенных с мелководья на жерму из алюминиевой ложки, сразу в формальдегид клали в ночь безлунную, сыпали туда же от х...я уши, а затем заставляли принуждением велиим самую толстую бабу мандой все и накрыть, чтоб, значится, бродило и поспевало. Татары же, как народ любопытственный, придя к Макар Ракаманычу на постой, все интересовались, натыкаясь на предметы быта, но интерес проявляли по - свойски, татарским обычаем. Русский спросил бы почему такое или еще где, но татарин сразу резал : " Бар ? Ма ? " Оно конешно, что китаезы иначе бы выразили бы недоумение, со, там, а - со, как положено от дедов китайцам, наши татары по другому, вот и прозвали селяне постойного Бармой, ярко демонстрируя культурную адаптацию и пластичность бессмертного языка Пушкина. Ладно.
       - Ой, - стонет от неистовства Бармы пошехонка, сокращяясь, - оставь соплей - то на рассаду, не высасывай все - то.
       Злобен Барма, алчен и достигает все же, высасывая все без остатка. И чахнет старая, без жизненной силы пропадает, сохнет, в куколку оборачиваясь. А от куколки до личинки - триста лет жди, не дождешься. Потому - то Сибирь и стоит ! Все другие регионы обычно лежат по глобусу, моря текут, реки - взябь, но Сибирь наособицу. Стоит.
      - Кыха ! - отперхивается Барма, собирая с неба ротового остаток силы в комок густой, выхаркивая на пол. Дар богам. От основателей крещения это еще пошло, от Волхова - реки и Волоса, жуткого идола, свергнутого революционным путем эволюции из славян в русы с промежуточной стадией - как куколка или личинка - московитства либо кацапства москализма. По разному именовать можно, смысл при перестановке слагаемых неизменен, как числительность под черточкой горизонтальной, хочешь на два дели, хочешь множь в лабазах запас неприкосновенный, все одно же ведь сгниет с усушкой и утряской. Мыши, опять же.
      Понимает думой народной Барма мышизм ситуации, напрягает усилием разума жилу нутряную, становой хребет этноса, встает вразвал и крадется, перекатываясь каучуковыми подошвами вьетнамских ботинок к норе, что ведет подземно в чертоги Короля. Кричит, опасно приблизя лик свой к дырке в стене :
      - А ну вылазь, мышь злостная ! Биться будем.
      Король расы не един, семеро их, связаны хвостами, во тьме и скрежете зубовном таятся, злоумышляют привычно, переместившись с волной Великого переселения народов в обратку, все на Запад шли, сокрушая ромеев, эти наоборот. Хитры. Подзывает к себе Король провластного пропагандиста - затейника, кажет Указ от двадцать второго и шлет на битву с Бармой. Все по понятиям, короче.
      - На, сука !
      Метает хитроумный, как Улисс Джойса, Барма широкий йок прямо в лобешник супротивнику. И - тишина. Мертвые с косами и такой привкус сгнившего с протухлостью защеканства семейства Кеосаянов, что рыгает Барма зельцем, окукливаясь. Прилепляют его сподвижники к коромыслу жевательной резинкой американской и на три сотни лет в спячку залегают. А через три сотни лет, глядишь, образуется из личинки коромысло, расправит крылышки да на Москву и полетит. А там Путин. И это п...дец.